А шюц структура повседневного мышления: Смысловая структура повседневного мира. Равенство и смысловая структура социального мира — Гуманитарный портал

Шюц Альфред

 XPOHOC ВВЕДЕНИЕ В ПРОЕКТ БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ ПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ ГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫ СТРАНЫ И ГОСУДАРСТВА ЭТНОНИМЫ РЕЛИГИИ МИРА СТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫ МЕТОДИКА ПРЕПОДАВАНИЯ КАРТА САЙТА АВТОРЫ ХРОНОСА ХРОНОС: В Фейсбуке ВКонтакте В ЖЖ Twitter Форум Личный блог Родственные проекты: РУМЯНЦЕВСКИЙ МУЗЕЙ ДОКУМЕНТЫ XX ВЕКА ИСТОРИЧЕСКАЯ ГЕОГРАФИЯ ПРАВИТЕЛИ МИРА ВОЙНА 1812 ГОДА ПЕРВАЯ МИРОВАЯ СЛАВЯНСТВО ЭТНОЦИКЛОПЕДИЯ АПСУАРА РУССКОЕ ПОЛЕ

Альфред Шюц Шюц (Schutz) Альфред (1899, Вена — 1959, Нью-Йорк) — австро-американский философ и социолог. Первую половину жизни провел в Вене, служил в банке, а в свободное время занимался философией. После вхождения Австрии в 3-й рейх (1937) эмигрировал в США, где стал профессором социологии и социальной психологии Новой школы социальных исследований в Нью-Йорке. В книге «Смысловое строение социального мира» (Der sinnhafte Aufbau der sozialen Welt, 1932) Шюц попытался дать философское обоснование социальных наук на основе гуссерлевской дескриптивной феноменологии, в частности понятия «жизненный мир» (книга получила высокую оценку самого Гуссерля). Исходя из факта непосредственной данности «Я» и «другого», Шюц анализирует переход от непосредственного индивидуального переживания индивида к представлению о социальном мире как объективном феномене. Он вычленяет три стадии такого перехода: индивидуальное сознание конституирует «значимые единства», из нерасчлененного потока переживания эти значимые единства объективируются во взаимодействии с другими индивидами; «другие» выступают носителями типичных свойств, характеризующих социальные структуры, которые объективно (интерсубъективно) существуют в «точках пересечения» практических целей и интересов взаимодействующих индивидов. Таким образом, социальная феноменология Шюца оказывается по существу социологией знания, ибо формирование социального трактуется здесь как продукт объективации знания в процессе человеческой практики. В американский период это конкретизируется в учении Шюца о конечных областях значений (finite provinces of meaning) — специфических, относительно обособленных сфер человеческого опыта (повседневность, религия, сон, игра, научное теоретизирование, художественное творчество, мир душевной болезни и т. п.). Переход из одной сферы в другую требует определенного усилия и предполагает своего рода смысловой скачок, т. е. переориентацию восприятия на иную реальность. Напр., переход от религиозного опыта к повседневности требует определенной душевной перестройки. Каждая из конечных областей значений представляет собой совокупность данных опыта, демонстрирующих определенный «когнитивный стиль», который складывается, по Шюцу, из шести элементов: (1) особенная форма активности, (2) специфическое от-ношение к проблеме существования объектов опыта, (3) напряженность отношения к жизни, (4) особое переживание времени, (5) специфика личностной определенности действующего индивида, (6) особая форма социальности. Напр., если когнитивный стиль «повседневности» определяется в конечном счете, по Шюцу, трудовой деятельностью, то для научного теоретизирования, наоборот, характерна созерцательная установка; в нем также учитывается личностная определенность теоретика, оно переживается как нечто вневременное, тогда как в повседневной деятельности время переживается как необратимое. Вообще все «миры» по отношению к миру повседневности характеризуются какого-либо рода дефицитом, например дефицитом существования, активности, личностной вовлеченности и т. д. Поэтому Шюц именует повседневность «верховной реальностью», и ее типологическая структура оказывается наиболее полной формой человеческого восприятия мира, соответствующей деятельной природе человека.  Разработанный понятийный аппарат Шюц применил для анализа как литературы и мифологии, так и некоторых типов личностей в «повседневной» жизни («чужак», новичок и т. д.). В дальнейшем его идеи легли в основу таких направлений, как феноменологическая социология и социология повседневности (или социология обыденной жизни). Л. Г. Ионин Новая философская энциклопедия. В четырех томах. / Ин-т философии РАН. Научно-ред. совет: В.С. Степин, А.А. Гусейнов, Г.Ю. Семигин. М., Мысль, 2010, т. IV, с. 402-403. Шюц (Schutz) Альфред (1899-1959) – австрийско-американский философ и социолог, основоположник феноменологической социологии. Родился и первую половину жизни провел в Вене, в ун-те изучал право и экономику. Работал банковским служащим, в свободное время занимаясь философией в кружке Людвига фон Мизеса вместе с Оскаром Моргенштерном, Эриком Фегелином, Феликсом Кауфманом и Ф.А. фон Хайеком. После прихода в Австрии к власти нацистов эмигрирует в США, где продолжает банковскую карьеру и становится профессором социологии и социальной психологии Новой Школы Социальных Исследований в Нью-Йорке. Теоретическое развитие Ш. началось с увлечения социологией М. Вебера, однако недостаток внимания, уделяемого последним эпистемологическому обоснованию социальных наук, заставил его обратиться к философии А, Бергсона (интерес к длительности и внутреннему времени) и к феноменологии Э, Гуссерля, результатом этого знакомства стала его самая известная книга «Смысловое строение социального мира» (1932). У Э. Гуссерля Ш. заимствовал понятия внутреннего времени, жизненного мира, интерсубъективности, которые он считал ключевыми в деле построения социальной науки. Поскольку сутью социальных наук является, прежде всего, понимание субъективных значений человеческих действий, то невозможно построение адекватной социальной науки без предварительного изучения предшествующей ей допонятийной реальности «жизненного мира», мира повседневной деятельности и культуры. Тем самым, по мысли Ш., выполняется провозглашенная Э. Гуссерлем программа восстановления связи абстрактных научных категорий с изначальной реальностью «жизненного мира». При этом Ш. полемизировал с представителями ‘логического позитивизма, которые критиковали веберовскую (М. Вебер) концепцию понимания как основного метода в социальных науках и пытались ограничить их область применения доступными непосредственному наблюдению случаями межличностной интеракции. По мнению Ш., натурализм и логический эмпиризм просто принимают социальную реальность межличностного взаимодействия как уже готовую данность, тогда как первоочередной задачей общественных наук является создание «идеальных типов второго порядка», т. е. изучение первичных типизаций и идеализаций, возникающих в повседневной жизни. Ш. также критиковал Э. Гуссерля за трансцендентализм и солипсизм в решении проблемы «Другого Я», считая, что «Мы» всегда предшествует «Я», в силу чего наше знание априори является межличностным, т.е. структурно социализированным и генетически обусловленным, а социальный мир организуется посредством его типизации в конструктах повседневного мышления. Таким образом, понимание есть не просто метод общественных наук, но форма опыта, основанная, прежде всего, на априорном знании об интерсубьективном характере социальной реальности. После переезда в Америку Ш. знакомится с философией прагматизма и американской социологией. Под их влиянием Ш. начинает разрабатывать учение о жизненном мире как о наборе «конечных областей значения». Конечные области значения представляют собой различные регионы опыта (религия, сон, игра, наука, душевная болезнь и т.п.). Они относительно изолированы друг от друга, переход из одной области в другую связан с определенными усилиями, сами эти области характеризуются когнитивной непротиворечивостью. Тем не менее они не полностью отделены друг от друга, т.к. объединены повседневностью, которую Ш. именует «верховной реальностью», наиболее адекватной формой существования человека в мире. В некоторых поздних работах Ш. продемонстрировал возможности применения разработанного им анализа на материале литературы, мифологии, музыки. Идеи Ш. легли в основу целых направлений общественной науки, прежде всего феноменологической социологии и социологии повседневности. Современная западная философия. Энциклопедический словарь / Под. ред. О. Хеффе, В.С. Малахова, В.П. Филатова, при участии Т.А. Дмитриева. М., 2009, с. 364-365. Сочинения: Структуры повседневного мышления // Социологические исследования. 1986, № i; Формирование понятия и теории в общественных науках // Американская социологическая мысль. М., 1994; Смысловая структура повседневного мира. М., 2003; Избранное: Мир, светящийся смыслом. М., 2004; Die sinnhafte Aufbau der sozialen Welt. W., 1932; Collected Papers. V. 1-3. The Hague, 1962-1966; Reflections on the Problem of Relevance. New Haven, 1970; The Structures of the Life- World. (With T. Luckman) Evanston (111), 1973; Theorie der Lebensformen. Fr./M., 1981. Шюц (Schütz) Альфред (1899, Вена, —1959, Нью-Йорк), австрийский философ и социолог-идеалист, последователь Гуссерля, основатель феноменологической социологии, С 1939 года в США. В философии Шюца разрабатывал своеобразную версию нетрансцендентальной феноменологии, близкую экзистенциалистской трактовке феноменологии. Основное внимание он уделял созданию философского фундамента социальных наук. Используя описательный феноменологический метод и идеи М. Вебера, отчасти Джеймса и Бергсона, Шюц предложил собственную версию понимающей социологии, в которой проследил процессы становления человеческих представлений о социальном мире от единичных субъективных значений, формирующихся в потоке переживаний индивидуального субъекта, до высокогенерализованных конструкций социальных наук, содержащих эти значения в преобразованном, «вторичном», виде. Тем самым Шюц пытался решить поставленную Гуссерлем задачу — восстановить связь абстрактных научных категорий с «жизненным миром», миром повседневности, непосредственности знания и деятельности. Однако упустив из виду реальные материальные процессы социальной жизни, Шюц пошёл по пути онтологизации конституированных значений и создания нового варианта социальной онтологии в традиции антинатуралистической «наук о духе». Шюц исследовал также структуры мотивов социального действия, формы и методы обыденного познания, структуру человеческого общения, социального восприятия, рациональности и др., а также проблемы теории и методологии социального познания. Идеи Шюца оказали влияние на развитие буржуазной мысли. Философский энциклопедический словарь. — М.: Советская энциклопедия. Гл. редакция: Л. Ф. Ильичёв, П. Н. Федосеев, С. М. Ковалёв, В. Г. Панов. 1983. Сочинения: Der sinnhafte Aufbau der sozialen Welt, W., I9602; Collected papers, v. 1—3, The Hague, 1962—66; Reflections on the problem of relevance, New Haven, 1970; A. Schütz on phenomenology and social relations, ed. by H. R. Wagner, Chi., 1970; The structures of the life-world, Evanston (111.), 1973 (совм. с Т. Luckmann). Литература: Ионин Л. Г., Понимающая социология. Историко-критический анализ, М., 1979; Gorman R. Α., The dual vision, N. Y., 1977; A. Schütz und die Idee des Alltags in den Sozialwis-senachaften, hrsg. v. W. Sprondcl, B. Grathoff, Stuttg., 1979. Далее читайте: Философы, любители мудрости (биографический указатель). Сочинения: Структуры повседневного мышления // Социологические исследования. 1986, № 1; Формирование понятия и теории в общественных науках // Американская социологическая мысль. М., 1994; Смысловая структура повседневного мира. М., 2003; Избранное: Мир, светящийся смыслом. М., 2004; Reflections on the Problem of Relevance. New Haven, 1970; The Structures of the Life-World. Evanston, 1973 (with T. Luckman) Theorie der Lebensformen. Fr./M., 1981; в рус. пер. в кн.: Новые направления в социологической теории. М., 1977. Die sinnhafte Aufbau der sozialen Welt. W., 1932; Collected Papers. V. 1-3. The Hague, 1962-1966; Reflections on the Problem of Relevance. New Haven, 1970; Theorie der Lebensformen. Fr./M., 1981. Литература: Ионин Л. Г. Понимающая социология. М., 1978; Он же. Структуры повседневного мышления,— «Социологические исследования», 1986, № 1; Григорьев Л. Г. Альфред Шюц и социология повседневности,— Там же, 1988, № 2; Руткевич Е. Д. Феноменологическая социология религии, М., 1992; Бергер П., Лукман Т. Социальное конструирование реальности. М., 1995.

Повседневность как социальный феномен Текст научной статьи по специальности «Прочие социальные науки»

DOI: 10. 12731/2218-7405-2015-8-4 УДК 316.014

ПОВСЕДНЕВНОСТЬ КАК СОЦИАЛЬНЫЙ ФЕНОМЕН

Жигунова Г.В.

Статья подготовлена при финансовой поддержке Российского гуманитарного научного фонда и Правительства Мурманской области в рамках выполнения проекта проведения научных исследований по теме «Повседневные практики молодых инвалидов Кольского Севера» (проект № 14-13-51002). В статье показаны сущностные характеристики повседневности как социального феномена. Автор показывает интерпретации повседневности в рамках феноменологии и приводит основные проблемы, с которыми сталкиваются ученые при изучении этого феномена. Повседневность, по мнению автора, представляет собой смысловой континуум, который интерпретируется людьми посредством типизации и структурирования объектов этого мира. Обращение к повседневности позволяет увидеть субъекта, вписанного в объективную социальную реальность и воплощающего на индивидуально-личностном уровне ее закономерности и принципы. В связи с этим главной методологической задачей социологической науки становится открытие общих принципов организации повседневной жизни.

Ключевые слова: повседневность; рутинность; жизненный мир; обыденность; практика.

EVERYDAY LIFE AS A SOCIAL PHENOMENON Zhigunova G.V.

The article is prepared with financial support of Russian Foundation for Humanities and the Government of Murmansk region within the project of carrying out scientific researchers on a subject «Everyday practices of young disabled people in the Kola North», the project № 14-13-51002. The article presents essential characteristics of everyday life as a social phenomenon. The author shows interpretations of everyday life within the frame of phenomenology and lists the main problems faced by the scientists in studies of this phenomenon. In the

author’s opinion, everyday life represents a semantic continuum which is interpreted through typification and objects structuring. Resorting to everyday life allows to see the subject, fitting into an objective social reality and realizing its regularities and principles at the individual level. In this regard, the main methodological problem of sociological science becomes disclosure of general principles of everyday life organization.

Keywords: everyday life; routine; lifeworld; commonness; praxis.

Повседневность является специфическим предметом исследований микросоциологии, который неразрывно связан с понятиями практики, взаимодействия и социокультурной организации обыденной жизни индивидов.

Пристальный интерес к исследованию повседневности в социально-гуманитарных науках появился в середине ХХ столетия. В макросоциологии повседневность актуализировалась в марксизме, структурном функционализме и постмодернизме. В микросоциологии – в рамках экзистенциализма, феноменологии, этнометодологии, социологии конструктивизма, символи-ческиго интеракционизма и др.

С точки зрения экзистенциализма повседневность рассмтаривали М. Хайдеггер, А. Камю, Х. Ортега-и-Гассет, Ж.-П. Сартр, К. Ясперс. В феноменологии повседневность становится специальным предметом изучения в работах Э. Гуссерля, А. Шюца, Б. Ванденфельса, в этнометодологии – Г. Гарфинкеля, А. Сикурела, И. Гофмана и др.; в социологии конструктивизма -П. Бергера и Т. Лукмана; в рамках структурного функционализма – Р. Мертона, Р. Барта; в марксизме повседневность изучалась в контексте общественных формаций в работах А. Ле-февра, К. Косика, Т. Лейтхойзера и А. Хеллер; в постмодернизме – в работах Ж.П. Лиотара, Ж. Бодрийяра, Ж. Батайи. Следует отметить изучение обыденной жизни в рамках «архивных» исследований М. Фуко и в лингвистических у Л. Витгенштейна и Дж. Остина.

Как правило, при определении повседневности ученые сталкиваются с рядом проблем. Первая связана с всепроникающим характером рассматриваемого понятия, в результате чего оно представляется размытым и неконкретным. Вторая проблема состоит в кажущейся простоте и понятности термина, в связи с чем на нем детально не останавливаются. Наконец, третья и, может быть, самая распространенная ошибка в определении повседневности, по мнению В.В. Корнева, состоит в заведомо негативных коннотациях этого термина, в силу чего обыденный мир заранее рассматривается как «эрозия», «принижение», даже «грехопадение» истинной человеческой реальности. В этой ситуации «повседневность» мыслится по остаточному принципу: от всего оригинального в культурно-общественной жизни – к самому неоригиналь-

ному, от всего высокого – к низкому [11, с. 19]. При этом сама повседневность представляется как застой и рутина. В данной связи уместно привести мнение Макса Вебера, полагавшего, что процесс «оповседневнивания» тождественен упадку и деградации высокой культуры, а повседневная сфера – это рационализированная и формальная сфера, которая может быть «тупой» и «гнетущей» [5, с. 331].

Категориями, тесно связанными с повседневностью, являются обыденность, опыт, жизненный мир, образ жизни, здравый смысл. Рассмотрим их подробнее.

Понятие «обыденность» используется для описания бытовой, будничной жизни людей, связанной в первую очередь с обеспечением своего физического существования и может считаться синоним быта как некоего привычного уклада жизни. К слову, отметим, что сложившиеся традиции в изучении феномена повседневности исходили из противопоставления обыденного и необычного. В последствии появилась еще одна традиция, разделяющая жизнь на частную (повседневную) и публичную (общественную).

Повседневная жизнь находит свое отражение и в человеческом опыте – трудовом, семейном, коммуникативном и др., и одновременно обогащает, формирует его. В данной связи А. Шюц определял повседневность как одну из сфер человеческого опыта, характеризующуюся особой формой восприятия и осмысления мира, возникающей на основе трудовой деятельности. Как таковая, повседневность является «высшей реальностью», оказывающейся основой, на которой формируются все прочие миры опыта [20, с. 129-137].

Образ жизни – это способ, формы и условия индивидуальной и коллективной жизнедеятельности человека (трудовой, бытовой, социально-политической и культурной), типичные для конкретно-исторических социально-экономических отношений [15].

Повседневность, таким образом, включает в себя будничные практики частной, приватной индивидов, определяющее значение для которых имеют накопленный жизненный опыт, сложившийся образ жизни. Эти практики связаны в первую очередь с домом, бытом, семьей, ближайшим окружением, досугом и рутинными каждодневными занятиями.

Все эти практики подчинены удовлетворению потребностей, что является главной функцией повседневности. И здесь на передний план, безусловно, выступает здравый смысл, руководство которым необходимо для решения даже самых обыденных задач в ходе удовлетворения потребностей индивида. Здравый смысл необходим при интерпретации субъективной реальности индивидами. Повседневная жизнь в этой связи, по мнению П. Бергера и Т. Лукмана, представляется реальностью, которая интерпретируется людьми и имеет для них субъективную значимость в качестве цельного мира [3, с. 37].

Еще одной категорией, позволяющей приблизиться к сущности повседневности, является понятие «жизненный мир». «Жизненный мир» с точки зрения феноменологической социологии – это обыденная жизнь, интерсубъективный мир, являющийся для живущих в нем миром общих значений и смыслов, воспринимающийся ими как само собой разумеющийся, не подлежащий сомнению и конституирующийся сознанием составляющих его людей [16]. Э. Гуссерль понимал жизненный мир как мир повседневного знания и деятельности. А повседневность, в свою очередь, Э. Гуссерль трактовал как динамичный жизненный мир человека, который конструируется и воссоздается каждой индивидуальной личностью [см.: 7-8].

Развивая учение о жизненном мире, австрийский социолог и философ Альфред Шюц перенёс понятие «жизненный мир» на изучение повседневного бытия, выделяя его интерсубъективный характер. По наблюдению К.Г. Барбаковой и В.А. Мансурова, эта фиксация интерсубъективности была принята в качестве одного из основных методологических положений социологии повседневности [1].

Повседневная жизнь представляется субъекту упорядоченной объективированной реальностью. Причем она заведомо упорядочена социокультурными нормами, сложившимися в обществе, в рамках которых каждый индивид вынужден строить свою частную жизнь. Приобретая знание об окружающей действительности, индивид учится видеть ее в типичности черт, воспринимаемых в качестве несомненных и очевидных, и строить типичные конструкты в соответствии с системой ценностей и интересов «мы-группы», к которым можно отнести образ жизни, способ взаимодействия с окружающей средой.

Согласно П. Бергеру и Т. Лукману, вся сумма типизаций и созданных с их помощью повторяющихся образцов взаимодействия запечатлена в социальной структуре. В качестве таковой социальная структура является существенным элементом реальности повседневной жизни. Социальную реальность повседневной жизни можно понять в континууме типизаций, анонимность которых возрастает по мере их удаления во времени и пространстве. На одном полюсе континуума находятся те другие, с которыми я часто и интенсивно взаимодействую в ситуациях лицом-к-лицу. Это, так сказать, «мой круг». На другом полюсе – крайне анонимные абстракции, которые по самой своей природе никогда не могут стать доступными взаимодействию лицом-к-лицу [3, с. 60].

Для типизации повседневного мира основополагающее значение имеют принципы отбора, на основе совершают определенные действия и принимают те или иные установки, решения и обязательства (эти принципы отбора А. Шюц называет релевантностью). Человек выбирает

тот или иной способ действия, отличающийся от принятого другим человеком в зависимости от того, что считает релевантным (соответствующим) его убеждениям и интересам.

Повседневность предстает А. Шюцу как смысловой универсум, совокупность значений, которые мы должны интерпретировать для того, чтобы обрести опору в этом мире, прийти к соглашению с ним. Эта совокупность значений возникла и продолжает формироваться в человеческих действиях: наших собственных и других людей, современников и предшественников. Все объекты культуры (инструменты, символы, языковые системы, произведения искусства, социальные институты и т.д.) самим смыслом своим и происхождением указывают на деятельность человеческих субъектов [19].

Повторение «одного и того же» действия предполагает типизацию, глубоко укорененную в повседневной жизни, которую еще Э.ат»), то есть в «типично сходных обстоятельствах я могу действовать типично сходным образом для достижения типично сходного результата» [17, с. 16]. Благодаря типи-зациям, которые содержит реальность повседневной жизни, возможно понимание, общение и взаимодействие в социуме.

Схемы типизации взаимны. В этой связи конструктивисты указывали, что другой тоже воспринимает меня в определенной типичности – как «мужчину», «американца», «торговца», «своего парня» и т.д. Типизации другого подвергаются вмешательству с моей стороны так же, как мои – вмешательству с его стороны. Так что в течение большей части времени мои встречи с другими в повседневной жизни типичны в двойном смысле – я воспринимаю другого как тип и взаимодействую в ним с ситуации, которая сама по себе типична. Чем дальше типизации социального взаимодействия удалены от ситуации лицом-к-лицу, тем более они анонимны [3, с. 56-57].

По мнению П. Бергера и Т. Лукмана, схемы типизации, необходимые для большинства обыденных дел повседневной жизни – не только типизаций других людей, но и типизаций любого рода событий и опыта, как социальных, так и природных, в наше распоряжение предоставляет социальный запас знания. Благодаря этому «мой мир организован в терминах обычного вопроса о погоде, о сенной лихорадке и т.д. «Я знаю, что делать» по отношению ко всем этим другим людям и ко всем этим другим событиям в рамках моей повседневной жизни» [3, с. 75-76]. Реальность повседневной жизни всегда оказывается хорошо понятной зоной, но за ее пределами -«темный фон». Авторы пишут: «Хотя социальный запас знания представляет повседневный мир как интегрированный, отдельные части которого различают в соответствии с зонами, являющимися знакомыми и удаленными, в целом этот мир остается непрозрачным» [3, с. 76-77].

Типизирующим инструментом, посредством которого передается социальное значение, является повседневный язык. Благодаря языку индивиды придают одинаковые значения и смысл социальной реальности. Диалект повседневности – это по преимуществу язык имен, вещей и событий. А любое имя предполагает типизацию и обобщение в свете системы релевантностей, преобладающей в лингвистической «мы-группе», которая считает вещь достаточно значительной, чтобы найти для нее особый термин. Донаучный диалект – сокровищница готовых, уже сконструированных типовых характеристик, социальных по происхождению и несущих в себе открытый горизонт еще ненайденных содержаний» [20, с. 132].

В «Анализе фреймов» и книге «Формы разговора» И. Гофман разработал схему для интерпретации повседневной жизни. Он проследил процесс смыслообразования в употреблении языка, когда его элементы кажутся малозначительными. Несмотря на отсутствие содержательности разговора, его участники каким-то образом понимают смысл сообщений, так как располагают определенными речевыми процедурами для типовых коммуникативных ситуаций, структурирующих восприятие социального мира. Эти процедуры имеют характер неявного, подразумеваемого знания.

И. Гофман, критично относясь к идее А. Шюца о социальном конструировании повседневности, предполагал существование физического мира и общества как внешних ограничителей индивидуальных представлений. Эти ограничения входят в определение ситуации в качестве объективных неконструируемых компонентов. Любая организация и институт предстают как определенные виды деятельности людей в определенном месте. Превращение людей в членов организации можно назвать перемещением ситуации взаимодействия в определенный «организационный фрейм» – так воспроизводятся социетальные структуры. Аналогичным образом, но на более высоком, рефлексивном уровне «рефрейминга», формируются интеллектуальные миры, порождающие отделенные от повседневной рутины дискурсивные сообщества и формы знания [6, с. 27]. Таким образом, поведение индивидов мыслится как производное от социального порядка, а не как результат их индивидуального выбора.

Следует также отметить мнение ученого о том, что акты повседневной жизни открыты для понимания благодаря наполняющей их смыслом базовой системе фреймов (или нескольким системам) [6, с. 86]. Английское слово «фрейм» обозначает широкий круг понятий, связанных со структурированием реальности, в широком смысле – «форма». Это процедурное знание -«знание как» или последовательность действий, описывающих либо креативный аспект предмета, либо его функциональный аспект. Как правило, фреймы не осознаются субъектом, и попытка их экспликации и уяснения приводит к дезорганизации восприятия [6, с. 42].

Системы фреймов всегда находятся в процессе своего формирования. Иными словами, происходит постоянное «фреймирование» реальности. И. Гофман говорит о «ключах» (keys) и «переключениях» (keyings) фреймов – соотнесении воспринимаемого события с его идеальным смысловым образцом. Хотя мы видим одни события, мы имеем основания («ключи») говорить, что на самом деле они означают совсем иное: мы создаем нереальный мир, чтобы понимать мир реальный, и настраиваем эту процедуру так, как настраивается музыкальный инструмент. Наша задача, таким образом, заключается в последовательном обнаружении различных смысловых слоев фрейма. Ученый в данной связи предлагает всего пять основных «ключей» к первичным системам фреймов: выдумка (make-believe), состязание (contest), церемониал (ceremonial), техническая переналадка (technical redoing), пересадка (regrounding) [6, с. 44].

К повседневности относятся регулярные обыденные социальные практики. Причем даже поверхностный взгляд на повседневные действия людей показывает, что они протекают по определенным правилам, с учетом функций, социальных статусов и ролей индивидов, системы контроля и т.д., что составляют признаки социального института [9, с. 21]. Повседневные практики, таким образом, определяются деятельностью социальных институтов и воплощаются на индивидуальном уровне с учетом усвоенных отдельным человеком норм и представлений, принятых в данной системе общественных отношений. Социальные институты обеспечивают возможность членам общества удовлетворять свои потребности одобренным в обществе способом, а совокупность всех имеющихся институтов характеризует способ организации общественной жизни в целом. Таким образом, мы приходим к необходимости рассмотрения повседневности в институциональном плане, а множественность институтов требует выявления межинституциональных связей, что может быть осуществлено на основе институциональной модели, в рамках которой происходит актуализация и решение повседневных задач в жизнедеятельности индивидов.

Социальное конструирование повседневной жизни людей с учетом социальных практик происходит на макро-, мезо- и микроуровнях социальной реальности. На макроуровне осу-ществляетсяинституциональная регуляция и устанавливаются общие формы институализиро-ванных социальных отношений. Мезоуровень охватывает значимые социальные институты, определяет их место и роль в обществе и формирует модели поведения. Микроуровень представлен повседневной жизнью, связанной с удовлетворением разнообразных потребностей, реализацией интересов, мотивов, установок, целей лиц с инвалидностью в тех или иных социальных практиках (их перечень варьируется в каждом индивидуальном случае). Данный

уровень дает возможность проследить социальное поведение и межличностные взаимодействия отдельных индивидов и составить представление о конкретно-ситуативном опыте их самореализации [10, с. 50-51].

Социальные практики в повседневной жизни выступают как постоянные рутинные действия и взаимодействия, которые производит индивид или общность как само собой разумеющееся, воспроизводя тем самым упорядоченность жизненного мира. Они понимаются как некий фон привычного знания или умения или как конкретная деятельность.

Тем не менее, повседневную жизнь можно разграничить с социальными практиками. Повседневность – характеристика жизненного мира, реализуемого зачастую автоматически без серьезных размышлений. Социальные практики объективируются и подлежат описанию, когда действия становятся интенциональными, в них просматривается темпоральность времени и достигается результат (или осуществляются действия для его достижения).

Социальные практики ограничены во времени и пространстве, в то время как повседневная жизнь текуча, и в силу своей обыденности, рутинности не подлежат рефлексии. Практики, в отличие от будней повседневности, процедурны, имеют свою внутреннюю логику, содержательно тематизированы, имеют свои правила, как формальные, так и неформальные.

Объектом социальных практик являются способы жизнедеятельности людей. Другими словами, социальная практика – это ситуации, в которых индивид получает социальный опыт.

Такие ситуации возникают в результате сложившихся в обществе условий: формирования социальной компетенции к общественно-значимой деятельности; приобретения практических умений в процессе осуществления различных социальных взаимодействий; знакомства с конкретными условиями и содержанием социальных процессов, проходящих в обществе; приобретения навыков формирования моделей поведения, адекватных ситуации решения существующих проблем [13, с. 87].

В повседневности проявляется вся совокупность социокультурных отношений, в которые включен любой человек и все общество. Являясь формой человеческой жизнедеятельности, повседневность в результате своей регулярности и постоянства поддерживает стабильность функционирования человеческих сообществ и представляет собой целостный социокультурный феномен. Постоянство жизненных ситуаций осваивается человеком всякий раз заново, поэтому повседневность проявляет себя не только в монотонной и рутинной повторяемости фигур мышления и речи, актов коммуникации и поведения, но и в появляющихся новых формах, культивирующих новое в рамках хорошо известного старого.

Система повседневной жизни формируется в момент бодрости – «Я воспринимаю повседневную жизнь в состоянии бодрствования, – пишут об этом П. Бергер и Т. Лукман. – Это бодрствующее состояние существования в реальности повседневной жизни и ее восприятие принимается мной как нормальное и самоочевидное, то есть составляет мою естественную установку» [3, с. 41].

Еще один представитель феноменологической школы, немецкий ученый Б. Вальденфельс, подчеркивает рациональное начало повседневной жизни, утверждая, что понятие повседневности – это условная конструкция, которая возникает в тот момент, когда мы проводим разграничение между сферами общественной жизни. Б. Вальденфельс предлагает три методических принципа:

1. Обыденная жизнь не существует сама по себе, а возникает в результате процессов «оповседневнивания» (Veralltaglichung), которым противостоят процессы «преодолева-ния повседневности» (Entalltaglichung).

2. Повседневность – это дифференцирующее понятие, которое отделяет одно явление от другого. Границы и значения выделенных сфер изменяются в зависимости от места, времени, среды и культуры. Так, например, европейские национальные культуры прямо несопоставимы с американским смешением этих культур.

3. Речь о повседневности не совпадает с самой повседневной жизнью и с речью в повседневной жизни. Во всех теориях об обыденной жизни возникает вопрос о месте теоретической речи. Кто и откуда говорит об обыденной жизни? О какой повседневности он говорит, о своей собственной или о повседневности кого-то другого? В ответах на эти вопросы нет согласия философов. Здесь возникают претензии на исключительность, оказывают влияние собственные скрытые предпочтения и ранее неоговоренные оценки

[4].

В данной связи автор предлагает не допускать преувеличения значения сферы повседневной жизни, не возводить категорию повседневности в ранг универсального понятия и не абсолютизировать теорию обыденной жизни.

В целом представители феноменологической школы рассматривают мир повседневности как основу социального бытия, мир здравого смысла, и признают за повседневностью роль фундамента теоретического знания, на основе которого возможно познание бытия.

Чтобы понять сущность повседневности, обратимся также к ее противоположным значениям, выстроенным Норбертом Элиасом:

1. Повседневность, будничность – праздник, праздничный день: торжество, празднование, выходной, конец недели, свободное время.

2. Повседневность жизни общества (рутина ежедневных обстоятельств) – нерутинные, внебудничные, экстраординарные сферы общественного существования.

3. Повседневность – будни, рабочие, дни (в особенности у трудящихся) – сферы жизни буржуазии, т. е. людей которые живут доходами, прибылью, живут праздно, в роскоши, не будучи заняты собственно работой или производством.

4. Повседневность как жизнь народа, массы населения – жизнь высокопоставленных и могущественных персон, символических лиц, фигур – королей, принцев, президентов, членов правительства, членов парламента, народных вождей, демагогов, лидеров экономики и пр.

5. Повседневность, выступающая синонимом событийной сферы ежедневной жизни – все то, что традиционная политическая историография рассматривает как единственно релевантное для себя, т.е. сфера «великих событий», главных государственных акций и их история.

6. Повседневность как частная, приватная жизнь, наполненная тем, что имеет отношение к досугу, семье, любви, детям – общественная жизнь, главным образом – профессиональная.

7. Повседневность как сфера естественного, спонтанного, нерефлексивного, истинного переживания и мышления – область рефлексивного, искусственного, придуманного, неспонтанного переживания и мышления, в особенности научного.

8. Повседневность (повседневное сознание) – синоним идеологически наивного, непродуманного, ложного мышления и переживания – правильное, истинное, подлинное мышление.

В данных противопоставлениях повседневность показана, прежде всего, как каждодневная рутина людей.

По М. Хайдеггеру, повседневность связана с присутствием, неким «подручным» состоянием. Присутствие как таковое есть «всегда вот это», а повседневное присутствие «всегда уже есть этим способом». Так, например, мы открываем дверь с помощью дверной ручки [18].

Повседневность ученый рассматривал как бытие «между» рождением и смертью. Повседневность означает то, как, мерой которого присутствие «живет настоящим днем», будь то во всех своих поступках, будь то лишь в известных, которые предписаны бытием-друг-с-другом.

К этому как принадлежит далее уют привычности, пусть даже она понуждает к тягостному и «противному». Завтрашнее, выжидаемое повседневным озабочением, это «вечно вчерашнее». Однообразие повседневности принимает за перемену то, что всякий раз преподносит день. Повседневность обусловливает присутствие и тогда, когда оно не избрало себе в «герои» людей [18].

Повседневная жизнь имеет пространственно-временное измерение – хронотоп. Временное измерение характеризуется темпоральностью, суточным ритмом повторяющихся событий и действий (по А. Шюцу – трудовыми ритмами [20]. Время не только организует и ориентирует человека, но и каждый раз возвращает его в повседневную реальность, напоминая число, год, день недели, час, а вместе с ними – насущные дела и заботы. Можно еще сказать, что время задает повседневности границы от «здесь и сейчас» до будущего или прошлого. Здесь уместно остановиться на особенности ощущения времени, о которой говорит М. Бахтин:всякое явление мы как-то осмысливаем, то есть включаем его не только в сферу временно-пространственного существования, но и в смысловую сферу. При этом каковы бы ни были эти смыслы, чтобы войти в наш опыт (притом социальный опыт), они должны принять какое-либо временно-пространственное выражение, то есть принять знаковую форму, слышимую и видимую нами [2, с. 407].

П. Бергер и Т. Лукман указывают: «Реальность повседневной жизни организуется вокруг «здесь» моего тела и «сейчас» моего настоящего времени. Это «здесь-и-сейчас» – фокус моего внимания к реальности повседневной жизни непосредственным присутствием, но охватывает и те феномены, которые не даны «здесь-и-сейчас». Это означает, что я воспринимаю повседневную жизнь в зависимости от степени пространственной и временной приближенности или удаленности. Ближайшей ко мне является та зона повседневной жизни, которая непосредственно доступна моей физической манипуляции. Эта зона включает мир, находящийся в пределах моей досягаемости, мир, в котором я действую так, чтобы видоизменить его реальность, или мир, в котором я работаю» [3, с. 43].

Темп и ритм повседневности соотносится с тремя основными сферами: бытом, трудом и досугом. В структуре суточного времени можно выделить основные блоки, к которым приурочены те или иные дела и события. Время первого блока соотносится с бытовой сферой повседневности и отводится на удовлетворение телесных потребностей: сну, питанию, гигиеническим процедурам, оформлению внешности, которые можно определить как «ведение домашнего хозяйства». Второй блок суточного времени отдан профессиональной повседневности, имеющей ежедневный (регулярный) характер и служащей источником доходов. Тре-

тий блок – сектор свободного времени, посвященный досугу, любительским занятиям, хобби. Уклад повседневной жизни с его повторяющимися изо дня в день делами и занятиями тяготеет к стабильности, устойчивости, определенному режиму, которые являются нормой повседневности [14, с. 25].

Как время напоминает человеку о существовании привычных дел, так и люди, встречаясь друг с другом, вовлекают друг друга в свою повседневную реальность, придавая друг другу в ходе непосредственного взаимодействия субъективные значения. Наше взаимодействие «лицом-к-лицу» определенным образом типизируется и упорядочивается. По мнению П. Бергера и Т. Лукмана, наши встречи с Другими в повседневной жизни являются типичными в двойном смысле – мы воспринимаем Другого как тип и взаимодействуем с ним в ситуации, которая сама по себе является типичной [3, с. 37-39]. Имея представление о том или ином человеке, мы выстраиваем свое поведение в отношении к ним – от одного что-то скрываем, другому – доверяем, от третьего стремимся что-то получить и т.д. В данной связи на первый план выступает наше знание о людях, о жизни, а также наш опыт, воспитание, ценностно-нормативная система.

Противоположностью повседневности выступает неповседневное, определяемое как непривычное, находящееся вне обычного порядка. Обратная сторона неповседневного, необычного возникает из того, что встречающееся нам в опыте не вписывается в привычный мир. Это происходит с новым практическим опытом, в ходе которого человек осваивает новые для себя виды и формы деятельности. Новое, неизвестное, существует на границах хорошо знакомого мира, оно манит и пугает одновременно. Б. Вальденфельс, полагая, что человек существует на границе повседневного и неповседневного, пишет: «Человек существует не только в порядке повседневности, а как бы на пороге между обыденным и необычным, которые соотносятся друг с другом как передний и задний планы, как лицевая и обратная стороны» [4]. Эта же мысль прослеживается у К. Косика: «Повседневность имеет свой опыт и свою мудрость, свое лицо, свое предвидение, свою повторяемость, но также и свою необычность, свои будни и свои праздники» [12]. В данной связи повседневность нельзя анализировать как особую отдельную сферу, полагает ученый.

Итак, повседневность – это исторически изменчивая пространственно-временная целостность социального бытия, разворачивающаяся в сферах быта, труда и досуга с помощью различных видов деятельности. Повседневность представляет собой смысловой континуум, который интерпретируется людьми посредством типизации и структурирования объектов этого мира. Обращение к повседневности позволяет увидеть субъекта, вписанного в объективную

социальную реальность и воплощающего на индивидуально-личностном уровне ее феномены. В связи с этим главной методологической задачей социологической науки становится открытие общих принципов организации повседневной жизни.

Список литературы

1. Барбакова, К.Г. Проблема повседневности и поиски альтернативной теории социологии / К.Г. Барбакова, В.А. Мансуров // ФРГ глазами западногерманских социологов: Техника -интеллектуалы – культура. – М.: Наука, 1989. С. 296-392; [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://ribeyebar.ru – свободный (дата обращения 26.10.2014).

2. Бахтин, М.М. Формы времени и хронотопа в романе: Очерки по исторической поэтике [Текст] / Михаил Михайлович Бахтин // Вопросы литературы и эстетики: исследования разных лет. – М.: Художественная литература, 1975. 500 с.

3. Бергер, П.Л. Социальное конструирование реальности [Текст]: Трактат по социологии знания / Питер Людвиг Бергер, Томас Лукман: перевод с англ. Е. Руткевич. – М.: Медиум, 1995. 323 с.

4. Вальденфельс, Б. Повседневность как плавильный тигль рациональности [Электронный ресурс] / Бернхард Вальденфельс. – Режим доступа: http://musa.narod.ru/valden.htm – свободный (дата обращения 12.05.2015).

5. Вебер, М. Избранные произведения [Текст] / Макс Вебер: пер. с нем. М. Левин, А. Филиппов и др. – М.: Прогресс, 1990. 804 с.

6. Гофман, И. Анализ фреймов: эссе об организации повседневдневного опыта [Текст] / Ирвинг Гофман: пер. с англ. Р.Е. Бумагина и др. – М.: Ин-т социологии РАН: Ин-т Фонда «Обществ. Мнение», 2003. 750 с.

7. Гуссерль, Э. Кризис европейских наук и трансцендентальная феноменология / Эдмунд Гуссерль // Вопросы философии. 1992. № 7. С. 136-176.

8. Гуссерль, Э. Кризис европейского человечества и философии / Эдмунд Гуссерль // Вопросы философии. 1986. № 3. С. 101-116.

9. Жигунова, Г.В. Повседневная жизнь молодых людей с инвалидностью / Г.В. Жигунова. -Мурманск: МГГУ, 2014. 144 с.

10. Жигунова, Г.В. Ювенальная инвалидность в системе социальной реальности российского общества: монография / Г.В. Жигунова. – Красноярск: НИЦ, 2011. 173 с.

11. Корнев, ВВ. Вещи нашего времени: элементы повседневности [Электронный ресурс] / В.В. Корнев. – Режим доступа: http://ru.scribd.com/doc/36257136 – свободный (дата обращения 12.05.2015).

12. Косик, К. Диалектика конкретного [Электронный ресурс] / К. Косик. – Режим доступа: http:// www.cts.cuni.cz/soubory/reporty/CTS-03-12.pdf – свободный (дата обращения 12.05.2015).

13. Передерий, В.А. Конструирование идентичности в поле различных социальных практик студенческой молодежи: дисс. канд. социол. наук по специальности 22.00.04 / В.А. Передерий; Краснодарский юридический институт МВД России. – Краснодар, 2008. 191 с.

14. Полякова, И.П. Повседневность в социально-философском контексте: теоретико-методологический анализ: автореферат дис. … доктора философских наук: 09.00.11 / И.П. Полякова; [место защиты: Моск. гос. техн. ун-т им. Н.Э. Баумана]. – М., 2011. 45 с.

15. Социологический словарь [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://enc-dic.com/ sociology/ – свободный (дата обращения 12.05.2015).

16. Социологический энциклопедический словарь [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://politics.ellib.org.ua/ – свободный (дата обращения 12.05.2015).

17. Феноменология повседневности: теория социального конструирования реальности: текст лекции / О.Н. Ноговицын; Федеральное агентство по образованию, гос. образовательное учреждение высш. проф. образования Санкт-Петербургский гос. ун-т аэрокосмического приборостроения. – СПб.: Санкт-Петербургский гос. ун-т аэрокосмического приборостроения, 2006. 39 с.

18. Хайдеггер, М. Время и бытие [Текст]: статьи и выступления / М. Хайдеггер; [сост., пер., вступ. ст., коммент. и указ. В.В. Бибихина]. – М.: Республика, 1993. 447 с.

19. Шюц, А. Структура повседневного мышления [Текст] / Альфред Шюц // Избранное: мир, светящийся смыслом. – М.: РОССПЭН, 2004. 1054 с.

20. Шюц, А. Структура повседневного мышления [Текст] / Альфред Шюц // Социологические исследования. 1988. № 2. С. 120-136.

References

1. Barbakova, K.G. Problema povsednevnosti i poiski al’ternativnoj teorii sociologii / K.G. Barba-kova, V.A.Mansurov // FRG glazami zapadnogermanskih sociologov: Tehnika – intellektualy -kul’tura. – M.: Nauka, 1989. Рр. 296-392; [Jelektronnyj resurs]. – Rezhim dostupa: http://ribeye-bar.ru (data obrashhenija 26.10.2014).

2. Bakhtin, M.M. Formy vremeni i khronotopa v romane: Ocherkipo istoricheskoy poetike [Forms of Time and of the Chronotope in the Novel] / Mikhail Mikhaylovich Bakhtin // Voprosy literatury i estetiki: issledovaniya raznykh let. – M.: Khudozhestvennaya literatura, 1975. 500 p.

3. Berger, P.L., Lukman, T. Sotsial’noe konstruirovanie real’nosti: Traktat po sotsiologii znaniya [The Social Construction of Reality. A Treatise in the Sociology of Knowledge] / Piter Lyudvig Berger, Tomas Lukman: perevod s angl. E. Rutkevich. – M.: Medium, 1995. 323 p.

4. Val’denfel’s, B. Povsednevnost’kakplavil’nyy tigl’ratsional’nosti [Elektronnyy resurs] / Bern-khard Val’denfel’s. – Rezhim dostupa: http://musa.narod.ru/valden.htm – svobodnyy (data ob-rashcheniya 12.05.2015).

5. Veber, M. Izbrannye proizvedeniya [Selected Papers] / Maks Veber: per. s nem. M. Levin, A. Filippov i dr. – M.: Progress, 1990. 804 p.

6. Gofman, I. Analiz freymov: esse ob organizatsii povsednevdnevnogo opyta [Frame Analysis: An Essay on the Organization of Experience] / Irving Gofman: per. s angl. R. E. Bumagina i dr. – M.: In-t sotsiologii RAN: In-t Fonda «Obshchestv. Mnenie», 2003. 750 p.

7. Gusserl’, E. Krizis evropeyskikh nauk i transtsendental’naya fenomenologiya / Edmund Gusserl’ // Voprosy filosofii. 1992. № 7. Pp. 136-176.

8. Gusserl’, E. Krizis evropeyskogo chelovechestva ifilosofii /Edmund Gusserl’ // Voprosy filosofii. 1986. № 3. Pp. 101-116.

9. Zhigunova, G.V. Povsednevnaya zhizn’ molodykh lyudey s invalidnost’yu / G.V. Zhigunova. -Murmansk: MGGU, 2014. 144 p.

10. Zhigunova, G.V. Yuvenal’nayainvalidnost’vsisteme sotsial’noy real’nosti rossiyskogo obshchest-va: monografiya / G.V. Zhigunova. – Krasnoyarsk: NITs, 2011. 173 p.

11. Kornev, V.V. Veshchi nashego vremeni: elementy povsednevnosti [Things of our time: the elements of everyday life] / V.V. Kornev. – Rezhim dostupa: http://ru.scribd.com/doc/36257136 -svobodnyy (data obrashcheniya 12.05.2015).

12. Kosik, K. Dialektikakonkretnogo [Dialectics of the Concrete] / K. Kosik – Rezhim dostupa: http:// www.cts.cuni.cz/soubory/reporty/CTS-03-12.pdf – svobodnyy (data obrashcheniya 12.05.2015).

13. Perederiy, V.A. Konstruirovanie identichnosti v pole razlichnykh sotsial’nykh praktik studen-cheskoy molodezhi: diss. kand. sotsiol. nauk po spetsial’nosti 22.00.04 / V.A. Perederiy; Krasno-darskiy yuridicheskiy institut MVD Rossii. – Krasnodar, 2008. 191 p.

14. Polyakova, I.P. Povsednevnost’ v sotsial’no-filosofskom kontekste: teoretiko-metodologicheskiy analiz: avtoreferat dis. … doktora filosofskikh nauk [Everyday life in the social and philosophical context: theoretical and methodological analysis]: 09.00.11 / Irina Pavlovna Polyakova; [mesto zashchity: Mosk. gos. tekhn. un-t im. N.E. Baumana]. – Moskva, 2011. 45 p.

15. Sotsiologicheskiy slovar’ [Sociological dictionary]. – Rezhim dostupa: http://enc-dic.com/socio-logy/ – svobodnyy (data obrashcheniya 12.05.2015).

16. Sotsiologicheskiy entsiklopedicheskiy slovar ‘ [sociological encyclopedical dictionary]. – Rezhim dostupa: http://politics.ellib.org.ua/ – svobodnyy (data obrashcheniya 12.05.2015).

17. Fenomenologiya povsednevnosti: teoriya sotsial’nogo konstruirovaniya real’nosti: tekst lektsii [The phenomenology of everyday life: the theory of social construction of reality: the text of the lecture] / O.N. Nogovitsyn; Federal’noe agentstvo po obrazovaniyu, gos. obrazovatel’noe uchrezhdenie vyssh. prof. obrazovaniya Sankt-Peterburgskiy gos. un-t aerokosmicheskogo pribo-rostroeniya. – SPb.: Sankt-Peterburgskiy gos. un-t aerokosmicheskogo priborostroeniya, 2006. 39 р.

18. Khaydegger, M. Vremya i bytie: stat’i i vystupleniya [Being and Time] / M. Khaydegger; [sost., per., vstup. st., komment. i ukaz. V.V. Bibikhina]. – M.: Respublika, 1993. 447 р.

19. Shyuts, A. Strukturapovsednevnogo myshleniya [The Structures of everyday thinking] / Al’fred Shyuts // Izbrannoe: mir, svetyashchiysya smyslom. – M.: ROSSPEN, 2004. 1054 р.

20. Shyuts, A. Struktura povsednevnogo myshleniya [The Structures of everyday thinking] / Al’fred Shyuts // Sotsiologicheskie issledovaniya. 1988. № 2. Рр. 120-136.

ДАННЫЕ ОБ АВТОРЕ

Жигунова Галина Владимировна, профессор кафедры социальных наук, доктор социологических наук, доцент

Мурманский государственный гуманитарный университет

ул. Капитана Егорова, д. 15, г. Мурманск, 183038, Российская Федерация

e-mail:[email protected]

DATA ABOUT THE AUTHOR

Zhigunova Galina Vladimirovna, Professor of the Department of Social Sciences, Doctor of Sociology, Associate Professor

Murmansk State Humanities University

15, Kapitan Egorov street, Murmansk, 183038, Russian Federation

e-mail: [email protected]

SPIN-code: 4554-0448

ORCID: orcid.org/0000-0001-7981-92 78

ResearcherID: D-6997-2014

Общество как привычка жить вместе. Теория Альфреда Шюца

Одним из самых мощных интеллектуальных направлений XX века стала феноменология, которая повлияла на многие сферы гуманитарного знания, в том числе на социологию. Concepture публикует небольшую статью, посвященную феноменологической социологии Альфреда Шюца.

Австро-американский социолог Альфред Шюц построил свою теорию понимающей социологии на основе идей немецкого философа Эдмунда Гуссерля. Согласно Гуссерлю, любой смысл исходит не от объекта, а от субъекта познания, поэтому правильнее говорить не о мире-в-себе, а о мире, с которым человек устанавливает связь в своем сознании. Мир, в котором человек уже находится до всякого смыслового опыта, Гуссерль называет жизненным миром. Это мир нашего повседневного опыта, не отягощенного еще никакими научными знаниями.

Вслед за Гуссерлем Шюц полагает, что жизненный мир является основой всех значений для всех наук, в том числе социологии. Пребывая в пространстве повседневности, человек живет вместе с другими. Для описания этого специфического вида бытия Шюц использует гуссерлевский термин «интерсубъективность». Важно понять, что «жизненный мир» не просто наличествует в данности, он постоянно интерпретируется воспринимающим сознанием.

Интерпретация осуществляется в соответствии со схемами мышления, которые формируются у человека вследствие опыта взаимодействия с другими. Термин «интерсубъективность» в контексте социологии Шюца означает взаимодействие интерпретации относительно одного и того же жизненного мира. Человек, согласно Шюцу, исходит из двух дорефлексивных «уверенностей»:

1

«Я верю в то, что мир, как он мне до сих пор известен, остается таким и дальше и формируется, следовательно, из моего собственного опыта, а накопленное соплеменниками богатство знания сохраняет далее свою принципиальную подлинность».

2

«Я и любой другой человек будем одинаково воспринимать наш общий мир, если мы поменяем местами так, чтобы мое «Здесь» превратилось в его, а его «Здесь» – которое для меня сейчас «Там» – в мое».

То есть каждый человек в принципе основывается на предпонятийной уверенности, что он и все окружающие его люди интерпретируют общие объекты, факты и события одинаковым образом. Эта уверенность делает возможным существование социальности как таковой. В жизненном мире человек подчиняется тому, что видят другие, при уверенности, что они видят то же, что и он, и понимают это так же, как и он. Проще говоря, в теории Шюца общество – это интерсубъективная конституция жизненного мира.

Повторяющиеся акты интерпретации, совершаемые людьми, создают устойчивые смысловые связи, а те, в свою очередь, образуют типичные социальные ситуации. Такие типизации упорядочивают социальную реальность и придают ей доверительный характер. Поскольку люди вырастают в языковой среде, общепринятые типизации они приобретают вместе с языком. Поэтому в феноменологической социологии Шюца языку уделяется большое внимание.

Итак, схема достаточно ясная: осмысленной реальности всегда предшествует дорефлексивный жизненный мир, в котором человек взаимодействует с другими на основе доверительных отношений, потому что полагает, что они воспринимают и понимают мир так же, как он. Эти взаимодействия внутри жизненного мира образуют специфическое интерсубъективное пространство, которое мы привыкли именовать обществом. Шюц пишет:

«Все, что является несомненным, основано на привычке.

В привычках содержатся рецепты для решения проблем, встречающихся мне по мере моих поступков. Мой запас знания содержит варианты решения таких проблем. Если новый опыт в новой жизненной ситуации может быть непротиворечивым образом поставлен в соответствие с прежней типизацией, возникшей ранее в сходной ситуации, и тем самым быть включенным в релевантную схему отношений, то тем самым лишь подтверждается “правильность” моего запаса знаний.

Все, что требует ответа, благодаря актуальному новому опыту превращается посредством рутинного течения переживаний в естественную установку, которая является самоочевидной».

Вывод, который делает Шюц, неутешителен:

«Интерпретации, накопленные в моем запасе знания, имеют статус инструкций к действию: если вещи занимают такие-то и такие-то позиции, то я должен поступать так-то и так-то. Благодаря тому, что подобные инструкции все время обеспечивают практический успех действий, они воплощаются в привычные рецепты действий».

Другими словами, общество по большому счету основано не на мышлении, а на привычке действовать в соответсвующих ситуациях соответсвующим образом, причем образы действия некритически усваиваются индивидом в процессе социализации. Бывают, однако, и исключения. Иногда привычные схемы действий дают сбои, тогда типизации модифицируются. Но модификация типизаций не означает перевод социальной жизнедеятельности человека на рефлексивный (осмысленный) уровень – формируется лишь новая привычка.

Современные концепции повседневности, анализ сущности и структура повседневного бытия людей

This article is devoted to the problem of modern concepts of everyday life, the study of which has become a fashionable academic trend of everyday life. The article discusses the idea of everyday life in the works of Russian and foreign philosophers, in such areas as phenomenology, psychoanalysis, Marxism, neo-Marxism, Annales school, postmodernism and russian philosophical school. Based on the foregoing, we can conclude that the structure of daily life is determined by the unique individuality of the person, but the social and material aspects of life define the specific constraints of everyday life, which defines the limits of individualization of everyday life . The reality of daily life there as self-evident and compelling facticity, does not require proof and checks its existence. Daily is part of the social reality defined by the integrity of the spiritual and mental and material, necessary condition of social life that takes place in social space and time in the areas of life, work and leisure through a variety of activities.

The modern concept of everyday life, the analysis of the nature and structure of everyday life of people.pdf Критика повседневного бытия и повседневного сознания – распространенная, но уже несколько устаревшая научная практика. В ее основе лежит желание дистанцироваться от мещанского быта, препятствующего высоким порывам, забывая, что высокие порывы черпают свои ресурсы из источника повседневности (когда б вы знали, из какого сора растут стихи…). В связи с этим до сих пор в ряде работ по философии, культурологии, истории, социологии встречается обязательное противопоставление подлинного – неподлинному, высокого – низменному, глубокого – поверхностному. Авторы этого подхода, видимо, забывают, что эти две грани, во-первых, условны, а во-вторых, неразрывно связаны и воплощаются непосредственно в практике повседневности. Последние десятилетия интерес к повседневности заметно вырос, что вызвано темпами социальных преобразований, которые не могли не отразиться на повседневном бытии личности. Рассмотрим основные концепции повседневности, наиболее полно раскрывающие данное понятие в западной и отечественной философии. Первые попытки осмысления повседневности делаются в философии жизниА. Бергсоном, В. Дильтеем, Г. Зиммелем [1]. А.Бергсонутверждал, что человек может быть уверен только в собственном существовании и то посредством собственных ощущений и желаний. В. Дильтей способом постижения Другого считал анализ внешних проявлений его жизни [2. С. 210]. Г. Зиммель выделил в качестве противоположности повседневности приключение, которое отличается наивысшим напряжением сил и остроты переживания [3]. Это был начальный этап рассмотрения проблемы повседневности и значимости ее изучения для лучшего понимания личности и общества. Повседневность как самоценная научная категория впервые стала исследоваться Э. Гуссерлем, где она выступает в качестве «жизненного мира». Феноменология повседневности Э. Гуссерля акцентирует внимание на онтологические основания существования человека в его жизненном мире, механизмы сосуществования индивидуального и коллективного миров. Жизненный мир дан своему субъекту непосредственно как дорефлективная данность в отличие от теоретической установки, требующей предварительной рефлексии и особой перестройки сознания. Именно жизненный мир является питательной почвой для роста всех наук. При этом научная теоретическая установка является одной из форм практической установки жизненного мира. Жизненный мир, который отличают простота и непосредственность, обладает следующими характеристиками. Во-первых, жизненный мир всегда отнесен к субъекту, это его собственный окружающий повседневный мир. Во-вторых, жизненный мир соотносится с конкретными целями деятельности человека. В-третьих, жизненный мир – культурно-исторический образ мира на определенном конкретно-историческом этапе ее развития. В-четвертых, жизненный мир изменчив и зависит от социокультурной среды человеческого опыта. В-пятых, жизненный мир обладает пространством, временностью, каузальностью, вещностью, интерсубъективностью и т.д. В-шестых, для жизненного мира характерна нетематизируемость, означающая, что он сам не выступает в качестве объекта научного исследования [4]. Феноменолог А. Щюц пытается синтезировать идеи Э. Гуссерля и термин «оповседневнивание» М. Вебера, под которым он понимал процесс обжива-ния, обучения, освоения и закрепления традиций. А. Щюц считает, что повседневное – это все то, что воспринимается как устойчивое, стабильное, постоянное, нормальное; повседневная жизнь организована типологически, т.е. люди, идеи, события типизированы в пространстве повседневного. Важнейшим видом активности, по А. Щюцу, выступает трудовая деятельность. Труд наиболее полно активизирует потенциальные качества личности. То есть, резюмируя, можно сказать, что повседневность – это сфера человеческого опыта, которая характеризуется особой формой восприятия и осмысления мира, возникающей на основе трудовой деятельности. Для нее характерно напряженно-бодрствующее состояние сознания, целостность личностного участия в мире, представляющем собой совокупность самоочевидных, не вызывающих сомнений в объективности своего существования социально организованных и типизированных форм пространства, времени и социальных взаимодействий [5]. Феноменологическая концепция делает акцент на субъективности повседневности каждого конкретного индивида, который воспринимает окружающий мир определенным образом и взаимодействует с ним удобными и понятными ему способами. Повседневность с точки зрения феноменологического подхода – это не совокупность объектов окружающего мира, это пласт опыта, переживаемого субъектом повседневности, т.е. личностью, группой, обществом. Повседневность – это тот мир, в котором человек живет ежедневно и ежечасно; а потому ему хорошо знаком, привычен и состоит из набора повторяющихся каждодневных действий. Задачи, решаемые человеком в повседневном существовании, связаны с проблемами собственного выживания, улучшения качества собственной жизни, самореализации в различных сферах деятельности. Феноменологов интересует только мир, обозначаемый как мир здесь-и-сейчас, мир посюсторонний, мир, имеющий пространственно-временные границы. Продолжая линию феноменологов, П. Бергер и Т. Лукман считают, что повседневность определяется потребностями человека, в процессе удовлетворения которых все иные реальности второстепенны, к ним возвращаются лишь по мере необходимости. Реальность повседневной жизни не однородна, она разделена на два сектора: привычная реальность повседневной жизни человека и проблематичная группа секторов, которые еще не освоены и не присвоены человеком. В качестве основных характеристик повседневности они выделяют хабитуализацию, т.е. опривычивание, типизацию, институцио-нализацию и легитимацию [6]. Основной задачей данных исследователей становится рассмотрение механизмов конструирования собственной повседневности в процессе приобщения к чужой повседневности. На коммуникативный характер повседневности указывает и Ю. Хабер-мас. Он делит общество на жизненный и системный миры. Жизненный мир -конкретная среда, в которой существует человек, а системный мир – общество в целом. В жизненном мире преобладают личные интересы, глубокие переживания и непосредственные контакты людей, которых связывают горизонтальные связи без жесткой субординации. Системный мир вырастает из жизненного мира и является его продуктом и продолжением. В системном мире взаимосвязи регламентированы и носят очень жесткий характер, которые переступают через индивидуальные качества людей [7]. В экзистенциализме повседневность рассматривается двояко: подчеркивается либо ее деструктивный характер воздействия на человека, либо, напротив, ее благотворное влияние на становление личности. Человек как творческая личность именно потому не поддается определению, что изначально ничего собой не представляет. Экзистенциалисты считают, что не следует говорить о человеческой природе вообще, необходимо изучать, кем вообще человек желает стать, какие качества он хочет приобрести. Негативный, но неизбежный характер повседневности подчеркивается М. Хайдеггером. Повседневная жизнь человека наполнена хлопотами по поводу воспроизведения себя в мире в качестве живущего существа, а не мыслящего. Мир повседневности требует неустанного повторения необходимых забот, подавляя креативность и творческие порывы личности. Модусы повседневности – это болтовня, двусмысленность, любопытство, озабоченное устроение и т.п. Они далеки от подлинно человеческого, и потому повседневность носит несколько негативный характер, а повседневный мир в целом предстает как мир неподлинности, беспочвенности, потерянности и публичности. Хайдеггер отмечает, что человека постоянно сопровождает озабоченность настоящим, которая превращает человеческую жизнь в боязливые хлопоты, в прозябание повседневности. Однако, несмотря на эти негативные аспекты повседневности, человек постоянно стремится удержаться в наличном, избежать смерти. Он отказывается видеть смерть в своей повседневной жизни, загораживаясь от нее самой жизнью [8]. Ж.П. Сартр выдвинул идею абсолютной свободы и абсолютного одиночества человека среди других людей. Только сам человек несет ответственность за фундаментальный проект своей жизни, за свои успехи и провалы. В любой момент жизненный проект может быть изменен [9]. В данном отношении философ отдает каждому человеку во владение его бытие и возлагает на него полную ответственность за существование. Важнейший вывод экзистенциализма состоит в том, что человек, не имея никакой поддержки и помощи извне, осужден всякий раз «изобретать» человека, действуя всё время на свой страх и риск. Более оптимистичной точки зрения придерживался Э. Фромм, наделяющий жизнь человека безусловным смыслом. Он говорит о двух основных способах существования человека – обладании и бытии. Бытие противопоставляется обладанию и означает подлинную причастность к существующему и воплощению в реальности всех своих способностей [10]. Реализация принципов бытия и обладания наблюдается на примерах повседневной жизни – беседы, памяти, власти, веры, любви и т.д. Вопросы повседневности становятся предметом исследований И. Гофмана в его фундаментальном труде «Анализ фреймов: эссе об организации повседневного опыта» [11]. По его мнению, нормальное и патологическое поведение людей объясняются формами организации повседневного опыта и общения – фреймами (в переводе – рамками, формами), из которых построена социальная жизнь и которые позволяют интерпретировать поведение других людей. И. Гофман представил повседневность как форму социальной организации, где человеческая субъективность принимает устойчивые формы. Фреймы упорядочивают реальность, предлагая варианты определения ситуаций. На этой основе становится возможным и социальное взаимодействие, связанное с пониманием. Системы фреймов не заданы в качестве алгоритмов восприятия, а всегда находятся в процессе своего формирования, т.е. происходит постоянное «фреймирование» реальности. Осуществляется это посредством пяти «ключей» к первичным системам фреймов: выдумка, состязание, церемониал, техническая переналадка и пересадка. Ру-тинизация повседневности посредством фреймов делает ее понятной и стабильной, а социальные роли позволяют закрепить ожидания в стандартных ситуациях взаимодействия. С социальными отношениями повседневность связана и в работах марксистов и неомарксистов. По мнению К. Маркса и Ф. Энгельса, любое исследование человеческого бытия как частного, так и общественного нужно начинать с анализа непосредственного бытия субъекта исследования, а именно с повседневного бытия конкретных живых индивидов. Причем если ранее историки обращали внимание на жизнь высших господствующих классов или отдельных выдающихся личностей, то впоследствии, во многом благодаря работам К. Маркса и Ф. Энгельса, объектом исследования стала повседневность широких масс как фундаментальный пласт социальной реальности, в котором повседневно воссоздаются и оживают такие формы бытия, как экономика, политика, право и искусство. Объектом критики Маркса является процесс отчуждения повседневности, имеющий место быть при капиталистической формации. Разумеется, повседневность детерминирована уровнем развития производительных сил и производственных отношений, это особенно четко прослеживается в трудах неомарксистов. У Г. Маркузе культура представляется как праздник, творчество, высшее напряжение сил, а цивилизация – как рутинная технизированная деятельность, к которой как раз и относится повседневность. А. Лефевр определяет повседневность как самостоятельный срез жизни общества. В эпоху всевластия бюрократии и технократии лишь частный опыт индивида, его межличностные связи в повседневной жизни еще сохраняют остатки первозданного, естественного состояния, поскольку только здесь человеческое бытие находит то, что позволяет ему сохраниться как целостности, а не как элементу некой мозаичной общности. По мнению же Лефевра, именно в сфере повседневности, в этой иррациональной, социально-гомогенной жизни идет тотальная революция. Концепцией повседневной жизни Лефевр фиксирует точку бифуркации в историческом процессе. Повседневность и скрывает изменения, и обнаруживает их. Здесь происходит переворот в человеческом существовании, сглаживаются драмы и трагедии эпохи [12]. Рассказывая о механизмах производства и обмена, Ф. Бродель предложил видеть в экономике любого общества два уровня «структур»: жизни материальной и жизни нематериальной, охватывающей человеческую психологию и каждодневные практики. Второй уровень и был назван им «структурами повседневности». К ним он отнес то, что окружает человека и обусловливает его повседневность: географические и экологические условия жизни, трудовая деятельность, потребности и возможности их удовлетворения. Для такого всестороннего изучения был необходим анализ взаимодействий между людьми, их поступков, ценностей и правил, форм и институтов брака, семьи, анализа религиозных культов, политической организации социума и ряда других факторов, формирующих личность и ее образ жизни. Конечной целью «тотального» изучения прошлого должно было стать выявление некоего ин-варианта – неизменной величины, присутствующей в формах быта данной историко-культурной общности [13]. В рамках психоанализа внимания заслуживают идеи 3. Фрейда, касающиеся повседневной жизни. 3. Фрейд в своей работе «Психопатология повседневной жизни» характеризует повседневность по преимуществу бессознательной детерминацией психических актов и утверждает, что она не справляется в обширном виде случаев с властью бессознательного и закономерно порождает заблуждения [14]. Более того, порождение заблуждений оказывается атрибутом повседневности. Постмодернизм окончательно признает право повседневности на самостоятельное существование во всей ее полноте и многообразии. В рамках постмодернизма (Ж.П. Лиотар, Ж. Бодрийяр, Ж. Батай) отстаивается мнение о правомерности рассмотрения повседневности с любой позиции для получения полноты картины [15]. Мозаичный характер картины повседневности в постмодернизме свидетельствует о равноценности самых разнообразных феноменов человеческого существования. Постмодернизм исследует исторические механизмы субъективации индивида через практику сексуальности, власти, безумия, маргинальную практику. Философия постмодерна акцентирует свое внимание на иррациональном, чувственно эмоциональном, на животности человека, телесности, проблемах пола, возможности быть далеким от идеала, быть не поддающимся вербализации во имя того, чтобы вернуть человека самому себе. Основной задачей человека постмодерна, находящегося в хаотичном, нецелесообразном, порой опасном мире, является стремление раскрыть себя, найти подлинные смыслы своего существования, уметь оставаться собой в разорванном мозаичном мире. В отечественной социально-философской культуре предпринимались попытки сближения теоретической онтологии и практики повседневных вещей. Творческий характер повседневности подчеркивал Н.А. Бердяев. Он уделял достаточно внимания проблемам повседневного существования человека. Он различал мир призрачный – эмпирические условия жизни человека, где царствуют разъединенность, вражда и рабство, и мир подлинный – идеальное бытие, где находят свое воплощение любовь и свобода. Человек, находясь в плену призрачного мира, страдает. Единственная возможность приобщиться к миру подлинному – творить. С одной стороны, человек вынужден подчиняться материальной необходимости, но, с другой – он обладает огромной творческой мощью. Это основной долг человека перед собой и перед Богом [16]. Как стандартизированный и нормированный срез эмпирической жизни трактует повседневность Б.В. Марков. Повседневность, по Маркову, обозначает само собой разумеющуюся реальность, фактичность; мир обыденной жизни, где люди рождаются и умирают, радуются и страдают; структуры анонимных практик, а также будничность в противоположность праздничности, экономию в противоположность трате, рутинность и традиционность в противоположность новаторству, привычки, стереотипы, правила, мышление и переживания людей, но также и их поведение, деятельность, регулируемая нормами и социальными институтами [17]. В.Д. Лелеко структурирует повседневность в виде иерархических уровней и секторов в ее пространственном и временном измерениях. Теоретическая модель повседневности, предложенная В.Д. Лелеко, включает вещно-предметный ряд, событийный ряд и набор сценариев поведения, повседневных ритуалов, предполагающих тендерную и возрастную дифференциацию. В.Д. Лелеко считает, что события повседневной жизни есть форма проявления определенного уклада жизни с его устоявшимися, изо дня в день повторяющимися делами, поступками, занятиями. Стабильность повседневной жизни противостоит случайностям и неожиданностям, которые могут сломать, уничтожить сложившийся уклад жизни, привычную нормативную повседневность [18]. Однако в своей концепции повседневности В.Д. Лелеко слишком категоричен. Так, необходимым условием повседневности у него выступает ежедневность. Поэтому трудовая деятельность, скажем, учителя, работающего три раза в неделю, повседневной не является. Из сферы повседневности исключаются сон, вера, досуг. В отечественной литературе делается акцент именно на духовной, ценностной составляющей повседневной жизни личности и общества, что зачастую игнорировалось в работах зарубежных авторов, делающих акцент на телесной, природной стороне бытия. Однако и отечественные авторы обращают внимание на ее практический, адаптивный характер. В частности, В.Н. Сыров подчеркивает рациональный характер повседневности, основной задачей которой являются адаптация и решение насущных проблем. В.Н. Сыров выделяет такие универсальные характеристики повседневности, как персонификация, реификация (представление процессов в виде предметов) и рецептуризация. По его мнению, повседневность воплощает жажду быть, всегда присутствовать или жить в мире наглядности и быть удовлетворенным именно этой жизнью. Это формирует как ее ценностные приоритеты: жить и удовлетворяться от мира наглядности, так и ценностные ограничения: жить и удовлетворяться только от такого мира [19]. На функциональный характер повседневности также указывают И.Т. Касавин и С.П. Щавелев. В выводах своей монографии они пишут, что субстанциональная фрагментарность повседневности объясняется ее функциональным характером. Повседневность -диспозиционный предикат, феномен, актуализирующийся в определенных условиях и неразличимый в других. Повседневность скрепляет собой разные типы сознания, деятельности и общения, существуя лишь в промежутках между ними. И.Т.Касавин и С.А. Щавелев выделяют два подхода к определению повседневности: онтологический и психолого-эпистемологический. Согласно первому, отличительными характеристиками повседневности являются: необходимость для каждого человека, повторяемость, доходящая до цикличности, замкнутость типичных пространств повседневности, консервативность, устойчивость, усредненность, массовидность и отнесенность к частной жизни. Психолого-эпистемологический подход отражает субъективные измерения по сути тех же самых отличительных характеристик повседневности [20]. Повседневное рассматривается как нечто обязательное, постоянное, предсказуемое, узнаваемое, понятное, совершаемое полу- или даже вовсе бессознательно. Не отрицая приспособительный характер повседневности, Г.С. Кнабе акцентирует особое внимание на аксиологическом смысле повседневности, подчеркивая, что в условиях современного общества ее глубокий духовный смысл отходит на второй план [21]. Основными характеристиками повседневности Е.В. Золотухина-Аболина считает нормальность (обычность), прагматичность, повторяемость и понятность. Среди повседневности исследователь выделят также так называемые лакуны внеповседневного (приключения, праздники и сферу виртуальности), в рамках которых законы повседневности бывают существенно потеснены [22]. На основе вышеизложенного можно сделать вывод, что структура повседневной жизни определяется уникальной индивидуальностью человека, но социальные и материальные параметры жизни задают некоторые ограничения повседневности, которые определяют пределы индивидуализации повседневной жизни [23]. Реальность повседневной жизни существует как самоочевидная и непреодолимая фактичность, не требующая доказательств и проверок своего существования. Повседневность является частью социальной реальности, определенной целостностью духовно-ментального и материального, необходимым условием общественной жизни, которая разворачивается в социальном пространстве и времени, в сферах быта, труда и досуга с помощью различных видов деятельности.

Золотухина-АболинаЕ.В. Повседневность и другие миры опыта. М.: МарТ, 2003. 192 с.

Газгиреееа Л.Х. Современные ценности как модус существования единства духовно-продуктивной и духовно-практической деятельности // Гуманитарные и социально-экономические науки. Ростов н/Д.: Северо-Кавказский научный центр высшей школы Южного федерального университета. 2010. № 4. С. 39-43.

Сырое В.Н. О статусе и структуре повседневности (методологические аспекты) // Личность. Культура. Общество. 2000. Т.2. Спец. выпуск. С. 147-159.

Касаеин И.Т., Щаеелее С.П. Анализ повседневности. М.: Канон+, 2004. 432 с.

Кнабе Г.С. Диалектика повседневности // Материалы к лекциям по общей теории культуры и культуре античного Рима. М., 1993. 198 с.

Бергер П., Лукман Т. Социальное конструирование реальности. М.: Медиум, 1995. 323 с.

Хабермас Ю. Моральное сознание и коммуникативное действие. СПб.: Наука, 2000. 380 с.

Хайдеггер М. Бытие и время. СПб.: Наука, 2006. 451 с.

Сартр Ж.П. Экзистенциализм – это гуманизм // Сумерки богов. М., 1990. С. 319-344.

Фромм Э. Иметь или быть. М.: ACT, 2000. 361 с.

Гофман И. Анализ фреймов: эссе об организации повседневного опыта. М.: Институт социологии РАН, 2003. 752 с.

Лелеко В.Д. Пространство повседневности в европейской культуре. СПб. : СПбГАК, 2002. 320 с.

Бердяев Н.А. О назначении человека. М.: Республика, 1993. 82 с.

Марков Б.В. Культураповседневности. СПб.: Питер, 2008. 352 с.

Фрейд 3. Психопатология обыденной жизни. М.: Азбука, 2006. 224 с.

Бродель Ф. Структуры повседневности: возможное и невозможное. М., 1986. 622 с.

Кондрашов П.Н. Марксистская теория повседневности: попытка предварительной экспликации // Философия и общество. 2006. № 3. С. 98-115.

Шюц А. Структура повседневного мышления // Социологические исследования. 1988. № 2. С. 129-137.

Гуссерль Э. Собрание сочинений: в 4 т. М., 2001.

Зиммель Г. Избранные труды. М.: Ника-Центр, 2006. 436 с.

Дильтей В. Собрание сочинений // Введение в науки о духе. М.: Дом интеллектуальной книги, 2000. Т. 1.

Бергсон А. Творческая эволюция. М.: КАНОН-пресс; Кучково поле, 1998. С. 246-256.

Сборник материалов конференции

ВИЗУАЛЬНАЯ АНТРОПОЛОГИЯ – 2019. ГОРОД-УНИВЕРСИТЕТ: ЖИЗНЕННОЕ ПРОСТРАНСТВО И ВИЗУАЛЬНАЯ СРЕДА Материалы III Международной научной конференции VISUAL ANTHROPOLOGY – 2019. CITY-UNIVERSITY: LIVING SPACE AND VISUAL ENVIRONMENT Proceedings of the III International Scientific Conference
	Аванесов С.С. (Avanesov S.S.)	Предисловие (Preface)	14-19
Часть I / Part I
1	Смирнов С.А. (Smirnov S.A.)	Город-воспитатель: пространство города как репертуар антропопрактик развития (City-Educator: City Space as a Repertoire of Anthropopractices Development)	20-36
2	Корочкин Ф.Ф. (Korochkin F.F.)	Онтология своего и чужого в городском пространстве эпохи «геомедиа»: к вопросу о философском содержании понятия «ориентирование» (Ontology of “Own” and “Other” in “Geomedia” Era Urban Space: Rethinking the Term “Orientation” in Philosophy)	37-47
3	Бесчасная А.А. (Beschasnaya A.A.)	Семья и дети в пространстве городов: теоретический дискурс (Family and Children in the Space of Cities: Theoretical Discourse)	48-60
4	Cimdiņa A. (Цимдиня А.)	Gender and the Image of Riga City (Гендер и образ Риги)	61-71
5	Горнова Г.В. (Gornova G.V.)	Конфликты идентичности в коммеморативных практиках и городской культуре памяти (Identity Conflicts in Commemorative Practices and Urban Memory Culture)	72-79
6	Филимонова О.Ф. (Filimonova O.F.)	Городская идентичность: пространственные и ментальные измерения (Urban Identity: Spatial and Mental Dimensions)	80-90
7	Мартишина Н.И. (Martishina N.I.)	Мифологемы в конструировании городской идентичности (Mythologemes in the Construction of Urban Identity)	91-97
8	Головнева Е.В. (Golovneva E.V.)	Городская идентичность и визуализация этнокультурных сообществ (на примере проекта «ЭтноКино») (Urban Identity and Visualization of Ethnocultural Communities (Case of the “Ethnokino” Project))	98-108
9	Овчинникова Т.М. (Ovchinnikova T.M.)	Социальная память как фактор формирования идентичности современной молодёжи (Social Memory as a Factor in Shaping the Identity of Modern Youth)	109-115
10	Колокольчикова Р.С. (Kolokolchikova R.S.)	Опыт общественности по сохранению русской идентичности в архитектурном наследии исторических городов Вологодской области в позднесоветский период (Public Experience in Preserving Russian Identity in the Architectural Heritage of the Historical Cities of the Vologda Region in the Late Soviet Period)	116-128
11	Фёдоров В.В. (Fedorov V.V.), Фёдоров М.В. (Fedorov M.V.), Левиков А.В. (Levikov A.V.)	Семиотические горизонты утверждения городской идентичности приёмами ревитализации архитектурной среды (Semiotic Horizons of Urban Identity Approval by Methods of Revitalization Architectural Environment)	129-136
12	Новикова Я.В. (Novikova Ya.V.)	Суперграфика как фактор формирования и трансформации городской среды (Supergraphics as a Factor of Formation and Transformation of the Urban Environment)	137-147
13	Гаврилов А.М. (Gavrilov A.M.)	Дизайн городской среды как средство преобразования исторического пространства (Design of the Urban Environment as a Means of Transforming the Historical Space)	148-158
14	Гаврилова М.Ю. (Gavrilova M.Yu.)	Особенности формирования новых общественных пространств в структуре города (Features of New Public Spaces Formation in the City Structure)	159-167
15	Аветян А.А. (Avetyan A.A.)	Парадигма развития городов в XXI веке (Paradigm of Urban Development in the XXI Century)	168-175
16	Пирогов С.В. (Pirogov S.V.)	Культурный капитал города и городская креативность: проблемы дефиниции понятий (Cultural Capital of the City and Urban Creativity: Problems of Definition)	176-182
17	Круткин В.Л. (Krutkin V.L.)	Репрезентативные и нерепрезентативные подходы к исследованию культурного ландшафта (Representative and Non-Representative Approaches to the Study of Cultural Landscape)	183-196
18	Антонова Л.В. (Antonova L.V.)	Взгляд с востока: европейский город глазами индийского путешественника (1886 г.) (A View from the East: European City with the Eyes of an Indian Traveler (1886))	197-204
19	Анфимова Е.Б. (Anfimova E.B.)	Эстетические аспекты восприятия архитектурно-пространственной среды Великого Новгорода (Aesthetic Aspects of Perception of Architectural and Spatial Environment of Veliky Novgorod)	205-216
20	Шмелева Т.В. (Shmeleva T.V.)	Каллиграфия города: новгородские наблюдения (Calligraphy of the City: Novgorod Observations)	216-226
21	Гаврилов М.А. (Gavrilov M.A.)	Формирование архитектурных объектов нового типа (на примере Новгородской области) (Designing a New Type Buildings (the Case of Novgorod Region))	227-238
22	Козлова В.Ю. (Kozlova V.Yu.)	Проблемы визуализации пермских смыслов в городском пространстве Перми (Problems of Visualization of the Permian Meanings in Perm Urban Space)	239-248
23	Шипицин А.И. (Shipitsin A.I.) Щеглова Л.В. (Scheglova L.V.)	Архитектура Волгограда в культурных формах и социальных практиках горожан (Architecture of Volgograd in Cultural Forms and Social Practices of Citizens)	249-263
24	Рассадина С.А. (Rassadina S.A.)	«Петербургский стиль» vs «Питерский лук»: городская мода в молодёжной среде (Classy Refinement vs Trendy Look: City Fashion among the Youth in St. Petersburg)	264-273
25	Гашенко А.Е. (Gashenko A.E.)	Ностальгия по городской среде в социальной рефлексии образов Петербурга в новейшем отечественном кино (Nostalgia for Urban Environment in Social Reflection on Images of Saint Petersburg in the Newest Russian Cinema)	274-282
26	Андреев А.Н. (Andreev A.N.)	Ридинг-группа как форма гетерогенного городского пространства (на примере организации ридинг-группы по фотографии в музее современного искусства «Гараж») (Reading Group as a Form of Heterogeneous Urban Space (on the Example of Garage Museum of Contemporary Art))	283-293
27	Казакова Л.П. (Kazakova L.P.)	Визуальная репрезентация городской среды в учебниках по обучению грамоте (Visual Representation of the Urban Environment in the ABC-Books)	294-305
28	Питина С.А. (Pitina S.A.), Урванцев Г.В. (Urvantsev G.V.)	Репрезентация городского пространства в современном художественном тексте (Urban Space Representation in Modern Fiction)	306-315
29	Майорова К.С. (Mayorova K.S.)	Академические исследования звука и аудиальный ренессанс в урбанистике (Sound Studies and the Sonic Renaissance in Urbanism)	316-324
Часть II / Part II
30	Архипова О.В. (Arkhipova O.V.)	Кооперация города и университета в процессе формирования жизненной среды: г. Грайфсвальд (Cooperation of the City and the University in the Process of Creating a Living Environment: Greifswald Case)	325-334
31	Афонасина А.С. (Afonasina A.S.), Афонасин Е.В. (Afonasin E.V.)	Школа Дамаския в Афинах (Damascius’ School in Athens)	335-343
32	Балюшина Ю.Л. (Balyushina Yu.L.)	Современный университет в провинциальном городе проблемы и перспективы развития (Modern University in a Provincial City: Problems and Prospects of Development)	344-350
33	Березина А.В. (Berezina A.V.) Фролова Т.И. (Frolova T.I.)	Проблема эффективности конструирования городской среды выпускниками Уральского лесотехнического университета (The Problem of Effectiveness in Constructing Urban Environment by Ural Forestry University Graduates)	351-357
34	Волкова Я.А. (Volkova Ya.A.)	Лингвосемиотика образовательного пространства античного города в трудах Цицерона (Linguo-Semiotics of Ancient City Educational Space in Cicero’s Works)	358-370
35	Всеволодов А.В. (Vsevolodov A.V.)	Университетский образ неуниверситетского города: дореволюционный Череповец как «северные Афины» (интеллектуальный потенциал vs визуальная среда) (University Image for Non-University Town: Pre-Revolutionary Cherepovets as Athens of the North (Intellectual Capacity vs. Visual Landscape))	371-381
36	Gomóła A. (Гомула А.)	Academisation of City. Regional Students’ Centres – Ideas and Effects (Академизация города. Региональные студенческие центры: идеи и эффекты)	382-390
37	Еремеева А.Н. (Eremeeva A.N.)	«Собственный рассадник высшего образования» в южнороссийских текстах 1914-1920 годов (“Own Hotbed of Higher Education” in the South Russian Texts of 1914-1920)	391-399
38	Касаткина С.С. (Kasatkina S.S.)	Университет как институциональный феномен городской идентичности (University as Institutional Phenomenon of Urban Identity)	400-410
39	Краснопёров А.Ю. (Krasnoperov A.Yu.)	Университет как катализатор социальной креативности в структуре сетевой коммуникации умного города (University as a Catalyst for Social Creativity in the Structure of Network Communication of a Smart City)	411-418
40	Кузьменко С.Н. (Kuzmenko S.N.)	Устойчивое развитие системы «город-университет» в условиях ценной исторической среды Великого Новгорода (Sustainable Development of the City-University System in the Conditions of Veliky Novgorod Valuable Historical Environment)	419-429
41	Мерзон Е.Е. (Merzon E.E.) Рябов О.Р. (Riabov O.R.)	Резонансные механизмы брендинга территорий в системе DUDR: умный университет – умный регион (Resonant Mechanisms of Territory Branding in the DUDR System: Smart University – Smart Region)	430-438
42	Петренко В.В. (Petrenko V.V.)	Университетский образ жизни как ресурс модного образа мысли (University Lifestyle as a Resource of Fashionable Thought)	439-450
43	Петрова Г.И. (Petrova G.I.)	Университет в городском пространстве: от бренда – к городу-университету (University in Urban Space: From Brand – to City-University)	451-461
44	Подрезов М.В. (Podrezov M.V.)	«Сожительство» университета и органов власти в условиях «умного города» (University and Government “Cohabitation” in a Smart City)	462-468
45	Полякова М.А. (Poliakova M.A.)	«Город солнца» Томмазо Кампанеллы как образовательная модель («The City of the Sun» by Tommaso Campanella as an Educational Model)	469-477
46	Самойлова Н.В. (Samoilova N.V.)	Университеты в контексте городского технопарка: новые формы семиотической организации пространства (University in the Context of Urban Technopark: New Forms of Semiotic Organization of Space)	478-488
47	Сибгатуллина И.Ф. (Sibgatullina I.F.) Нугуманова Л.Н. (Nugumanova L.N.)	Информальное образование и бенчмаркинг в системе обучающихся городов (Informal Education and Benchmarking in the Learning Cities System)	489-499
48	Смирнова О.В. (Smirnova O.V.)	Роль университета в социокультурном пространстве города (The University Role in Social and Cultural City Space)	500-508
49	Троицкая А.А. (Troitskaya A.A.)	Реконструкция незримого: здание Нарвского колледжа Тартуского университета в историческом облике города (Reconstruction of Invisible. The Building of Narva College (Tartu University) in the Historical Image of the City)	509-521
50	Чернякова Н.С. (Chernyakova N.S.)	Визуальный облик университета как воплощение ценностно-смыслового потенциала общества (Visual Image of University as Embodiment of Society′s Value Potential)	522-528
51	Яковлева Л.Е. (Yakovleva L.E.), Петушкова Т.А. (Petushkova T.A.)	Образовательное пространство: идея и образ (на примере испанских университетов) (Educational Area: Idea and Image (on the Example of Spanish Universities))	529-539

ИНКЛЮЗИВНОЕ ОБРАЗОВАНИЕ: СОЦИАЛЬНЫЕ КОНСТРУКЦИИ НА ПРИМЕРЕ РОССИИ И ЗАПАДА

• Анна Александровна Русанова
  • ФГАОУ ВО НИ «Томский политехнический университет»

Ключевые слова: социум, инклюзия, образование, социальные конструкты, телесность, нетипичное тело, стигма, Россия, Запад, модели инвалидности

Аннотация

Рефлексия общества по отношению к определенным понятиям и категориям (в том числе и социальных страт, групп) видоизменяется в соответствии с тем историческим периодом, который подлежит рассмотрению. В связи с постепенным вступлением в силу демократических прав и свобод граждан по всему миру происходит определенная универсализация социальных ценностей и политико-правовых форм выражения этой демократии в социальной, медицинской, образовательной сферах и т. д. Но при этом демократия, как и право на любой вид государственных услуг, тем не менее является динамичной системой, которая видоизменяется в своем функциональном развитии под влиянием социальных конструктов общества или вследствие определенных заложенных традиций и устоев. В свою очередь, это накладывает отпечаток и на такие социальные институты, как медицина, юриспруденция и образование. В данной статье произведен социальный анализ телесности с точки зрения отношения общества к типичному/нетипичному телу, а также, на примере инклюзивных образовательных практик, доказано, что представление о нетипичном теле является динамической категорией.

Литература

1. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 13. 1959. 717 с.
2. Мещерякова Л.Ю. Феноменологическая социология Альфреда Шюца: теоретические предпосылки и основные идеи // Вестник РУДН. Сер. Социология. 2002. № 1. С. 116-127.
3. Шюц А. Формирование понятия и теории в общественных науках. // Американская социологическая мысль [Электронная публикация] Центр гуманитарных технологий. М., 1996.
4. Шюц А. Структура повседневного мышления // Социс. 1988. № 2. URL: https://gtmarket.ru/laboratory/expertize/ 5394 (дата обращения: 14.05.2018).
5. Быховская И.М. Телесность как социокультурный феномен // Культурология. XX век: словарь / гл.ред. С.Я. Левит. СПб.: Университетская книга, 1997. 464 с.
6. Малофеев Н.Н. Западная Европа: Эволюция отношения общества и государства к лицам с отклонениями в развитии. М.: Экзамен, 2003. 256 с.
7. Амиридзе С.П. Обзор зарубежного опыта в области инклюзивного образования URL: http://cyberleninka.ru/ article/n/obzor-zarubezhnogo-opyta-v-oblasti-inklyuzivnogo-obrazovaniya (дата обращения: 05.05.2018).
8. The social model of disability: an outdated ideology? URL: http://www.um.es/discatif/PROYECTO_DISCATIF/ Textos_discapacidad/00_Shakespeare2.pdf. (дата обращения: 15.05.2018).
9. Barnes C. Disabled people in Britain and discrimination. London: Hurst and Co. 1991. 264 p.
10. Albrecht G.L. Handbook of disability studies / by G. L. Albrecht, K.D. Seelman, and M. Bury. USA, 2001. 852 p.
11. Oliver M. The policy of Disability. London, 1990. 16 p.
12. Lonsdale S. Women and Disability: the experience of physical disability among women. Basingstoke: Macmillan, 1990. 186 p.
13. Труфанова Е.О. Субъект и познание в мире социальных конструкций. М.: Канон + РООИ «Реабилитация», 2018. 320 с.
14. Телесность: составляющие и социальная значимость. URL: http://thewallmagazine.ru/telesnost (дата обращения: 04.06.2018).
15. Hockings Сh. Inclusive learning and teaching in higher education: a synthesis of research, Synthesis – Higher Education Academy. URL: https://www.heacademy.ac.uk/system/files/ inclusive_teaching_and_learning_in_the_ synthesis_200410_0.pdf (дата обращения: 04.01.2018).
16. Miller F.A., Katz J.H. The inclusion breakthrough: Unleashing the real power of diversity. San Francisco, CA: Berrett-Koehler. 2002. 240 p.
17. Правовое регулирование инклюзивного образования в федеральном законе «Об образовании в РФ» 2012 г. URL: http://edu-open.ru/Default.aspx?tabid=342 (дата обращения: 14.07.2018)
18. Научный альманах 2015 N 11-5(13). Психологические науки. 234. URL: http://ucom.ru/na ISSN 2411-7609 (дата обращения: 06.03.2018).
19. Fell E., Dyban M. Against Discrimination: Equality Act 2010 (UK) // The European Proceedings of Social & Behavioural Sciences EpSBS. Vol. XIX. Р. 188-194. URL: http://www.future academy.org.uk/files/images/upload/ WELLSO2016F25.pdf (дата обращения: 01.08.2018).
20. Americans with Disabilities Act (ADA). A Guide to Disability Rights Laws, U.S. Department of Justice. URL: https://www.ada.gov/cguide.htm#anchor62335 (дата обращения: 21.06.2018).
21. Жаворонков Р.Н. Технология высшего инклюзивного образования инвалидов, применяемая в Соединенных Штатах Америки // Психология: наука и образование. Электронный журнал. 2010, № 5. URL: http://psyedu.ru/ files/articles/psyedu_ru_2010_5_1950.pdf (дата обращения: 02.01.2018)
22. Rights of Students with Disabilities in Higher Education. July 2013. Pub #5309.01. A Guide for College and University Students. URL: http://www.disabilityrightsca.org/pubs/530901.pdf (дата обращения: 21.06.2018).
23. European Commission. European Disability Strategy 2010-2020. Brussels: European Commission. 2010. 12 p.
24. Deutsche Zentrum für Hochschule und Wissenschaftforschung (DZHW). Social and Economic Conditions of Student Life in Europe Eurostudent. V 2012 -2015. Synopsis of Indicators. Hanover, 2015. 52 p.
25. Equality Act 2010: guidance. URL: https://www.gov.uk/guidance/equality-act-2010-guidance (дата обращения: 14.07.2018).
26. Fell E., Dyban M. Against Discrimination: Equality Act 2010 (UK) // The European Proceedings of Social & Behavioural Sciences EpSBS. Vol. XIX. Р. 188-194. URL: http://www.future academy.org.uk/files/images/upload/ WELLSO2016F25.pdf (дата обращения: 01.08.2018).
27. Resources and supports for students with disability or learning disabilities. URL: http://www.unipd.it/en/node/234 (дата обращения: 14.09.2017).
28. Малофеев Н.Н. Специальное образование в России и за рубежом: в 2 ч. Ч. 1: Западная Европа. М.: Печатный двор, 1996. 182 с.

Поступила в редакцию 2018-09-29
Опубликована 2018-12-22

Раздел

Социология

Альфред Шютц (Стэнфордская энциклопедия философии)

Уроженец Вены Альфред Шютц присоединился к артиллерийской дивизии. австрийской армии во время Первой мировой войны и служил на итальянском фронте прежде чем вернуться, чтобы продолжить учебу в Венском университете. Там Шютц изучал право, общественные науки и бизнес у известных личностей. таких как Ганс Кельзен и Людвиг фон Мизес, но его наиболее значимые образовательный опыт произошел, когда он был членом Мизеса Circle, один из многих венских кругов, среди которых «Schlick Круг »был самым известным.В междисциплинарном Мизесе Circle, Шютц завязал дружеские отношения, которые будут продолжаться на протяжении всего катастрофические десятилетия 1930-х и 1940-х годов, в том числе другие, экономисты Готфрид фон Хаберлер, Фридрих А. фон Хайек, Фриц Махлуп, Оскар Моргенштерн, философ Феликс Кауфманн и политолог Эрик Фогелин. Продолжая преследовать его академических интересов, в 1927 году Шютц был назначен исполнительным директором Reitler and Company, ведущая венская банковская фирма с международными деловые отношения, и таким образом он начал пожизненную модель, которая привела Эдмунд Гуссерль, чтобы описать его как «банкира днем ​​и философ ночью.”

С самого начала Шютц придерживался методологической сочинения Макса Вебера, читавшего лекции в Вене летом 1918 г. и чьи работы пользовались огромной популярностью среди венской интеллигенции. Однако Шютц чувствовал, что работа Вебера основана на молчаливом, неизученном предположения, вытекающие из его отсутствия интереса к фундаментальным эпистемологические проблемы, не имевшие прямого отношения к его особому социологические проблемы. В 1925–1927 годах Шютц обратился к Анри Бергсону. философия сознания и внутреннего времени для уточнения понятий такие как смысл, действие и интерсубъективность, и его результаты собраны в рукописях, опубликованных как Life Forms and Meaning Структура .Однако неудовлетворен его анализом темпоральности. в той мере, в какой он их никогда не публиковал и вызвал комментарии Феликс Кауфманн, он обнаружил актуальность феноменологии сознание внутреннего времени Эдмунда Гуссерля (1859–1938). Затем он пошел на создание главной работы его жизни, The Phenomenology of the Социальный мир (1932), работа, за которую Гуссерль похвалил его как «Серьезный и глубокий феноменолог». Он провел в остальной части 1930-х гг. писал краткие очерки, показывающие, как его феноменология социального мира могли смириться с экономической мыслью Мизес и Хайек.Кроме того, перед любой прямой встречей с американцами прагматизм, он разработал рукопись о личности в социальной мир, подчеркивающий прагматические элементы повседневного социального Мир.

Карьера Шютца, академическая и деловая, была полностью потрясена. когда Адольф Гитлер осуществил аннексию ( аншлюс ) Австрии Германией 13 марта 1938 года, тем более что он на командировку в Париж, был разлучен на три месяца с собственной семья, эмиграцию которой в Париж он окончательно устроил.Как юрист-международник и бизнесмен, он помогал многим интеллектуалов, чтобы бежать из Австрии, но движение нацистов на запад Джаггернаут в конце концов вынудил его иммигрировать с семьей в США, 14 июля 1939 года.

В Соединенных Штатах он продолжал помогать иммигрантам и работать с Reitler и компанией в восстановлении своего бизнеса, и он поддерживал военные усилия Соединенных Штатов, сообщая о немецких и Австрийские экономические вопросы для Совета экономической войны.Он также сотрудничал с Марвином Фарбером в создании International Феноменологическое общество , первые битвы за территорию которого он часто при посредничестве, а также в учреждении и редактировании Философии и Феноменологические исследования . В 1943 году Шютц начал преподавать курсы социологии и философии на Аспирантуре Нового Школа социальных исследований, и в его обязанности входило представление работы в общешкольном общем семинаре, руководящие диссертации, и занимал должность заведующего кафедрой философии с 1952–1956 гг.В несмотря на свою многочисленную деятельность, ему удалось провести обширную философская переписка с Фарбером, Ароном Гурвичем, Фрицем Махлуп, Эрик Фогелин и Морис Натансон, его аспирант 1951–1953 гг. Однако на сегодняшний день только переписка с Гурвичем был опубликован как Философы в изгнании: Переписка Альфред Шютц и Арон Гурвич, 1939–1959 гг. . В то время как в Соединенных Штатах Штаты, Шютц опубликовал сборник статей по широкому кругу вопросов. темы, объясняющие и критикующие мысли Гуссерля; изучение работы американских философов, таких как Уильям Джеймс или Джордж Сантаньяна; привлечение континентальных философов, таких как Макс Шелер или Жан-Поль Сартр; разработка собственных философских позиций по социальные науки, темпоральность, язык, множественная реальность, ответственность и символизм; решение социально-политических вопросов общение с незнакомцами, возвращающимися домой, хорошо информированными гражданами и равенство; и рассмотрение тем в литературе и музыке.

Некоторые мыслители продолжили традицию Шуца в философии и социологии, такой как Морис Натансон, который подчеркивал противоречие между индивидуальные, экзистенциальные и социальные, анонимизирующие измерения повседневного жизненный опыт. Томас Лакманн, который был соавтором посмертная публикация книги Шютца «Структуры Life-World , разработала социологию знаний о последствиях Шютца и подчеркнул разницу между наукой и жизненного мира, а также важность языка, символики и моральный порядок общества.В то время как Джон О’Нил объединил мысли Шутца с Мерло-Понти, сосредоточив внимание на живом, коммуникативном тела, Ричард Гратхофф исследовал опыт нормальности в ограниченном и расположенном контексте среды. Илья Срубар развил прагматические аспекты мысли Шютца и некоторые из его экономические и политические последствия, Лестер Эмбри пояснил типология наук, и Фред Керстен расширил свои эстетические идеи. Опираясь на мысль Шютца, Гарольд Гарфинкель запустил этнометодологии и Георгия Псатаса, комментатора этнометодология, сыграла ключевую роль в создании новой дисциплины анализ разговора.Несколько других ученых по всему миру посвятили к работе Шютца и развитию его идей, а также В Германии, Японии и США хранятся архивы, содержащие Работа и переписка Шютца.

В своей основной работе Шютц поместил три главы философской обсуждение между вводной и заключительной главами, в которых обсуждались социальные научные позиции, которые пыталась задействовать его философия. В В первой главе Шютц похвалил взгляды Макса Вебера на свободу ценностей в социальных науках и автономии науки по отношению к другим деятельность (e.грамм. политики), и он высоко оценил методологические индивидуализм и идеалистическая методология. Кроме того, он аплодировал Отказ Вебера свести социальные науки к естественным наукам, позволяя тестировать их идеальные типичные результаты на адекватность. Однако Шютц также дополнил Вебера, указав, как интерпретация была задействована даже в выборе опыта из поток опыта и подчеркивая, как значение действие для актера зависело от проекта, управляющего расширенным темпоральный процесс суб-действий, ведущих к его реализации.

Эта первоначальная критика Вебера потребовала, чтобы Шютц развил свой владеет теорией значения и действия, начиная с теории Гуссерля. изучение сознания внутреннего времени, в частности способность сознания рефлексивно фиксировать и различать живые опыты, которые сначала кажутся неопределенными фазами, плавящимися в друг с другом. Шютц присвоил себе понятие текучести. сознание, или длительностью , от Бергсона, на котором он упоминается в рукописях, позже опубликованных как форм жизни и смысла. Структура .Эти рукописи для аналитических целей разделили эго, неделимое в своем жизненном опыте, на идеально-типичные конструкции различных форм жизни, включая «Я», живущее в продолжительности, помнить, действовать, думать и относиться к «Ты». Хотя Schutz никогда не указывал причины, по которым он не публиковал ранее рукописей, Гельмут Вагнер справедливо предположил, что ему было не по себе поскольку доступ к длительности можно получить только через акты памяти, которые, конечно, представляли собой форму жизни, полностью отдельную от сама продолжительность.В результате этой методологии, опирающейся на различные идеальных типов, длительность стала казаться недоступной Ding-an-sich . Гуссерлевский взгляд на сознание внутреннего время решило эту проблему, тщательно описав, как поток продолжительности каждый момент превращался в запоминающийся было-таким образом , поскольку первоначальное впечатление перешло в в первичное воспоминание или удержание. Континуум, расширяющийся назад от сейчас первичного впечатления через его удержания сформировали «мнимое» настоящее, к которому рефлексивные акты вторичной памяти, то есть воспоминания или воспроизведение, повернутое, дифференцируя один опыт от другого.В Таким образом, феноменологическое описание опыта Гуссерля раскрыло процесс удержания, который преодолел разрыв продолжительности / (рефлексивной) памяти это сбивало с толку предыдущие усилия Шуца, поскольку он полагался на идеально-типичная методология, которая не позволяла понять, что происходит внутри самих сознательных процессов.

Шютц, однако, повернул гуссерлианское представление о темпоральности в направление теории действия, разграничение уровней пассивного опыта (например, телесные рефлексы), спонтанная деятельность без руководящего проекта (е.g., действия по замечанию стимулов окружающей среды), и намеренно запланированная и планируемая деятельность, технически известная как «Действие» (например, написание книги). При планировании действий по быть реализованным в будущем, полагаются на рефлексивные акты «Проекция», как в рефлексивной памяти, только теперь ориентированы в будущее, а не в прошлое. Через такие отражательная способность, можно представить, что проект завершен в будущем. напряженный, то есть то, что будет реализовано после действия, и этот проект, также имеющий центральное значение для Мартина Хайдеггера и прагматическая традиция, устанавливает «мотив для того, чтобы» своего действия.Напротив, «потому что мотивы» состоят в экологических, исторических факторах, которые повлияли на (теперь в прошлом) решение приступить к проекту, и это может быть только обнаружил, исследуя «плюсовершинное время», что заключается в изучении тех прошлых факторов, которые предшествовали этому прошлому решению.

Приведенные здесь Шутцем различия актуальны в современных дискуссиях. о том, совместима ли свобода с детерминизмом, поскольку перспектива прожитого ради мотивации, человек ощущает себя как свободный и морально ответственный, но с точки зрения исследования один потому, что мотивы после совершения действия коррелируют, как наблюдатель за собой, выбор проекта с его историческим детерминанты.Конечно, Шютц, работая в рамках параметров Ненатуралистический взгляд на сознание Гуссерля имел бы задумал такие детерминанты не столько, сколько эмпирико-механические причины а скорее как влияния, обнаруживаемые в процессе интерпретации, связывая более ранние события с более поздними, которые они, кажется, имеют под влиянием. Позиция Шютца ближе всего к компатибилистские взгляды П.Ф. Стросон и Томас Нагель, которые различать отношение участника и наблюдателя до теоретические дискуссии и согласовывают отношение участников к свобода и позиция наблюдателя с детерминизмом.Шютц, однако, способствует уникальному пониманию того, что эти отношения имеют место в отличительные временные рамки, ориентированные на будущее или мимо.

Изложение Шюца временных рамок мотивации позволило критика точки зрения Вебера о том, что можно ориентировать свои действия на прошлое поведение других, поскольку такое поведение могло послужить как мотив действия, нельзя было стремиться повлиять на другое уже завершенное действие. Точно так же неспособность оценить темпоральность часто приводит к неверным истолкованиям действий, так как когда кто-то предполагает, что результат действия мог быть его мотивом без учета мотива актера, который из-за непредвиденные события могли быть скорректированы или могли привести к результатам вопреки задуманному.Точно так же можно интерпретировать экономическое действие постфактум как менее чем рациональное без принятия достаточных счет ограниченной информации, которая была доступна актеру на время принятия решения о действии, и это может показаться ее действиям совершенно рационально. Более того, тот факт, что собственный временной поток сознания никогда полностью не совпадает с сознанием другого, чей последовательность событий и интенсивность переживания неизбежно отличаются от свой собственный, накладывает ограничения на понимание одним другим.Как следствие, объективные значения языка, определенные в словари как инвариантные независимо от пользователей, также несут субъективные коннотации для пользователей языка из-за их уникальной истории лингвистический опыт, хотя для практических целей общение они способны игнорировать такие различия. Для Например, нужно было бы подробно рассмотреть работы Гете в целом чтобы понять, что он имел в виду под «демоническим». Основные во всех этих примерах заключается в том, чтобы отстать от установленных значения к темпоральным процессам, с помощью которых акторы создают смысл собственных действий – значимое наращивание, подчеркнутое немецкими название его Феноменология социального мира ( Der sinnhafte Aufbau der sozialen Welt ).

В дополнение к этому отчету о сознании, мотивации и действия, он исследовал структуру социального мира, в том числе Партнеры, которые имеют одинаковый временный и пространственный доступ друг к другу тела, современники, с которыми человек разделяет только одно время, и Предшественники и Преемники, с которыми человек не разделяет одно и то же время и чьи живые тела недоступны. Товарищи, представляем друг друга физически, участвуют во внутреннем времени друг друга, то есть продолжая жизнь другого, ухватитесь за создание другого опыта, и живем в отношениях Мы, которые влекут за собой «рост старше вместе.”Пока Консоциаты пересматривают свои типы каждого другое немедленно, нужно действовать более логически Современники, предшественники и последователи, конструирующие идеальные типы основанный на письмах или отчетах и ​​подвергающийся большему риску недоразумение, в зависимости от степени анонимности человека Быть понятым. Таким образом, можно сказать, что метод идеального типа Вебера конструкция, проиллюстрированная в его социологическом описании протестантской у истоков капитализма, на самом деле не так уж чуждо мир повседневной жизни, в котором акторы за пределами уровня Consociate постоянно связаны друг с другом посредством такой типовой конструкции.Человек субъекты повседневной жизни уже принимают друг к другу свое отношение социологов.

Шютц задумал свою работу как развитие «феноменологического психология »« внутреннего опыта »и сосредоточение внимания на инвариантные черты жизненного мира, к которым теоретики включая социологов, задумайтесь. Хотя Юрген Хабермас критикует описание Шуца жизненного мира за то, что он «Культурно сокращены» и не обращаются институциональные порядки и структуры личности (Habermas 1987, 2: 126–132), может показаться, что сам Шютц ограничивает свою работу в просто такая мода.По его словам, социологи развивают конструкции, идеальные типы смысловых контекстов акторов жизненного мира, и они тестируют эти типы, чтобы определить, являются ли они причинно адекватными, что соответствует прошлому опыту и имеет адекватное значение, то есть согласуется со всем, что известно об актере. В ответ на Критика Мизеса, что идеальные типы Вебера слишком исторически В частности, Шютц предположил, что идеальные типы позднего Вебера в Экономика и общество достигают общности, сравнимой с общностью Собственная экономическая теория Мизеса, которая сама по себе может быть истолкована как представление идеально-типичных описаний поведения экономических агенты.Более поздние типы Вебера изображают инвариант субъективного опыт любого, кто действует в экономических рамках, как определено по принципу предельной полезности, то есть выбирая максимизацию удовлетворение.

3.1 Писания Бергсона

Рукописи Шуца о Бергсоне, созданные с 1925 по 1927 год и наконец опубликованный на английском языке в 1982 году, освещающий его последующие работы, с которым они разделяют общую цель «заземления социальные науки в опыте Ты.»(Schutz 1982, 34). реакция на позитивистские подходы Круга Шлика (в котором Феликс Кауфманн участвовал), что сократило опыт до того, какой метод естественнонаучных наблюдений, сочтенных терпимым, Шютц стремился дать отчет о жизненной форме донаучного опыта, предшествовавшего понятийно-категориальное осмысление, «высшее и самое могущественная форма жизни »(Schutz 1982, 53). Конечно, переехав в В этом направлении он столкнулся с проблемой, с которой столкнулся Георг Вильгельм. Фридрих Гегель, Уилфрид Селларс, Джон Макдауэлл, Роберт Брэндом и другие, а именно, как можно получить доступ к доконцептуальному без концептуализировать это.Таким образом, он признал, что его работа находится «в конфликт со своим материалом », поскольку он« вынужден прибегать к концептуальным формулировкам »(Schutz 1982, 70). Эта проблема параллельна проблеме достижения формы жизни настоящего развертывание опыта (продолжительности), поскольку о нем можно говорить только задерживая его течение, различая его моменты и, таким образом, вспоминая то, что прошло – но тогда человек находится в новой жизненной форме памяти. Хотя этот разрыв между настоящей продолжительностью и памятью побудил его повернуть Гуссерлианской феноменологии, сама проблематика высветила для него вездесущность и скрытность интерпретирующей деятельности по мере движения между интерпретативными рамками – основная тема всех его поздних Работа.Он обратил внимание на эту тему, когда часто указывал, как восстановление прошлого опыта в памяти варьировалось в зависимости от интересы представляют , из которых запомнились мимо. Действительно, любимый пример из работы Бергсона связан с актером. размышляя о предшествующем процессе выбора и интерпретируя его, как если бы это был выбор между двумя четко определенными возможностями, тогда как на самом деле процесс часто колебался между несколькими вариантами, сохраняя, воспроизводя, сравнивая и изменяя их по очереди.В В целом, Шютц соглашался с Бергсоном по таким понятиям, как внимание к жизни, планам сознания, телу как пересечение внешней и внутренней темпоральности, музыка как модель продолжительность и несколько типов заказа, но отклонил его биоэволюционная теория, витализм и идея сверхличностного elán.

3.2 Общественные науки

Хотя Шутц защищал Вебера от Мизеса, он соглашался со многими основные положения Мизеса и австрийской традиции, сосредоточившейся на субъективные предпочтения покупателя, придающего ценность объектам вместо того, чтобы объяснять ценность как результат объективных процессов, таких как затраты на производство или затраченное рабочее время.Он также поделился предположения о свободе ценностей в экономической науке, о необходимости описывать, а не оценивать предпочтения, и инструментальная задача наука, а именно показывать, как достичь целей, а не оценивать их ценность. Поскольку Мизес считал все действия экономическими, поскольку выбор потребителя предполагал максимальное удовлетворение в самом широком смысле, он выступал против узкого типа модели homo economicus , созданной по образцу бизнесмен, движимый исключительно экономическими мотивами за счет Все остальные.Шютц, однако, считал мир жизни с его широким разнообразие мотиваций в основе экономической теории. Он задумал такая теория, как принятие рефлексивной перспективы, регулируемой принцип предельной полезности, а именно, что идеальные типы должны быть построили , как если бы все актеры «сориентировали свои жизненные планы на получить максимальную пользу с минимальными затратами ». (Шютц 1964, 87) Помимо того, что таким образом была реанимирована версия homo economicus , Шютц настаивал на том, чтобы экономисты изучали целенаправленно-рациональные действия, что, по Веберу, включало рефлексивное сравнение альтернативные проекты, прежде чем принять один в качестве мотивации.В Кроме того, он классифицировал чувство беспокойства, которое Мизес описал как побуждая искать удовлетворение в категории потому, что мотивы; человек сначала принимает рационально определенный экономический проект и в ретроспективе обнаруживает предшествующую неудовлетворенность. Понимать разница между представлением всех действий как экономических и представлением экономическое действие как один из видов действий в более всеобъемлющем жизненного мира, можно было бы сравнить Мизеса с Шютцем со ссылкой на проблема, поднятая в рамках современных дискуссий о коллективных действиях, а именно, как традиционные неэкономические ценности (например,g., политики или этика) должна пересекать рынок. Мизес поддержал бы экономические агенты регистрируют свои ценности экономически, то есть решая покупать или нет (например, в знак протеста против компаний-загрязнителей), тем самым превращая все ценности в экономические, тогда как Шютц призываем к процессу согласования границ между различными области ценностей жизненного мира.

В «Формирование концепций и теорий в социальных науках» Шютц обратился к более широкому вопросу взаимоотношений между философия и общественные науки в целом.В этом эссе Шютц ответил на позитивистский взгляд Эрнеста Нагеля, что социальные науки должны использовать естественнонаучные методы, идентифицируя доказательства с сенсорными наблюдаемыми данными и критикой веберовского метода «Понимание» как апеллирующее к неконтролируемым и непроверяемый самоанализ. Шютц согласился с Нагелем по нескольким вопросам. подсчитывает, а именно, что социологам нужно было подтвердить теоретические убеждения, что отсутствие предсказуемости в социальных науках не дисквалифицируют их научный характер, и что Вебер был бы неправильно, если его метод «субъективной интерпретации» подразумевает сочувствие ненаблюдаемым, интроспективным состояниям.Проблема была в том, однако, что естественнонаучный подход к общественным наукам, постольку, поскольку он отделял поддающееся проверке наблюдаемое поведение от непроверяемые внутренние состояния (цели, эмоции), казалось, играли на карта, нарисованная Декартом, который отделил тело от разума и позволил только утверждения о первом должны быть научно проверены. Способствовать, естественнонаучный подход зависел от основной предпосылки поскольку без предварительного изучения объекта социальной наука – социальная реальность, говоря словами Шуца, – было бы просто предполагая, что методы естественных наук были подходящими к его изучению.Поэтому Шютц сначала попытался прояснить социальные реальность, подробно описанная его собственной феноменологией социального мира, и показать, как акторы поддерживают эту реальность с помощью понимание побуждений друг друга в типичных терминах (например, ходить в школу, делать покупку, жениться). Такой взаимный понимание происходит без того или иного проникновения в личное, внутреннее святилище другого или сводя другого к состояние организма животных, реагирующего на раздражители. Учитывая это сообщение о социальная реальность, в которой акторы придают смысл своему миру, как в отличие от физической реальности, объекты которой (напр.д., электроны, кварки) делают не интерпретировать их мир, Шютц утверждал, что соответствующие социальные научный метод включал разработку конструктов повседневных актерских конструкции. Социальные научные конструкции, идеальные типы по Веберу смысл, направленный на улавливание субъективного смысла актера, согласно намерениям Вебера, значение актера как в отличие от социолога, а не какой-то интроспективной внутренней процесс. Шютц разработал статистические и другие формулировки социальной научные законы как законное интеллектуальное сокращение, всегда предполагая значимую деятельность отдельного социального актора, «забытый человек» социальных наук (Schutz 1964, 6–7).Чтобы обеспечить такую ​​проверку, которую искал Нагель, однако по ошибке, ограничиваясь сенсорными наблюдаемыми данными, Шютц предложил социологам заменить повседневную практические интересы в пользу руководящего интереса к точным научное описание и соблюдение постулатов логической последовательности и соответствие описанному опыту.

Чтобы прояснить смысл рационального действия, Шютц выдвинул гипотезу о том, что должен знать рациональный субъект, даже если такой полностью рациональные действия могут никогда не реализоваться в повседневной жизни.Такой актер должен знать: отношения конца с другими цели, последствия и побочные продукты достижения цели, средства подходит для цели, взаимодействие таких средств с другими целями и средств и доступности этих средств. Кроме того, рациональное актеру необходимо понять: понимание ее взаимодействующими лицами всех предыдущие факторы, интерпретация ее поступка другими, реакции других людей и их мотивация, а также полезные категории, которые она уже обнаружила в социальном мире.Хотя социологи могут использовать такие модели полностью рационального действия чтобы оценить рациональность повседневных актеров, Шютц предостерег от социальных сетей. ученых, что если их задача состояла в описании акторов жизненного мира, они также нужно было опасаться подмены точки зрения обычных актеров с вымышленным, несуществующим миром, созданным научными наблюдатели. Фактически, центральный пункт дискуссии в опубликованном переписка между Шютцем и Талкоттом Парсонсом касалась субъективная точка зрения актера, чьи суб-действия, например, могут не могут быть адекватно поняты без понимания актерского всеобъемлющий проект, временной диапазон которого поначалу доступен только этот актер.Наконец, следует отметить, что Шютц произвел две части прикладных исследований, в которых он построил идеальные типы Незнакомец и Возвращающийся домой, принимая во внимание то, что их опыт значил для них, а не то, что социологи или другие может подумать, что они имели в виду.

3.3 Другая философия

Хотя ссылки на философов в прагматической традиции, такие, как Джон Дьюи и Джордж Герберт Мид, разбросаны по Шутца, именно Уильяму Джеймсу он посвятил свой первый Полнометражное эссе после приезда в США.Кратко ссылаясь к методологическим различиям между Гуссерлем и Джеймсом, он подчеркнули два момента, в которых сходились «великие мастера»: поток мысли и теория окраин. Оба мыслителя подчеркнули что личное сознание не предполагает множественности элементов нуждаются в воссоединении, а скорее в единстве, от которого каждый отделяется компоненты, и каждый из них исследовал модификации, которые отражают вводит в живой поток, превращая «я» в «Я» или раскрытие работы интенциональности.Способствовать, Идея Гуссерля о том, что ядро ​​значения, различающего объект выделялся на фоне неорганизованной сети отношений, которая делает его горизонты совпадали с убеждением Джеймса в том, что темы имеют свои «Бахрома». Такие грани связывают тему с другими опыты, такие, что, например, человек не слышит просто «Гром», но «Гром в тишине и контрастирует с ним». Точно так же идея Джеймса о восприятии как единства того, что должно быть узнал через многоэтапные процессы, такие как пифагорейский теорема, может быть переведена на гуссерлианскую терминологию относительно монотетическое схватывание политетических процессов.Точно так же Джеймс обсуждение сосредоточения внимания на объекте в рамках более широкой темы напоминало Точка зрения Гуссерля о том, что можно различить ноэму, то есть перспективу аспект, через который представлена ​​вещь, состоящая из многих таких аспектов. сам.

Другой американский философ, которому Шютц посвятил целую эссе был Джордж Сантаяна, чьи доминирования и силы он рассмотрено. Хотя большая часть эссе носила пояснительный характер, Шутц похвалил Попытка Сантаяны основать политику на философской антропологии и его понимание порабощающего потенциала технологий.Тем не мение, Шютц, несомненно убежденный положительной оценкой Мизеса экономической активность, сопротивлялась тому, чтобы Сантаяна свела ее к господству. Так же, как феноменолог, противостоящий натуралистическому основанию Сантаяны духа на физическом порядке природы, Шютц не согласился с убеждение, проистекающее из этого натурализма, а именно, что демократия может решить его проблемы, только вернувшись к «генеративному порядок »сельского хозяйства.

Помимо этих обменов с американскими философами, Шютц (позже в своей карьере) интерпретировал работы Макса Шелера и (ранее) тщательно изучил интерсубъективность, тему, которая Шютц настаивал на том, чтобы к нему относились в пределах естественного отношения, в который никогда не сомневался в существовании других.Шютц согласился с Убеждение Шелера в том, что «Мы» дано до «Я» – позицию, которую последний отстаивал на основы психологии детей и культур, менее привычных к саморефлексия. Шютц поддержал этот приоритет, но сделал это дальше. основания того, что, живя в чьей-либо жизни, действует в естественной позиции и живя также в настоящем опыте другого по мере его развития, один сначала не может четко отличить собственные мысли от другие. Тем не менее, как только человек размышляет о собственном потоке сознание – и дети и культуры могут развить это способность к саморефлексии позже – он осознает, что его его собственные переживания.Шютц счел правдоподобным веру Шелера в внутреннее (несомненное) восприятие другого, если «внутреннее восприятие »относится ко всему, что связано с душевной жизнью или если человек помещает опыт жизни в яркую одновременность «Мы» в его собственном сознательном потоке, как полагал Шютц. возможный. Как бы много в этой яркой одновременности ни было невозможно сомневаться в существовании другого человека все равно можно было ошибиться конкретные мысли других, так как принадлежность к другой поток сознания, эти мысли разделяют двусмысленность, характеризующая внешние восприятия, также трансцендентная к потоку опыта.

Другая фигура, более или менее в рамках феноменологической традиции, чьи взгляды на интерсубъективность исследовал и критиковал Шютц, был Жан-Поль Сартр, особенно Сартр из «Бытия » и Ничто . В «Теории альтер-эго Сартра» Шютц разъяснил попытку Сартра разработать внеэмпирический, реальный общение с другим, избегающее крайностей эмпирика интерсубъективность, начинающаяся с тела другого и идеалист сведение другого к серии презентаций.После объяснения Разногласия Сартра в отношении интерсубъективности с Гуссерлем, Гегелем, и Хайдеггера, Шютц изложил экзистенциальное представление Сартра о том, как другое дается как предмет через Взгляд, и как можно, в свою очередь, объективируйте другого, вернув ему взгляд. Хотя Сартр намеревался чтобы описать, как одно тело передается другому, он вместо этого изобразил как тело другого отдано самому себе, предполагая, что такое описания были обратимыми. Шютца, который не верил, что проблема интерсубъективности могла быть адекватно решена в рамках трансцендентальной сфере, приветствовал отказ Сартра от Гуссерля трансцендентальный подход к интерсубъективности; однако Сартровский акцент на другом как на центре деятельности отражал постоянное Гуссерлианское влияние.Однако главная проблема доктрины Сартра это была отправная точка во взаимном поиске, с помощью которого каждый испытуемый сводит другое к объекту, исключая любую возможность отношения между Я-субъектом и другим-субъектом. Далее, Schutz задавался вопросом, откуда Сартр узнает, что тело другого было отдано ему так же, как его тело было для другого, если другое субъективность ускользнула от его «я». Более того, Шютц признал что интересы другого могут не совпадать с его собственными, но он не понимал, как этот факт повлек за собой, что либо другой, либо он уменьшил друг друга к посуде.Вместо этого он указал на «взаимное настройка », которую можно найти в создании музыки вместе и на языке как доказательство того, что субъекты взаимодействуют как «сотрудничающие субъективности »и что взаимное взаимодействие на свободе лучше описывает интерсубъективность, а не практический солипсизм Сартра.

3.4 Приложения

В 1945 году Шютц опубликовал эссе «О множественных Реалии », которая расширила теорию . Социальный мир и ожидаемые более поздние эссе, в которых теория.Хотя он повторил более ранние взгляды на уровни активности, Бергсоновские напряжения сознания и структура социальной мире, его работа приняла решительно прагматический поворот, подчеркивая «Рабочий» ( Wirken ), связанный с телесными движениями в отличие от скрытых представлений простого мышления. В рукописях в 1930-х и после Феноменология социального мира , Шютц уже повернул в этом прагматическом направлении. В «Вкл. Множественная реальность », – он расширил« мир работа », демонстрируя, как отражение растворяет« я » объединены в живом действии в частичные, ролевые «я» и расширение идеи Мида о «сфере манипуляций» до включать миры в пределах «потенциальной досягаемости», либо восстанавливаемые (из прошлого) или достижимое (в будущем).Этот «мир работа »составляет первостепенную реальность, организованную в интересов перед лицом фундаментальной тревоги, которая возникает, поскольку сделал для Хайдеггера из-за неизбежности собственной смерть. Следуя взглядам Гуссерля на то, как сознание может изменять отношение к реальности и деонтологизация подселенных Джеймса На самом деле, Шютц разработал понятие различных конечных провинций имея в виду. Человек входит в любую из этих провинций, например, в провинции фантазии, сны, театр, религиозный опыт или теоретические созерцание, подвергаясь различным типам epoché , аналог феноменологического прототипа, как когда кто-то погружается в мечту, засыпает, смотрит театральные занавески открывается, начинает ритуал или берет на себя роль ученого.Каждый провинция содержит свои отличительные логические, временные, телесные и социальные аспекты, и перемещение между провинциями становится только парадоксальным (например, спрашивая, как феноменологи могут общаться их частные открытия публично), если представить себе провинции как онтологические статические области, в которые переселяются как душа, чтобы другой мир. Скорее, провинции проницаемы, и каждый принимает отношение ученого или верующего в пределах мира работы, как если бы это было видно с другой точки зрения, все в то время как его коммуникативная деятельность подчиняет эти другие провинции.Однако есть что-то парадоксальное в описании мечты или теоретические рассуждения о религиозном опыте с тех пор, как необходимо уйти из провинции, за которую счетов, а также понятие Кьеркегора о косвенной коммуникации и различные постмодернистские критические анализы теории обращаются именно к таким парадоксы.

Эссе о множественных реальностях лежит в основе теории знаков Шютца. и символы в издании «Символ, реальность и общество» почти десять лет спустя.Синтезировать понятие потенциального охвата от в более раннем эссе с концепцией аппрессенции Гуссерля, а именно, что один элемент пары относится к другому, прямо не указанному в опыта, Шютц описывает, как агенты преодолевают все, что выходит за рамки их. Следовательно, они оставляют знаков , чтобы сделать доступным то, что они оставить позади (например, сломать ветку, чтобы напомнить себе повернуться, когда возврат) или следуйте указаниям , то есть обычным соединениям не их производства (например, дым, указывающий на еще не видимый огонь), донести до своих знаний то, что находится за их пределами. Знаки , г. однако в интерсубъективной обстановке значение одного человека к другому, но непреодолимое превосходство все еще остается поскольку поток сознания каждого и, следовательно, значения никогда не совпадают с чужими. Наконец, через символов , развитые внутри групп, что-то данное внутри повседневная реальность представляет собой реальность, принадлежащую совершенно иному область значения, высшая трансцендентность (например, камень, где Иакову приснилась лестница в небо, которая увековечивает память Бога, доступная изнутри. религиозная область смысла).

Шютц рассматривал эту тему языка в других контекстах, сравнивая различие Гуссерля между предикативными (препропозициональный) и предикативный уровни с помощью Курта Гольдштейна разделение, основанное на исследованиях поражений головного мозга, от конкретного отношения полагаться на автоматические речевые ассоциации из абстрактного отношения формирование предложений и использование рационального языка. Гуссерля предикативная / предикативная дифференциация играет ключевую роль в эссе «Тип и эйдос в поздней философии Гуссерля», в который он показывает постепенное развитие от эмпирических типов пассивно составлен в рамках препредикативной сферы к презумптивным универсалиям спонтанно формируется в предикативной сфере.При предикативном уровень, научная рефлексия еще больше трансформирует несущественные типы (например, что киты – это рыбы) на основные (киты – это млекопитающие), а философия ищет эйдетических универсалий. В конце этого эссе, Шютц размышляет о том, может ли гуссерлианский метод свободно варьировать примеры для определения основных характеристик, которые выживают в таких вариации не ограничиваются обеими онтологической структурой (например, звуки – это не цвета) и социальное, естественное отношение опыт типов.В своем эссе «Тиресий, или наши знания о Будущие события », выпущенный одновременно с типовым эссе, Шютц объясняет, как действуют знания, основанные на естественных типах отношения. в отличие от мифического знания Тиресия о будущем, которое частный и оторванный от своего настоящего или прошлого опыта. Эти типы, основанный на прошлом опыте или передаваемый в обществе, стремитесь к будущему не в их уникальности, а в пустоте, что будущее события будут заполняться так, что только ретроспективно, после события происходит, можно ли определить, насколько это событие ожидалось, или непредвиденный.Наконец, есть будущие события, лежащие за пределами чьего-то влияние, которое ожидается только в соответствии с прошлым опытом и есть неопределенные проекты, которые задают направление – не слишком плотно, хотя – когда человек придает форму тому, что находится внутри мощность.

Шютц, сам по образованию пианист и широко начитанный музыковед, объединил свою феноменологию с пониманием музыки. Музыка, отличается от языка тем, что не является репрезентативным, поддается феноменологический анализ в том значении, которое он несет за пределами его простого физическая природа как звуковые волны и по своему характеру как идеальный объект который должен быть образован через этапы его развертывания, т.е.е., политетически. Дальнейшая музыка привязана к внутренней темпоральности, и ее темы, даже если их последовательность заметок одинакова, различаются в зависимости от контексту, требуют рефлексии для их распознавания и появляются через взаимодействие музыкальных элементов и слушателя внимание и интерес. Шютц счел музыку поучительной в отношении социальные отношения, поскольку до любого общения стороны музыкальные представления устанавливают неязыковую, неконцептуальную «Взаимная настройка во взаимоотношениях.” Этот “Настройка”, это обмен чужим опытом во внутреннем времени, уже описанном в его Феноменологии , очень четко выставляется всякий раз, когда слушатель музыкального исполнения участвует в квазиодновременном потоке композитора сознание или когда соисполнители ориентируются друг на друга, композитор и публика. Следовательно, Шютц не согласился с Морисом. Хальбваки, которые считали нотную грамоту основой социальной отношения между исполнителями, когда на самом деле это просто технический устройство случайно для их отношения.В другом эссе Шютц изобразил Моцарта как социолога, представив череду ситуации, которые интерпретируют разные персонажи, и Шютц показал, как оркестровые представления персонажей и их настроения в мелодии возможна одновременность потоков внутреннего времени, что неработающее, немузыкальный драматург мог разворачиваться только последовательно. Без застенчиво философствуя, Моцарт передан в музыке и лучше чем большинство философов в их собственной среде, как люди встречаются с каждым другие как «Мы.”

Фред Керстен обнаруживает в музыкальных произведениях Шютца важные философские прозрения. Например, музыка и внутреннее время разворачиваются. политетически и не может быть воспринято монотетически; то есть нужно пережить развертывание симфонии или внутреннего опыта, и любые концептуальное изложение их содержания неизбежно не соответствует их значение. Однако, поскольку вся концептуализация состоит в монотетическое схватывание политетических стадий, Шютц на самом деле понимая, что определенные измерения сознания ускользают концептуализация и, таким образом, разграничение границ рационализации, точно так же, как он указал, как определенные области значения (e.грамм. сны) ускользают от теоретического понимания или продолжительность ускользает от памяти. По словам Керстена, Шютц ясно видел, что пассивное ассоциации слушания (например, распознавание появления симфонического тема) отличаются от тех, что видят (например, восприятие объекта как дом) и что прослушивание не идентифицирует численно отдельные элементы но создает иллюзию отождествления. Вывод Шютца о том, что одинаковость в музыке предполагает не числовое единство, а повторяющееся сходство бросает вызов фундаментальному тезису Гуссерля о том, что синтез пассивная идентификация универсальна, в основе конституции мира.

Шюц был также мастером литературы, внимательным исследователем произведениями Гете и автором статьи, в которой анализировался Мигель де Дон Кихот Сервантеса через призму теории множественные реальности. Сервантес неоднократно переносит «мир Дон Кихота» рыцарства »- реальный порядок со своими аргументами в пользу собственная реальность, ее запас знаний, способы социального подкрепления и взгляды на пространство, время и причинность – в противоречие с мирами драмы, здравого смысла и науки.Хотя Дон Кихот способен построение защиты своего рыцарского мира изнутри этого мир, тот факт, что этот фантазийный мир содержит анклав мечты (в пещере Монтесинос) в конечном итоге подрывают ее, поднимая возможность того, что это само по себе всего лишь мечта. Отказ Кихота от акцент реальности из его частной области смысла раскрывается для Schutz важность первостепенной реальности повседневной жизни и ценность Санчо Пансы, который «остается глубоко укоренившимся в наследии здравого смысла.”(Schutz 1964, 158)

Шютц также применил свою феноменологию к политическим вопросам. например, гражданство или расовое равенство. Его эссе «The Хорошо информированный гражданин », касающийся не только гражданства, но и также социология знания под рубрикой социальных распространение знаний, конструирует идеальные типы специалиста, обыватель, и хорошо информированный гражданин (на кого выпадает определить, какие специалисты компетентны). Шютц очерчивает различные зоны интересов или релевантностей, простирающихся от тех, кто находится в пределах досягаемости, до тех, кто абсолютно неактуально, комментирует постоянную изменчивость конфигурации релевантности и различает релевантность присущие теме, которую выбирают, и тем, которые навязывают.Парадоксально, но по мере того, как процессы рационализации современности усиливаются, анонимность, современные технологии также делают всех в пределах досягаемости, поскольку гонка ядерных вооружений демонстрирует, и Шютц предлагает в качестве решения, что граждане становятся широко информированными, а не уступают узким догматизм обывателя или недальновидная специализация экспертов. Чтобы стать хорошо информированным, нужно полагаться на знания. социально полученные через консультации очевидцев, инсайдеров, аналитиков и комментаторов, в зависимости от их доступа к фактам и регулирующие релевантности, во многом как социальная эпистемология Элвина Голдмана включает в себя оценку достоверности утверждений различных агентов и практики.Шютц, обычно свободный от ценностей описатель социальной реальности, в своем заключении поддерживает нормативное понятие демократии, в котором это обязанность и привилегия, часто недоступная в недемократических общества, чтобы хорошо информированные граждане могли выражать и защищать свое мнение которые часто противоречат неосведомленным мнениям человека в улица.

Шютц сочинил «Равенство и смысловую структуру Социальный мир »во время судебного решения по делу Brown v. Совет по образованию , который положил конец расовому сегрегированному образованию в Соединенные Штаты.С типичным бесстрастием Шютц объясняет, как значение термина «равенство» зависит от области релевантности к чему это относится (например, экономическое равенство, равенство гражданских права и т. д.), а также о том, что внутри или вне группы его используют – и здесь он понимает интерпретацию в терминах групп, а не отдельных лиц. Он проводит большую часть эссе, противопоставляя субъективное и объективное. интерпретации членства в группах, равенства и равенства возможность, конструируя «субъективное» и «Объективный» с точки зрения группы внутри и вне группы интерпретации.Что касается членства в группах, он показывает, что простая категоризация другого как члена группы не обязательно дискриминационный, но зависит от соответствующей оценки категория с точки зрения категоризированного человека. В группах и чужие группы различаются тем, понимают ли они равенство просто как «Формальный», т.е. недискриминация, или «Реальные», требующие особых прав и услуг. по аналогии группы думают о равенстве возможностей с точки зрения других как «карьера, открытая для всех», не понимая, как члены группы могут субъективно испытывать непреодолимые препятствия в пытаясь использовать возможности якобы объективно равный.В этом эссе Шутц старается не представлять окончательного определение равенства, но чтобы подчеркнуть различия между понимание внутри и вне группы, которое служит предварительными условиями любой дискуссии об этом.

Некоторые недавно опубликованные тексты, написанные Шютцем во время этики институт в 1956 году позволил еще больше узнать о его взглядах. по политике. В этих документах он признает сложные, непредвиденные последствиями социальных изменений, побуждает к активному участию в другие имеют решающее значение для развития общественного и гражданского суждения, и исследует препятствия на пути к здравому гражданскому суду, созданные правительством, политические партии, организации давления, средства массовой информации и образование, семейные, религиозные и профессиональные учреждения.В какой-то момент он даже критикует взгляды, которые ограничивают демократию простым мажоритарным правлением поскольку они игнорируют важность индивидуального умение «сделать так, чтобы его личное мнение было услышано и ценится », предпочтительно в небольших группах, например в семьях, школы, местные сообщества (цит. по: L. Embree 1999, 271). Можно было взять здесь мысли Шютца, чтобы они совпадали с политическими теориями в пользу того, что сегодня известно как совещательная демократия. Moroever, его нормативное суждение против имплементаций демократии, которые увеличивают анонимность граждан предполагает, что параллельный нормативный, даже этическое измерение является основой его многочисленных теоретических усилий по поиску анонимно игнорируемая субъективная точка зрения актеров, будь то незнакомцы, возвращающиеся домой, жертвы дискриминации или «Забытый человек» социальных наук.

3.5 Феноменология

Философская ориентация Шуца на социальный мир имела свои последствия для феноменологии, особенно в его критике около конец его карьеры счета Гуссерля (также называемого «Трансцендентная конституция») того, как другой человек приходит в сознание. В «Проблеме Трансцендентальная интерсубъективность у Гуссерля », первый Шютц. возражал, когда Гуссерль в своем Пятом картезианском посредничестве подготовил основание для появления другого в сознании по методике экранирования всего, что касалось других умов.Гуссерль начал картезианских медитаций , рефлексивно воздерживаясь от от веры в существование того, что явилось на опыте, чтобы воздерживаться от каких-либо догматических предположений, но поскольку это первое epoché , или феноменологическая редукция, еще осталось значения с интерсубъективными ссылками, отсеивание методология, или вторая эпоха , стала необходимой. Для Гуссерль, действительный или потенциальный опыт человека из коррелирует которые не были собственно эго, все равно принадлежали бы чьей-то сфере собственностью, но нужно было стремиться исключить любую ссылку на эти корреляты, как продукты смыслоопределения других субъективностей, могут приходится на эти другие субъективности.Однако для Шютца, поскольку те переживания того, что не было собственно эго, предположительно ограниченные сферой собственности, возникли в интерсубъективный мир повседневной жизни на более высоком уровне предполагалось феноменологическое размышление, трудно было понять, как из таких коррелятов можно было бы исключить любую ссылку на смысловое определение других субъективностей. Как будто Гуссерль стремился к теоретической отстраненности, чтобы онтологические истоки теории не позволил бы.Кроме того, для Шютца само сознание другого неизбежно установило с ней отношения. Аргумент Гуссерля в пятой медитации продолжился утверждением, что произошло нерациональное «спаривание», через которое один передал смысл «другое живое тело» другому. Один затем может убедиться, что живое тело другого человека похоже на собственное, если оно продолжал проявлять поведение, соответствующее тому, что можно было бы ожидать от живое тело. Шютц, однако, оспорил эту передачу смысла, поскольку один испытал тело другого извне, в отличие от своего собственного, которое было дано внутренне (но может быть, сходства будет достаточно для перевод?), и он предложил проверить через то, что было «Конгруэнтное» поведение основывалось на предпосылках социального мира о том, как должны себя вести тела.Наконец, он задался вопросом, действительно ли философ, воздерживающийся от веры в существование мира или другие и входя в определенное рефлексивное одиночество, могли когда-либо ощутите трансцендентное сообщество, о котором говорил Гуссерль, поскольку она создала мир только для себя, а не для всех остальных трансцендентное эго. Шутц пришел к выводу, что интерсубъективность – это вопрос повседневной жизни нужно просто описывать, а не составлять в трансцендентной сфере саморефлексивного сознания дать отчет о том, как появляется другой.Так же, как Schutz утверждал, что социальный мир диктует методы для своего собственного социальные научные исследования, поэтому здесь, казалось, предписывалось феноменология подход, соответствующий ее описанию.

В последние тринадцать лет своей жизни Шютц готовил всеобъемлющая феноменология естественного отношения, и один рукопись, отредактированная Ричардом Занером, была опубликована посмертно как Размышления о проблеме релевантности и еще одно, в соавторстве с Томасом Лакманном, появился как The Structures of the Мир Жизни .В первой книге выделяются разные наборы интересы или релевантность: актуальные (которые фокусируют внимание на темах), интерпретирующий (придающий значение опыту или объектам), и мотивационный. Такие релевантности часто связаны с предметом, с большим или менее систематические интересы или релевантности, взаимодействующие с миром, и из этого взаимодействия между субъектом и миром становится очевидным что «актуально» для актера. Эти актуальности, взаимозависимы друг от друга и связаны с системой типов или категории, составляют запас знаний, которые Шютц исследует по генезису и структуре.Далее он исследует значение биографической ситуации, включая типы и релевантность, тела, и онтологические ограничения пространства и времени, которые для например, запретить кому-либо находиться в определенных местах в определенное время или заставляют ждать (пока соль не растворится в воде).

Структуры жизненного мира представляет собой наиболее сложный и тщательное повторение многих тем, затронутых Шютцем на протяжении всей своей жизни. После более общего описания жизненного мира и свое отношение к наукам, книга рассматривает различные стратификации, такие как смысловые области, временные и пространственные зоны досягаемости и социальная структура.Затем Шютц и Лакманн комментируют на компоненты запаса знаний, включая усвоенные и неизученные элементы, релевантности и типы, а также проследить наращивание такой сток. Авторы изучают социальную обусловленность человека субъективный запас знаний и спросить о социальном запасе знание группы и различные возможные комбинации знаний распространение (общее и специализированное). Они считают, как субъективное знание воплощается в социальном запасе знаний и как последнее влияет на первое.Кроме того, авторы заниматься такими вопросами, как структуры сознания и действия, выбор проектов, рациональных действий и форм социального действия, будут ли такие действия односторонними или взаимными, немедленными или опосредованными. В последнем разделе анализируются границы опыта, различные степени трансцендентности (от простого приближения объекта к досягаемости к опыту смерти), а механизмы пересечения границ (например, символы).

Спустя годы после смерти Шуца в 1959 году его работы были опубликован посмертно, и его мысли расширились в нескольких направления.Питер Бергер и Томас Лакманн написали The Social Construction of Reality , в котором основное внимание уделялось тому, насколько субъективно человеческое процессы создают объективные структуры, в которых человеческая субъективность Turn интерпретирует и реагирует на, и который был одним из самых читаемых книги по обществоведению ХХ века. Илья Срубар подчеркнули важность прагматических аспектов концепции Шютца корпус, как и Ханс-Георг Зёффнер, вместе с Йохеном Дреером, развил его символические аспекты. На шуцианской территории Лестер Эмбри создал теорию науки в модели Wissenschaftslehre , а Джордж Псатас расширил Schutz’s мысли в направлении этнометодологии и разговора анализ.Недавно социологи Хуберт Кноблаух и Карлос Бельведер показали актуальность концепции Шютца для теории коммуникации и вопросы социальной онтологии соответственно. Австрийский экономический Школа продолжала использовать работы Шутца, так как Даниэла Гризельда Лопес показала. У Лопеса и Дреэра есть дальнейшие утверждал, что теория Шуца может адекватно объяснить упражнение институциональной власти через взаимодействие между объективными структуры и субъективное толкование смысла и идея релевантности, которые навязываются агентам.Майкл Штаудигль и Джордж Бергуно является редактором сборника эссе о связи между шуцианский подход и различные герменевтические традиции. А также Штаудигл и Майкл Барбер подчеркнули связь между Философия Шуца о множественности реальностей и религии и юмор. Кроме того, сборники эссе обращаются к ценности Парадигма Шуца в отношении музыки, литературы и искусства. Работа Альфред Шютц открывает широкое поле, плодотворное для решения несколько тем и подкрепление и поддержка нескольких дисциплины.

Феноменология жизненного мира Альфреда Шютца на JSTOR

Abstract

В своих трудах Альфред Шютц определяет искусственность концепции «жизненного мира», созданную методом редукции Эдмунда Гуссерля. В качестве альтернативы он предлагает принять интерсубъективность как данность повседневной жизни. Это устраняет различие Гуссерля между «жизненным миром» и «естественной установкой». Последующий феноменологический проект, по-видимому, сосредоточен на социологических описаниях «структур жизненного мира», а не на поиске аподиктической истины.Шюц, однако, фактически сохраняет акцент Гуссерля на этом предмете. Тогда возникает противоречие между предположением об интерсубъективности и индивидуальным опытом. Это не проясняет концепцию интерсубъективности, а еще больше ее проблематизирует. Опираясь на работы Макса Вебера, Шютц отвечает, разрабатывая строгую методологию изучения социального мира. Но отвергнув редукцию Гуссерля и объединив «жизненный мир» и «естественную установку», анализ Шутца переходит на уровень самой повседневной жизни.Следовательно, предлагаемые им пояснительные категории выглядят скорее как абстракции, чем как способ описания пережитого опыта. Делается вывод, что Шютц положил начало сциентистской социологии, в которой структуры здравого смысла «естественного отношения к повседневной жизни» подрываются и заменяются более строгим знанием «научного отношения». Версия феноменологии Шуца в конечном итоге не соответствует духу первоначального проекта Гуссерля; и использовать его работу как четкую альтернативу сциентистским тенденциям в социологии не так просто, как может показаться на первый взгляд.

Информация о журнале

Human Studies – это ежеквартальный журнал, посвященный в первую очередь развитию диалога между философией и гуманитарными науками. В частности, рассматриваются такие вопросы, как логика исследования, методология, эпистемология и фундаментальные проблемы гуманитарных наук на примере оригинальных эмпирических, теоретических и философских исследований. Феноменологические перспективы, в широком смысле, являются основным, но не исключительным фокусом. Журнал привлекателен для ученых в самых разных областях, стремящихся стать форумом для тех, кто занимается этими вопросами, пытаясь преодолеть разрыв между философией и гуманитарными науками.Особенно приветствуются вклады социологии, психологии, антропологии, истории, географии, лингвистики, семиотики, коммуникативных исследований, этнометодологии, политологии и, конечно же, философии.

Информация об издателе

Springer – одна из ведущих международных научных издательских компаний, издающая более 1200 журналов и более 3000 новых книг ежегодно, охватывающих широкий круг предметов, включая биомедицину и науки о жизни, клиническую медицину, физика, инженерия, математика, компьютерные науки и экономика.

(PDF) Медиа-структуры жизненного мира

103

явных ошибок, таких как сравнение видеоигр и чтения. В то время как

поглощены книгой, читатель искренне «замалчивается». В отличие от этого, пользователи компьютерных игр com-

, особенно пользователи так называемых «многопользовательских сетевых ролевых игр»,

играют в позитивную беседу.

Сопротивление новым медиа кажется особенно сильным там, где медиа воспринимаются как конечные смысловые области.Средства массовой информации, хотя и являются частью повседневной жизни, но в меньшей степени создают бесконечные области смысла. Примерами конечных провинций со значением

, приведенными Шутцем, являются сны, воображение и фантазия, искусство, религиозный опыт, но также (например,

ребенка) игра (см. Schutz 1962a: 232 и сл.). Доступ ко многим из этих подвселенных можно получить через средства массовой информации или передать через них. Это правда, что я могу войти в мир фэнтези

без средств массовой информации, но средства массовой информации предлагают безграничные возможности для «фантастических» опытов.Переход в конечную область смысла возможен только посредством «скачка»

, который полностью или частично приостанавливает реальность. Шютц подчеркивает, что

определенные области значения имеют определенные коррелирующие напряжения сознания:

К когнитивному стилю [этих различных подвселенных] принадлежит, таким образом, особое напряжение

сознания и, следовательно, также определенное напряжение сознания. c эпоха, преобладающая форма спонтанности, особая форма самопознания

, особая форма социальности и конкретная временная перспектива

(Schutz

1962a: 232).

Медиа (возможно, наряду с интоксикантами) можно интерпретировать как инструменты

доступа, по преимуществу, к конечным смысловым областям. Читатели, поглощенные своими

книгами, и игроки, поглощенные своей игрой, хотя все еще физически присутствующие в этом мире

, мало ощущают, если вообще имеют, своего окружения; они забывают договоренности и

встреч и, если предпринимаются попытки поговорить с ними, реагируют (если вообще) недовольным образом.Субвселенные, обеспечиваемые средствами массовой информации и доступные через них, отличаются проницаемостью

по отношению к проходам между различными субвселенными и миром повседневной жизни

. Одной из двух наиболее важных характеристик здесь является степень вездесущности средств массовой информации

. Читатели, например, поглощенные своими книгами и

, наблюдаемые их единомышленниками, поскольку они публично «доступны», постоянно подвергаются

риску быть прерванным или, так сказать, «разбуженным» от чтения.Еще один важный фактор

– это вовлеченное чувство реальности и готовность получателя

принять этот акцент реальности как уместный. Мир СМИ и его получатель

могут иметь самые разные отношения друг с другом. Миры фантазии до сих пор

были склонны очаровывать и захватывать воображение получателей – бестселлером был роман Жюля Верна 1872

«Le tour du monde en quatre-vingt jours». Сам Шутц

прямо ссылается на сказку, басню, миф и поэзию (

1962a:

234), которые изначально были жанрами, возникшими из устной традиции до того, как

были впоследствии записаны и читать (читать) из книг.Сегодня список средств массовой информации

, которые передают сказочное, сказочное и т. Д. (Помимо того, что

читается или читается вслух), включает фильмы и видеоигры. Персонажи, которые занимают

этих миров, в которых я участвую (входя в их подвселенную), могут быть разными. Это могут быть

человека, живущие в мире, очень похожем на мой, хотя их никогда не существовало

(Эмма Бовари). Когда я читаю, мир, который я представляю, может быть в прошлом или

, альтернативно, повествование может описывать настоящие или будущие вымышленные события.Этот мир

может быть заселен даже вымышленными существами (эльфами, драконами, говорящими кошками), или его

человеческих персонажа могут обладать сверхъестественными способностями (способность читать заклинания, летать или

Медиа Структуры Жизни). -Всемирный

% PDF-1.4 % 1 0 obj > эндобдж 7 0 объект /Заголовок / Автор /Режиссер / Ключевые слова / CreationDate (D: 20210520020808-00’00 ‘) / ModDate (D: 20060201141705Z) >> эндобдж 2 0 obj > эндобдж 3 0 obj > эндобдж 4 0 объект > эндобдж 5 0 obj > эндобдж 6 0 obj > поток конечный поток эндобдж 8 0 объект > эндобдж 9 0 объект > эндобдж 10 0 obj > эндобдж 11 0 объект > эндобдж 12 0 объект > эндобдж 13 0 объект > эндобдж 14 0 объект > эндобдж 15 0 объект > эндобдж 16 0 объект > эндобдж 17 0 объект > эндобдж 18 0 объект > эндобдж 19 0 объект > эндобдж 20 0 объект > эндобдж 21 0 объект > эндобдж 22 0 объект > эндобдж 23 0 объект > эндобдж 24 0 объект > эндобдж 25 0 объект > эндобдж 26 0 объект > эндобдж 27 0 объект > эндобдж 28 0 объект > эндобдж 29 0 объект > эндобдж 30 0 объект > эндобдж 31 0 объект > эндобдж 32 0 объект > эндобдж 33 0 объект > эндобдж 34 0 объект > эндобдж 35 0 объект > / ProcSet [/ PDF / Text / ImageC / ImageB / ImageI] >> эндобдж 36 0 объект > поток x ڝ XɎ # 7 + \ # ZÇ} r2% `Np% $ J” G_K% \ _ igj _O? ŇCNi ;.r ~ q_ti $ xNz “Q2W) ԜsjC’0˯ˏ / hš” P4SRi & m7 ; \ `-k # mɠt & b6ͥMa3, ޭ U / n ѩHg]; ج gFEbInO5U5UFHo` 5DhM} Q-d4 ٪

Этнометодология – обзор | ScienceDirect Topics

3 Утилитарная теория социального действия

Ни критическая теория, ни другие более поздние социологические движения, такие как этнометодология или феноменология, не смогли обеспечить прочную основу для теоретического консенсуса среди социологов. «Балканизированный» характер социологической теории побудил некоторых социологов предложить отождествить homo sociologicus с homo oeconomicus .Это предложение было мотивировано тем фактом, что модель homo oeconomicus на самом деле успешно применялась к нескольким типам проблем, традиционно относящихся к ведению социологии. Таким образом, так называемая «теория возможностей» основана на постулате о том, что преступное поведение можно анализировать как максимизирующее поведение. Экономист Г. Таллок (1974) показал, что различные данные о преступности могут быть объяснены теорией, близкой к теории поведения, используемой экономистами-неоклассиками.Другой экономист Г. Беккер предложил проанализировать социальную дискриминацию в том же направлении. В книге Учет вкусов Беккер (1996) анализирует зависимость как результат соображений затрат и выгод и утверждает, что «модель рационального выбора», а именно модель человека, предложенная экономистами-неоклассиками, является единственной теорией, способной объединить социальные науки. . Эта общая идея была развита Дж. Коулманом (1990) в его Основах социальной теории .

Идея объяснения социального действия «утилитарными» (в смысле Бентама) постулатами не нова.Классические социологи иногда используют его. Так, в своей книге «Старый режим и французская революция » Токвиль ([1856] 1986) объясняет, что неразвитость французского сельского хозяйства в конце восемнадцатого века, в то время, когда британское сельское хозяйство переживает этап быстрой модернизации, является эффект прогулов помещиков. Что касается последнего, то это объясняется тем фактом, что французские землевладельцы были лучше в социальном плане, когда покупали королевский офис, чем когда они оставались на своей земле.Французская централизация означала, что многие королевские должности были доступны и принесли престиж, власть и влияние тем, кто их занимал. В Великобритании, напротив, хорошим способом увеличения своего влияния было проявить себя как новаторский фермер-джентльмен и тем самым получить местные, а в конечном итоге и общенациональные политические обязательства. Итак, землевладельцы Токвиля принимают свои решения на основе анализа затрат и выгод в соответствии с принципом «модели рационального выбора». Социальный результат различен в этих двух контекстах, потому что параметры этих двух контекстов различны.Но Токвиль использует эту модель исключительно в тех предметах, где она, кажется, учитывает исторические факты.

Утилитарные постулаты, отстаиваемые моделистами рационального выбора, не только время от времени использовались Токвилем, но также рассматривались как универсально обоснованные некоторыми теоретиками, особенно Марксом, Ницше и их последователями. Для Маркса, а тем более для марксистов, индивидуальные действия и убеждения следует анализировать как мотивированные классовыми интересами, даже если конечная роль его интересов может оставаться непризнанной самим действующим лицом («ложное сознание»).Для Ницше, и тем более для ницшеанцев, индивидуальные действия и убеждения следует анализировать как мотивированные их положительными психологическими последствиями для самого актера. Таким образом, для Ницше христианская вера первоначально развивалась среди низших классов из-за психологической пользы, которую они могли получить от одобрения веры, обещающей рай слабым и бедным. В своих Очерках социологии религии Вебер (1920–1919) критически относится к таким теориям: «Мои психологические или социальные интересы могут привлечь мое внимание к идее, ценности или теории; У меня могут быть к ним положительные или отрицательные предубеждения.Но я поддержу их только в том случае, если я считаю, что они действительны, а не только потому, что они служат моим интересам ». Позиция Вебера имеет то преимущество, что делает бесполезной спорную теорию« ложного сознания ». Как правильно подчеркнул Нисбет (1966), идеи «ложного сознания» в марксистском смысле (само понятие принадлежит Ф. Мерингу) и «рационализации» во фрейдистском смысле стали обычным явлением; однако они постулируют весьма предположительные психологические механизмы.

Утилитарный подход, предложенный теоретиками рационального выбора, мало что обязан этой марксистско-ницшеанской традиции.Мотивация «теоретиков рационального выбора» заключается, скорее, в том факте, что постулаты, используемые неоклассической экономической теорией, объясняют многие социальные явления, представляющие интерес для социологов. Более того, они делают возможным использование математического языка при построении социологической теории. Прежде всего, они дают окончательные объяснения без черных ящиков.

Хотя подход «рационального выбора» важен и может быть эффективно использован по многим предметам, его претензия на то, что он является теоретической основой, на которой может быть объединена социология, неоправданна.Его пределы все более четко осознаются экономистами. Так, Бруно Фрей (1997) показал, что при некоторых обстоятельствах люди более склонны принимать неприятные, но коллективно выгодные результаты, чем принимать результаты, за которые они получают компенсацию.

Как правило, множество социальных явлений кажется столь же устойчивыми к любому анализу типа «рациональный выбор», как показывает пример так называемого «парадокса голосования». Так как на национальных выборах единственный голос практически не влияет на результат, почему «рациональный» избиратель должен голосовать?

Фережон и Фиорина (1974) предложили рассматривать парадокс голосования как сходный по своей структуре со ставкой Паскаля: поскольку вопрос существования Бога имеет решающее значение, даже если вероятность того, что Бог существует, предполагается близкой к нулю, у меня есть интерес к пари, что Он существует.Аргумент Паскаля уместен при анализе отношения к риску. Таким образом, это объясняет, почему нет необходимости заставлять людей оформлять страховку от пожара: стоимость страховки невелика, и важность для меня возмещения ущерба в случае возгорания моего дома очень велика, так что я нормально подписывайтесь. То, что тот же аргумент может быть реально использован в случае поведения при голосовании, является более спорным, особенно потому, что реальные избиратели часто проявляют очень ограниченный интерес к выборам.

Овербай (1995) предложил альтернативную теорию: люди будут голосовать, потому что отсутствие права голоса будет рассматриваться отрицательно, так что отсутствие права голоса повлечет за собой расходы. Но рациональные люди должны видеть, что ни одно индивидуальное голосование не может повлиять на исход выборов; почему же тогда они должны считать отсутствие права голоса плохим?

Другая теория утверждает, что люди голосуют, потому что они предвзято оценивают вероятность того, что их голос будет решающим. Однако смещение должно быть настолько сильным, чтобы такое допущение выглядело как ad hoc .

Другая теория, также основанная на «модели рационального выбора», утверждает, что люди голосуют, потому что им нравится голосовать. В этом случае, когда цена голосования отрицательная, парадокс исчезает. Эта простая теория вводит спорное предположение о том, что избиратели станут жертвами своего «ложного сознания», поскольку они не видят, что им просто нравится голосовать, и считают, что голосуют по более высоким причинам. Более того, эта теория не объясняет, почему явка меняется от выборов к выборам.

На самом деле ни одна теория, использующая основные постулаты «модели рационального выбора», не кажется убедительной. Хорошее объяснение состоит в том, что люди голосуют, потому что верят, что демократия – это хороший режим, что выборы являются основным институтом демократии и что нужно голосовать до тех пор, пока создается впечатление, что политика или кандидат лучше альтернативных. Это пример того, что Вебер назвал «аксиологической рациональностью».

Schutz, Alfred | Интернет-энциклопедия философии

Альфред Шютц философствовал о социальных науках в широком значении этого слова.Он с глубоким уважением относился к реальной научной практике и разработал классификацию наук; разъясненные методологические постулаты для эмпирической науки в целом и социальных наук в частности; и прояснил основные концепции, в частности, интерпретативной социологии. Его работа показывает, как философия культурных наук может быть реализована феноменологически.

Он охарактеризовал свой подход в терминах того, что Гуссерль назвал «конститутивной феноменологией естественной установки». Похоже, Шютц считал это достаточным для своих научно-теоретических целей, хотя он также ясно понимал трансцендентальную феноменологию.Помимо его возражений против позитивизма, в философии социальных наук Шуца есть три основные темы: определение их области, прояснение их категорий и формулирование их постулатов.

Содержание

1. Жизнь и дела
2. Феноменологическая философия социальных наук
3. Ссылки и дополнительная литература

1. Жизнь и дела

Альфред Шютц родился в Вене в 1899 году. Как Людвиг Витгенштейн и Карл Поппер, Эдмунд Гуссерль, Зигмунд Фрейд и Франц Брентано, Шютц был выходцем из последней фазы Австро-Венгерской империи.Он был единственным ребенком в австрийской еврейской семье, принадлежащей к верхнему среднему классу, и имел сильную мать. В юности он посещал классическую гимназию в Вене и на протяжении всей жизни проявлял интерес к музыке. После службы в Первой мировой войне он получил докторскую степень по философии права в Вене под руководством Ганса Кельзена за три года; изучал экономику предельной полезности; и заинтересовался интерпретативной ( verstehende ) социологией Макса Вебера. Его первоначальная попытка обосновать социальные науки на философии Анри Бергсона не оказалась удовлетворительной, в конце 1920-х его друг Феликс Кауфманн провел его для изучения книги Эдмунда Гуссерля Vorlesungen zur Phänomenologie des inneren Zeitbewusstsein (1928) и Formale und transzendentale. Logik (1929) и на этом основании посвятил себя феноменологии на всю оставшуюся жизнь.

Шютц завершил Der sinnhafte Aufbau der sozialen Welt в 1932 году. По рекомендации Томоо Отака, а также Кауфманна, он отправил копию Гуссерлю, который пригласил его во Фрайбург и вскоре попросил стать его помощником. Однако Шютцу необходимо было продолжить свою карьеру в качестве банковского управляющего, чтобы содержать свою семью. Днем Гуссерль называл его руководителем, а ночью – феноменологом. Он часто навещал Гуссерля до самой смерти последнего в 1938 году и продолжал писать эссе, особенно по философии экономики.

После нацистского аншлюса он помог многим другим бежать от нацистов; Сам он сначала переехал в Париж, а затем в Нью-Йорк, где продолжил работать в частной банковской фирме. Вскоре он также начал преподавать социологию и, наконец, философию по вечерам на факультете политических и социальных наук Новой школы социальных исследований.

Его переписка с Ароном Гурвичем хорошо документирует его мысли с 1939 по 1959 год, когда он умер. Шютц опубликовал десятки эссе в Соединенных Штатах и ​​начал работу над второй книгой в течение своего последнего десятилетия.Перед смертью, однако, он был в состоянии лишь набросать ряд отрывков из различных эссе, которые в конечном итоге были изложены Томасом Лукманном в двух томах. Но Шютцу также удалось спланировать несколько томов из Сборников статей , которые его вдова и двое других студентов быстро отредактировали после его смерти. Более того, в 1960-х годах начались переводы Aufbau на английский язык, а также его и томов статей на ряд западных и азиатских языков. Его довольно обширное, международное и междисциплинарное влияние все еще растет в философии и за ее пределами.Его творчество также продолжает поощряться к тщательному изучению. Том IV его статей был опубликован, Том V Феноменология и социальные науки был опубликован в 2011 году. Werkausgabe вышел на немецком языке, и есть архивы Шутца в Йельском университете в США, Констанцском университете в Германии, и университет Васэда в Японии. В 1999 году было проведено несколько международных конференций, есть видео о его жизни и деятельности.

2.Феноменологическая философия социальных наук

Если феноменология понимается в строгом значении, которое теперь иногда называют гуссерлианским, не может быть никаких сомнений в том, что Альфред Шютц является выдающимся феноменологическим философом социальных наук. Но такую ​​характеристику нужно осмыслить внимательно. «Философия» в этой связи, так же как и «общественные науки», имеют для него несколько своеобразное значение.

В своей книге 1932 года Шутц перечисляет не только экономику, юриспруденцию, социологию и политологию, но также биографию и историю искусства, экономики, музыки, философии и политики (и косвенно археологию) как « Sozialwissenschaften .Это может отражать австрийские взгляды начала прошлого века, но в свой американский период он аналогичным образом перечисляет культурную антропологию, экономику, историю, право, лингвистику, социологию, а также науки о мифологии и религии. Сегодня этот список может показаться странным, потому что исторические науки и юриспруденция обычно не считаются общественными науками, по крайней мере, в Соединенных Штатах. Кажется необходимым более широкое название. В австрийских писаниях « Geisteswissenschaften » используется как альтернатива тому, что можно назвать «общественными науками в широком значении», а в недавних переводах это было переведено как «гуманитарные науки».Другое выражение, « Kulturwissenschaften », однако, довольно заметно в оригинальном немецком «Феноменологии и социальных науках» 1940 года, манифесте, написанном во время его переезда в новую страну; это даже встречается в оригинальном названии. «Культурология» может быть предпочтительнее как альтернатива «социальной науке» в широком смысле. Более того, « Wissenschaft », обычно переводимое как «наука», в немецкой мысли не ограничивается объяснительными дисциплинами, основанными на экспериментировании и чувственном восприятии.Максимум от изучения Шютца можно получить, если иметь в виду, что его философия культурных наук касается всех вышеперечисленных дисциплин. В Австрии Шютц использовал формы « Wissenschaftstheorie », включая «Theorie der Sozialwissenschaften », чтобы охарактеризовать свою работу; в Соединенных Штатах он первоначально использовал «методологию и эпистемологию», чтобы передать « Wissenschaftslehre », но позже предпочел «теорию социальных наук». Выражение «философия социальных наук» не встречается в его творчестве, возможно, потому, что оно еще не было придумано в его время.

В теории науки Шютца или «теории науки», как ее можно было бы также назвать (хотя это не его выражение), основное внимание уделяется основным концепциям и постулатам научного мышления как таковых. Однако что особенно интересно в позиции Шуца, так это его признание того, что культурологи или социологи регулярно размышляют над теми же темами, то есть, что они тоже занимаются теорией науки. Это делает возможным обсуждение основных концепций и методологии между учеными и философами.Шютца особенно впечатлила научная теория Макса Вебера, он нашел некоторые научно-теоретические размышления в чистой теории права Ганса Кельзена и безуспешно пытался обсудить научно-теоретические вопросы с социологом Талкоттом Парсонсом. Ему действительно удалось провести такие обсуждения с некоторыми экономистами «австрийской школы», включая Фрица Махлупа, Фридриха А. Хайека и Людвига фон Мизеса. Однако он признал, что теоретико-научные размышления ученых обычно ограничиваются потребностями конкретных дисциплин и, следовательно, редко достигают полностью философского уровня.Проект Шуца как философа заключался в том, чтобы размышлять о практике культурных наук, задавая разумные вопросы и обучаясь у самих ученых, а затем интерпретируя для них то, что они делают, тем самым, возможно, устраняя некоторые трудности в основах здания науки, которое они редко проверяют. Подход Шютца можно назвать «мягким прескриптивизмом», и, возможно, именно поэтому его мысль была очень хорошо принята в целом ряде нефилософских дисциплин, связанных с аспектами социокультурного мира.«Теория науки» может быть инклюзивным названием, в то время как «философия» в наш век гиперспециализации часто исключают, в результате чего попытки ученых-культурологов размышлять над своими собственными дисциплинами не принимаются всерьез философами. Книга Шютца Aufbau является шедевром из книги Wissenschaftslehre , касающейся интерпретативной социологии, и начинается с изучения научно-теоретических размышлений социолога Макса Вебера об этой науке. Вероятно потому, что в первые годы он преподавал только социологию, имел выдающихся студентов в этой дисциплине (например, Томаса Лакманна) и имел желание общаться с учеными,

Шютца иногда называют «феноменологическим социологом.Но он также преподавал философию, включая таких студентов, как Морис Натансон, и почти все его публикации явно представляют собой философские исследования или исследования. Когда его коллега из Новой школы Лео Штраус однажды похвалил его как «философски искушенного социолога», Шутц ответил, что он предпочитает, чтобы его считали «социологически искушенным философом». Наконец, очень важно признать, что философия социальных наук Шуца феноменологична. Это означает, что он рефлексивно анализирует, как социокультурные объекты конструируются со смыслом в повседневной жизни, в основном с концепциями, встречающимися в обычном языке и, таким образом, открытыми для интерпретации.Сейчас об этом будет сказано больше, но здесь стоит упомянуть, что он охарактеризовал свой подход в терминах того, что Гуссерль назвал «конститутивной феноменологией естественной установки». Похоже, Шютц считал это достаточным для своих научно-теоретических целей, хотя он также ясно понимал трансцендентальную феноменологию.

Помимо его возражений против позитивизма, в философии социальных наук Шуца есть три основных темы: определение их области, прояснение их категорий и формулирование их постулатов.Во-первых, это проблема разграничения области социальных наук как в широком, так и в узком значениях. Шутц считал, что вся наука является теоретической и требует входа в заранее созданную подуниверсуму дисциплины. «О множественных реальностях» (1945) – возможно, его самое известное эссе – посвящено противопоставлению теоретических и практических подходов, фантазий и мечтаний, рассматриваемых на этом пути. В других текстах он предлагает систематику положительных наук.За исключением согласия с Гуссерлем об объединении всех наук посредством формальной логики, Шютц мало что может сказать о формальных науках. Это и его оппозиция позитивизму, возможно, заставили некоторых поверить в то, что он выступал против математизации в культурных науках, но он явно принял ее в экономике, возможно, наиболее математизированной социальной науке, и легко мог бы принять ее и в другом месте.

Исходя из предположения о неявном различии между науками о содержании и науками о форме, «содержательные науки», как их можно было бы назвать, для Шютца бывают двух видов: натуралистические и культурные.В отличие от философии науки, особенно в англо-американском мире, Шютц соглашался с Дильтеем и Гуссерлем до него, а затем с другими, такими как Гурвич, в приоритете культурных наук над естественными. Это связано с тем, что, когда впервые высказываются теории о мире, он является конкретно культурным, то есть он всегда уже интерпретируется на уровне здравого смысла повседневной жизни и обычным языком. Тогда как тогда можно сразу же заняться культурологией, необходима дополнительная абстракция типов, чтобы отличать природу от остального культурного мира и заниматься естествознанием.Абстракция от интерпретации здравого смысла, посредством которой конституируется предмет естественных наук, может стать глубоко привычным и традиционным как для философов, так и для ученых. Но из-за этой абстракции полученная природа вряд ли «естественна» для нас, а науки, в которых ее аспекты тематизируются, можно назвать «натуралистическими», хотя Шутц не использовал это выражение. (Теперь также может быть более ясно, почему «культурология» может быть предпочтительнее наук, которые тематизируют аспекты изначального и конкретного культурного мира.Между прочим, Шютц считал, что о человеческих знаниях можно узнать больше из культурных, а не из естественных наук – например, бихевиористы неспособны объяснить, как они сами могут заниматься наукой. Как можно было подозревать, когда выше было введено широкое значение социальной или, лучше сказать, культурологии, требуется некоторая конкретизация этого вида науки.

К сожалению, Шютц не рассматривает психологию как науку о культуре, но он отличает социальные науки в узком значении от исторических наук.Его позиция состоит в том, что мир других состоит из трех основных областей: «современников», живущих одновременно с данным членом или группой, в том числе ученым, «предшественниками», которые мертвы; и “преемников”, которым еще предстоит родиться. Предшественники могут влиять на современников, например, путем написания завещаний, а на преемников аналогичным образом могут влиять современники (и предшественники). Однако нельзя понять преемников, поскольку еще нечего понять, а предшественников можно понять через тексты, следы и устную традицию.Только для современников возможно взаимное влияние и взаимопонимание. «Консоциаты» составляют подмножество современников, которые могут взаимно, а также в одностороннем порядке понимать и влиять друг на друга в рамках общего места, а также в общее время всех современников. Таким образом, социальные науки в узком значении относятся к современникам, а исторические науки – к предшественникам.

Но подъем «новейшей истории» сделал это разделение проблематичным.Поскольку Шютц принял вселенные наук, как они определены заинтересованными научными сообществами, вполне вероятно, что он согласился бы с тем, что современная история есть история, хотя неясно, как он мог бы исправить свою первоначальную позицию по поводу различия между исторический из социальных наук в узком значении. Возможно, исторические науки отличаются друг от друга, потому что они расширяют свои объяснения за пределы области современников на объяснения предшественников, в то время как социальные науки ограничивают свои объяснения областью современников, но Шютц не утверждает и не подразумевает этого.

Вторая тема теории наук о культуре Шутца – прояснение категорий или «базовых концепций» наук. Чтобы показать, о чем идет речь, наиболее эффективно просто процитировать список на первой странице Aufbau Шутца основных концепций интерпретативной социолологии, которые он затем пытается прояснить в своей книге: «Интерпретация своего собственного и чужого. переживания, установление смысла и толкование значения, символ и симптом, мотив и проект, адекватность значения и причинная адекватность и, прежде всего, природа формирования идеально-типичных понятий.Исследования, выходящие за рамки работы Шутца, должны основываться на аналогичных концепциях в других дисциплинах, начиная с научно-теоретических размышлений самих ученых, при этом всегда готовые идти дальше.

Третья тема философии Шютца или теории социальных или культурных наук – методология в узком значении. Речь идет о правилах процедуры, которые сформулированы с помощью «постулатов». Они должны быть получены путем рефлексивного наблюдения и анализа реальной научной практики, а затем доложены ученым, чью практику они объясняют.Полная интерпретация мысли Шютца на этот счет еще не опубликована. Помимо постулатов, включенных в несколько списков, постулатами явно называются шаги, например, абстрагирование природы от остального социокультурного мира в естественных науках и использование индивидуального действия в качестве отправной точки в науках о культуре, в то время как требование теоретической установки – лишь косвенно постулат всей науки.

Шютц признал, что есть еще много постулатов, которые еще предстоит объяснить из научной практики.Но здесь можно упомянуть пять: три для эмпирических наук в целом и два для конкретных социальных или культурных наук. Во всех эмпирических науках, как натуралистических, так и культурных, (1) все термины должны быть как можно более ясными и четкими; (2) предложения должны быть последовательными и совместимыми внутри и между отдельными дисциплинами; и (3) вся научная мысль должна прямо или косвенно выводиться из проверенных наблюдений. (В естествознании это наблюдение является чувственным, но в науках о культуре это главным образом интерпретация заявлений информаторов.) В частности, в области культурных наук,

(4) есть постулат субъективного значения или интерпретации, который Шютц получил от Макса Вебера. Согласно этому постулату, модели аспектов социокультурного мира, которые представляют собой научные конструкции, основанные на конструкциях здравого смысла, должны, в конечном счете, относиться к субъективному значению действующего лица на социальной сцене. Только актер знает свою цель, где его действие начинается и заканчивается, каковы его этапы и насколько хорошо он преуспел после этого. Когда хирург решает не оперировать, это тоже действие.Партнер во взаимодействии является следующим по значимости, но все же не причастен к тому, что также можно назвать «инсайдерской интерпретацией» действия актера. Затем следует другая «посторонняя интерпретация», так сказать, интерпретация наблюдателя в повседневной жизни, за ней следует интерпретация культуролога и, наконец, теоретика науки, который, таким образом, находится на четвертой дистанции от первоначально значимого действия.

(5) Согласно постулату адекватности, отчет, произведенный культурологом, должен быть понятным для актера или группы, о которых идет речь.Это обращение к информатору (информантам) после факта научной интерпретации похоже на философское обращение Шуца к научно-теоретическому анализу, производимому самими учеными-культурологами, точно так же, как позиция ученого аналогична позиции наблюдателя в повседневной жизни. .

В теории культурных наук Шуца есть вспомогательные компоненты, такие как признание школ мысли внутри дисциплин, но вышеизложенного должно быть достаточно, чтобы подготовить читателя к изучению его творчества.Но кое-что также можно сказать о тех областях, в которых его мышление было и / или должно быть расширено. Во-первых, несмотря на то, что значительное внимание уделяется отдельным наукам – экономике и социологии, рамки научной теории Шуца явно намного шире. Если это признается, то также ясно, что философы, вдохновленные его работой, могли участвовать в обсуждениях с учеными других дисциплин (например, археологами), стремясь определить дисциплину, прояснить ее основные концепции и разъяснить для них постулаты. .Во-вторых, хотя Шутц подчеркивает, что конструкции, созданные в науках о культуре, являются конструкциями второго уровня, которые связаны с конструкциями первого уровня, то есть уровня здравого смысла и обычного языка, он не спрашивал, какие конструкции начального уровня сами о себе. Несомненно, это связано с тем, что в повседневной жизни концептуализация объектов происходит автоматически, что, пожалуй, наиболее очевидно в том, как имена приходят на ум (или как неловко не справляются) при встрече с объектами.Кроме того, слова «значение» и «значимость» могут отбрасывать больше тени, чем света. Однако если абстрагироваться от такой концептуализации, можно заметить, что культурные объекты уже имеют ценности и способы использования, которые не являются концептуальными значениями, наделяемыми чисто физическими вещами, но исходными определениями объектов, которым наделяются такие концептуальные значения и к которым относится обычный язык. . Следовательно, действительно необходимы две абстракции, чтобы дойти до природы, тематизируемой в естествознании.Это не отвергает интерпретационизм Шутца, а утверждает, что культурные объекты, ситуации и миры являются культурными в силу ценностей и использования, которые не сводятся к концептуальному наделению смыслом и категориальному формированию. В-третьих,

Шютц уделяет большое внимание теоретической науке, но есть также так называемые «прикладные науки», такие как сестринское дело и психиатрия, которые заслуживают большого внимания философов, и можно исследовать, как научную теорию Шюца можно расширить, включив в нее такие дисциплины.Эти практические дисциплины, возможно, лучше охарактеризовать как «научные», а не «прикладные», потому что в них редко применяется только одна наука; Вместо этого практикующие выбирают из различных теоретических дисциплин то, что соответствует их целям, и без колебаний сами проводят теоретические исследования там, где это необходимо. Наконец, сравнительное исследование теории культурных наук Шюца, которая делает упор на социальные науки в узком значении, с теорией интерпретации и критики текстов и следов, то есть герменевтики, которая, можно сказать, подчеркивает историческую науки – должны пролить свет на оба аспекта и, возможно, привести к более сбалансированной и полной теории культурных наук в целом.

В целом, работа Альфреда Шютца является моделью для философского анализа науки, который начинается с рефлексивного наблюдения за научными практиками как относящимися к объектам их провинций и, соответственно, к таким объектам, которые теоретизируются и наблюдаются в этих практиках.

3. Ссылки и дополнительная литература

• Альфред Шутц Арон Гурвич Краткий обзор 1939–1959 . Эд. Ричард Гратофф. Мюнхен: Вильгельм Финк, 1985. Английский перевод: Философы в изгнании: переписка Альфреда Шутца и Арона Гурвича, 1939–1959 .Пер. Дж. Клод Эванс. Блумингтон: издательство Индианского университета, 1989.
• «Выбор и социальные науки». Эд. Лестер Э. Эмбри. В Жизненный мир и сознание: Очерки Арона Гурвича . Эд. Лестер Э. Эмбри, Эванстон, Иллинойс: Northwestern University Press, 1972, 565-90.
• «Гуссерль и его влияние на меня». Эд. Лестер Эмбри. Анналы феноменологической социологии 2 (1977), 40-44.
• Сборник статей, Vol. I. Проблема социальной реальности .Эд. Морис Натансон. Гаага: Мартинус Нийхофф, 1962.
• Сборник статей, Vol. II, Исследования по социальной теории , Под ред. Арвид Бродерсен, Гаага: Мартинус Нийхофф, 1964.
• Сборник статей, Vol. III, Исследования по феноменологической философии . Эд. Ilse Schutz. Гаага: Мартинус Нийхофф, 1966.
• Сборник статей, Vol. IV . Эд. Гельмут Вагнер, Джордж Псатас и Фред Керстен, Dordrecht: Kluwer Academic Publishers, 1996.
• «Позитивистская философия и актуальный подход к интерпретации социальных наук: Ineditum Альфреда Шютца, весна 1953 г.».Эд. Лестер Эмбри. Исследования Гуссерля 14 (1997), 123-49.
• Размышления о проблеме актуальности . Эд. Ричард М. Занер. Нью-Хейвен: издательство Йельского университета, 1970.
• Der sinnhafte Aufbau der sozialen Welt [1932]. Франкфурт-на-Майне: Suhrkamp Taschenbuch, 1974. Английский перевод: Феноменология социального мира . Пер. Джордж Уолш и Фредерик Ленерт. Эванстон, Иллинойс: Northwestern University Press, 1967.
• Теория социального действия .Эд. Ричард Гратофф. Блумингтон: Издательство Индианского университета, 1978.
• Альфред Шутц и Томас Лакманн, Die Strukturen der Lebenswelt , 2 тома. Нойвид: Luchterhand, 1975; Франкфурт-на-Майне: Suhrkamp, ​​1953. Английский перевод: Структуры жизненного мира , Vol. I. Пер. Ричард М. Занер и Х. Тристрам Энгельхардт младший; Vol. II. Пер. Ричард М. Занер и Дэвид Дж. Пэрент. Эванстон, штат Иллинойс: издательство Северо-Западного университета, 1973, 1989.

Информация об авторе

Лестер Эмбри
Электронная почта: embree @ fau.edu
Атлантический университет Флориды
США

«Я воспринимаю зрителя как художника»

Художница рассказывает о решении стать художником, когда ей было 14 лет, о том, как Элис Нил и Velvet Underground заставили ее захотеть переехать в Нью-Йорк, почему ее нет в Facebook или Instagram и почему плохо читать блоги

по RK LYNN

Дана Шютц рассказывает дикие истории. Более десяти лет художник из Бруклина воплощал в жизнь идеи, которые сложно представить и которые, казалось бы, невозможно нарисовать.Возьмем, к примеру, самозарождающихся людей, которые поедают себя, порождают новые части тела и потомство, или Фрэнк из Observation (2003), серию картин последнего человека на Земле, как заметил Шутц (предположительно, последний художник на Земле). Земля), который отдыхает обнаженным на тропическом острове, или загорает на пляже, или смотрит в ночное небо.

Черпая идеи из разрозненных предметов, поп-культуры, мифических фигур и текущих событий, Шутц переносит нас от обыденности – принятие душа, ожидание такси, лунатизм, чихание – к уникальной смеси (мифической) научной фантастики – одеваться сразу, объединение Бога, бытия и рендеринга осьминога одновременно – хвастовство абстракцией повествования «дай мне что-нибудь, и я заставлю это работать на меня».Другими словами, повествование открывает возможности каждой работы, обеспечивая некую логику для того, что и как в каждой картине. Можно утверждать, что Шютц действует как своего рода визуальный биограф, улавливая чувства нашего времени – хаотическую энергию повседневной жизни – прославляя человечность.

Шутц родился в 1976 году и вырос в пригороде Детройта, штат Мичиган, и получил хорошее воспитание. Дочь учителя рисования в средней школе и школьного консультанта, она провела свою юность, катаясь на велосипеде со своими друзьями по различным торговым центрам и площадям.«Вы говорите это очень плоской буквой« а », – смеется она. В школьные годы она работала в ресторане с хот-догами и гамбургерами, и, как и многие художники, которые испытывали беспокойное желание сбежать из своих родных городов в творческий мегаполис, Шутц очень хотела уехать, хотя и не решается объяснить, почему: «Я не хочу, чтобы [мои родители] грустили, но что-то было в общем чувстве. Это было похоже на жизнь в DMV [Департаменте транспортных средств], не в очереди, а в том же ощущении DMV.”

Я посетил художницу в ее студии в Гованусе, Бруклин, по случаю ее персональной выставки «Бой в лифте» в галерее Петзель в Нью-Йорке. Шютц встретила меня у входа в свою студию на первом этаже, одетая в небрежную одежду – джинсовая рубашка на пуговицах, выцветшие слаксы, кроссовки, слегка зачесанные назад кудряшки – и приветствовала меня внутри с теплотой любящей родственницы.

На стенах студии были четыре работы углем на бумаге – большие фигуры с енотовидными глазами и большой квадратный холст, недавно покрытый флуоресцентной оранжевой краской.Мы сидели вместе за деревянным столом в центре ее студии, потягивая воду из кофейных кружек. Пока мы вместе, ее BlackBerry будет звучать; Она останавливалась на полпути и шептала извинения, глядя на пропущенный звонок, сначала от матери, затем на текст от мужа [скульптора Райана Джонсона]: «Мы согласовываем графики с нашей няней».

РК Линн: Был ли в вашей жизни особый момент, когда вы решили стать художником?

Дана Шутц: Да, я решила.Думаю, мне было 14. Это был тот тип вещей, на который я думал, что могу это сделать. Я думал, что смогу заниматься искусством. Я знал, что это будет много работы и потребует много времени и самоотверженности, но это было действительно четкое решение. Я был на уроке химии и помню, как написал своему другу в классе записку, в которой говорилось: «Я собираюсь стать художником». Она такая: «Ты даже не ходишь на уроки рисования». Я ответил: «Нет, но я мог бы быть хорошим». Кажется, я нарисовал кролика на полях своей статьи по химии.Я чувствовал, что нужно сосредоточиться на чем-то автономном. Не было никакой реальной меры, правильно или неправильно, поэтому я чувствовал, что есть место, чтобы действительно что-то попробовать. Потом я начал все время рисовать. Я начал рисовать, когда мне было 15, и начал делать это каждую ночь.

РКЛ: Где бы рисовать?

DS: Я рисовал в подвале родителей и на всем, что мог найти, обычно в старых частях дома: на старой потолочной плитке или на том, что я мог найти.Я просто делал это все время, а также просматривал как можно больше книг по искусству. Наверное, это было похоже на то, как дети увлекаются музыкой, как будто внезапно возникла целая субкультура вещей, которых я не знал, и я хотел найти эти вещи. Я всегда ходил в отдел книг по искусству в Barnes & Noble, в торговом центре plaza.

RKL: Какой подарок отождествлять себя с чем-то в столь раннем возрасте.

DS: Это было действительно весело – какое-то захватывающее чувство.Думаю, в то время мне нравилось побыть одному. Мне казалось, что это хороший способ побыть одному. Вы могли бы провести время в одиночестве и просто рисовать.

РКЛ: Вы помните, что рисовали в старшей школе?

DS: Я рисовал по-настоящему ужасные вещи – по-настоящему тревожный – много грустных женщин.

РКЛ: Мои запястья скреплены скобами.

DS: Совершенно верно! Вот такие вещи, а может, женщина прячется в углу.

РКЛ: Вы помните, на кого тогда смотрели?

DS: Мне очень понравилась Элис Нил, и эту книгу я нашел не на площади, а в книжном магазине художественного музея в Вашингтоне.Элис Нил заставила меня очень захотеть переехать в Нью-Йорк.

РКЛ: Почему?

DS: Вероятно, потому, что она была прекрасным рассказчиком о своей жизни в Нью-Йорке. Ее картины действительно напоминали Нью-Йорк. Я начал слушать Velvet Underground, и это было похоже на Нью-Йорк, поэтому я действительно хотел переехать туда, может быть, не тогда, потому что я помню, как в какой-то момент в старшей школе я подумал, что Нью-Йорк вот-вот упадет в океан. Еще мне нравились Эдвард Мунк, Эгон Шиле и Оскар Кокошка (то есть я учился в старшей школе).

RKL: Какую работу вы выполняли во время учебы в Кливленде?

DS: Я начал писать картины, где краска была очень скульптурной. Меня интересовал минимализм. Я думал о картинах как о предметах или о вещах, которые могут каким-то образом оглядываться на тебя. Они становились трехмерными. Я много экспериментировал с наращиванием краски. Я сделал индексные отметки – это звучит очень банально, но это действительно сработало (в стиле бакалавриата) – но я бы сделал отметки на углублениях краски.Один из них был шар для боулинга. Другой был рисунок светлых волос, он был действительно скульптурным, и я заставил его создать своего рода эрекцию.

РКЛ: Объекты.

DS: Настоящие физические вещи. Я также рисовал террариумы, потому что думал о них как о замкнутом пространстве – фальшивой реальной вещи, которая меня действительно интересовала, поэтому иногда мазки кисти выглядели так, как они были, но они намекали на другие вещи.

РКЛ: Как вы пришли к более репрезентативному?

DS: Это всегда была смесь репрезентативного и абстрактного, но я всегда думал о них как о вещах.Я помню, как в аспирантуре Колумбийского университета (где она получила степень магистра изящных искусств в 2002 году) Терри Уинтерс спросил: «Почему у вас такие толстые холсты?» Я делал эти картины, где стержни носилок были три дюйма глубиной, что странно.

РКЛ: Вы тогда думали, что это было странно?

DS: Я не подумал, что это странно. Вероятно, это была просто тенденция, которая происходила в Огайо, но она очень хорошо вписывалась в идею картины как большого тяжелого объекта.Терри сказал: «Вы рисуете изображения. Зачем ты делаешь эти толстые холсты? »

РКЛ: Как вы ответили на его комментарии?

DS: Я понял, что можно больше сосредоточиться на самом изображении или на картинке – нарисованном пространстве. Я думаю, что только после 11 сентября я подумал, что нарисованное пространство – реальное живописное пространство – может быть жизнеспособным. Я думаю, что раньше это всегда казалось слишком субъективным, как будто я слишком много верил в эту фальшивую картину – выдуманное пространство.Когда ты учишься в художественной школе, ты думаешь, ох, субъективность гнилая. Как будто это не выход или что-то в этом роде.

РКЛ: Что в событиях 11 сентября изменило ваше представление о том, что вы можете делать?

DS: Не знаю, почему именно, но все мои зависания во время первой картины, которую я рисовал после 11 сентября, казались неуместными. Я просто подумал: «О, я бы просто нарисовал картину, как картину с пространством, как вещь». Так я начал писать скульптуры в пейзажах.Это был мой первый шаг к вере в некое пространство. Может быть, «место» – лучшее слово, потому что оно указывает на повествование.

РКЛ: «Космос» более открытый или неопределенный?

DS: Правый. «Космос» может быть в абстрактной живописи. У вас может быть мазок кисти и белый холст, и тогда у вас будет пространство, потому что всегда чувствуется близость к зрителю или формат холста. Там потенциально есть какая-то глубина или пространство. Но с местом, где вы говорите: «О, это баскетбольное кольцо на заднем плане», или «Это сорняки», или «На улице солнечно» – тогда вы говорите о чем-то, я думаю, более представительном более изобретательное – придуманное повествовательное пространство.

РКЛ: Как вы разрешили себе продолжать движение в этом направлении?

DS: Я начал думать о структурах повествования. Тогда испытуемые сами почувствовали, что они могут структурировать повествование или, по крайней мере, ситуацию. Может быть, это дилемма рисования чего-либо, потому что вы спрашиваете: «Почему эта вещь существует?» Или: «Почему он должен существовать?» Я начал думать об объективности. Я начал думать о том, чтобы нарисовать что-то из наблюдения и, возможно, нарисовать невозможный предмет из наблюдения.

РКЛ: Последний человек на Земле…

DS: Ага. Я начал думать о последнем человеке на Земле из наблюдений, и это стало больше похоже на ситуацию, которую нужно рисовать, а также на проблему.

РКЛ: Что за проблема?

DS: Проблема в том, как узнать, как выглядит этот человек? Вокруг никого нет. Как картины попадают туда? Как они вернутся? А какие картины? А также, как рисовать один предмет по очереди, что для меня было сложно – просто интересно.Я начал думать, что могу сделать из него другие предметы. Так все и началось. Затем я начал рисовать людей, которые могли есть себя, и это стало популярным.

RKL: Немного отступив, не могли бы вы немного рассказать о своем первом шоу или о том, как вы впервые начали выступать и как оно произошло?

DS: Ну, я впервые показал картины на [MoMA] PS1, и я все еще учился в аспирантуре. Меня порекомендовали куратору, который очень быстро собирал выставку.Я попал в аварию, потому что был очень молод и очень взволнован. Куратор собирал картины, и я подумал, что у меня есть картины получше, чем он, поэтому я просто привез их все на арендованном грузовике.

РКЛ: Куратору?

DS: Да! Я также помню, как кто-то в музее сказал мне, что я худший художник, которого они когда-либо встречали.

РКЛ: Вы шутите?

DS: Они просто подумали, что я самый худший. Они думали, что это так плохо.

РКЛ: Как травмирующе.

DS: Я помню, как был расстроен, очень расстроен, но потом также подумал про себя: «Почему она так говорит?» или «Почему она их так ненавидит?» А потом гулял по музею и – это в 2001 году, ровно через месяц после 11 сентября – кажется, выставка открылась 13 октября, и меня позвали 11-го.

РКЛ: Пора провести первую выставку…

DS: Я понял, что большая часть работы в шоу действительно отличалась от работы, которую я делал – более графической, схематичной и глянцевой.Мазков было немного.

RKL: Думаю, тогда эмалевое покрытие настало.

DS: Эмаль! Все они были эмалевыми, и они были художниками, которые мне очень нравились, но все они были эмалевыми. Сара Моррис и Лиза Рейтер. Все было либо эмалью, либо картинами, связанными с архитектурой, поэтому я подумал: «Хорошо, в этом есть смысл – ей не нравятся мои картины».

РКЛ: Они были разные.

DS: И они были действительно грубыми.Я учился в аспирантуре. По бокам у них были отпечатки пальцев.

РКЛ: Как мило.

DS: По необъяснимым причинам они были три дюйма глубиной.

RKL: С какими идеями вы столкнулись, когда приехали в Нью-Йорк, чтобы пройти курс МИД в Колумбии?

DS: Разговор был немного другим. Абстрактной живописи почти не было. Даже в аспирантуре абстрактной живописи не было много.Кроме того, было не так много исполнительского искусства, которое с тех пор действительно изменилось. Абстрактная живопись и перформанс стали частью разговора.

Многие говорили о возвышенном. Фотографий было много. Людей интересовала широкоформатная фотография и кинематографические сюжетные фотографии. Люди искали Мэтью Барни. Думаю, это витало в воздухе – придумать повествовательную структуру для вашей работы. Я думаю, что это было то, что было вокруг.Тогда для меня был большой вопрос, стоит ли делать живописную картину полностью, что сейчас совершенно не проблема для художников. В то время казалось, что решение создать картину, не относящуюся к себе и не относящуюся к живописи, было очень важным решением, которое казалось рискованным.

РКЛ: У вас был наставник?

DS: Лиам Гиллик и Питер Халлей.

РКЛ: Вау!

DS: Было здорово! Это были действительно разные люди, но в их работе было и небольшое сходство.Думаю, я взял их, потому что думал, что они возненавидят мою работу. Шарлин фон Хейль тоже была там. Она была потрясающей личностью. В некотором смысле, я чувствую, что, вероятно, было бы замечательно иметь ее в качестве наставника. К тому же она была очень щедра со всеми. Она такая умная, такая замечательная художница, а также крутая. Я думаю, что она настоящий наставник и, вероятно, наслаждается такими отношениями.

РКЛ: Вы много рисовали, будучи студентом в Нью-Йорке?

DS: Да, мы всегда ходили на концерты.

РКЛ: Вы все еще ходите смотреть искусство?

DS: Да, мы стараемся найти день, когда мы сможем поехать. На самом деле, с тех пор, как у нас родился ребенок, мы стали видеть гораздо больше искусства.

RKL: Как повествование функционирует в вашей работе в наши дни?

DS: Совсем недавно мне стало казаться, что у меня нет этих рассказов, у меня просто есть идеи для картин. Около шести лет назад я немного беспокоился о том, что у меня нет никаких повествований.Затем я понял, что меня интересуют повествования как способ создания картин, но, в конечном итоге, когда я создавал картину, в любом случае это будет отдельная ситуация, поэтому я был в порядке с отсутствием повествования.

РКЛ: Самоосвобождение, может быть.

DS: Да, внезапно я просто захотел нарисовать то, что я хотел видеть нарисованным.

РКЛ: В ваших последних работах мне интересно узнать, какую роль в каждой из них играет ограничение. Это встроено в их повествование? Или, может быть, эти предметы послужили мотивом для их повествования?

DS: То, как я думал о живописи, стало действительно структурированным и, возможно, излишне клаустрофобным.Я много раз смотрел на Макса Бекмана и меня очень заинтересовал его способ структурирования повествовательной информации в этих действительно неудобных местах. Именно отсюда рисовали недавно. То, как я рисовал, превращалось в эту живописную сеть траекторий. Они чувствовали себя действительно скованными, эти предметы, и действительно структурированными. Потом у меня родился ребенок, и я столько времени сидел в кресле. Затем я начал думать о предметах, сидя в этом кресле.

РКЛ: Вы чувствовали себя скованно в кресле? Или, может быть, для вас это был другой способ существования в мире?

DS: Я не думаю, что это имело какое-либо отношение к тому, что картины казались более ограниченными, но я думаю, что некоторые предметы действительно были взяты из более личного места.У некоторых из них такое физическое ощущение, что они находятся в одном месте. Предметы прикреплены к одному месту. Долгое время я хотел рисовать физические ситуации. В каком-то смысле они как бы все собираются вместе.

РКЛ: В бою в лифте?

DS: Да, это было весело, потому что это было именно то, что я хотел рисовать. Сами предметы и пространство становятся силой – импульсом того, как вы что-то рисуете: неуклюжее тело в космосе, а затем вещи, физически причиняющие друг другу боль, что действительно интересно рисовать, потому что все дело в давлении предметов или по крайней мере, мне было весело.Я рисовал странные жестокие драки.

РКЛ: Какую роль в вашей работе играет рисунок? Не зная? Экспериментирование?

DS: В последнее время речь шла о незнании. Это вроде того, что будет хорошо смотреться на странице. Иногда у меня возникает идея, которую сложно структурировать, и тогда я делаю рисунок, который будет работать в этом пространстве. Лучшие рисунки, теперь, когда я думаю об этом, работают с тем, как предмет может поместиться на странице, которая, как правило, является одной из доминирующих тем.Я делал рисунки для картин, но иногда делаю рисунок после рисунка, и оказывается, что у меня другие чувства.

РКЛ: Вы строите картины все вместе или по одной?

DS: Обычно по одному.

RKL: Какая соединительная резьба или что движет следующей работой?

DS: У меня будет список вещей, которые я хочу нарисовать.

РКЛ: С этим списком вы составляете карту каждой картины?

DS: На самом деле это то, что я обычно чувствую, когда рисую.Или иногда бывает так, что я рисую картину и хочу получить облегчение от создания этой картины, которая действительно будет отличаться от того, что будет в следующий раз.

РКЛ: Вы хотите передать что-то конкретное в каждой работе?

DS: Я думаю, что каждая картина очень индивидуальна – что картина должна делать и как она должна адресоваться зрителю. Я думаю о зрителе как о художнике.

РКЛ: Вы играете в зрителя во время работы?

DS: Ага.Они могут смотреть на него, стоя прямо перед ним. Я чувствую себя основной аудиторией для них [картин] или их основным зрителем. Я реагирую на то, что картина делает для меня, и вижу, как она может работать физически, стоя перед ней. Я собирался нарисовать гробницу.

РКЛ: Гробовщик?

DS: Я не могу сказать, гробовщик это или распорядитель похорон, но недавно со мной произошел ужасный трагический случай.Ушел из жизни хороший друг.

РКЛ: Мне очень жаль.

DS: Спасибо. Нам было очень грустно. Мы с мужем и наши друзья занимались многими аранжировками. Одна из вещей, которые нам нужно было сделать, – это встретиться с людьми в похоронном бюро. Это было странно! В похоронных бюро работают сверхъестественные люди.

РКЛ: К счастью, мне никогда не приходилось устраивать похороны. Я не могу представить себе человека, которого вы встретите там посреди такой печали.

DS: Это помешательство! Вы не знаете, как они туда попали. Это похоже на ситуацию с Дэвидом Линчем. Вы думаете, что у них должен был работать там родственник, или они каким-то образом эволюционировали в семье, или, может быть, это было именно в этом конкретном месте. Мне помогала эта женщина, и это было действительно сложно.

РКЛ: Она гробовщик?

DS: Я думал о том, чтобы нарисовать эту тему, чтобы выразить вам сочувствие, но не совсем, и все криво на человека.Их рубашка слишком велика, и у них есть причёска странной текстуры поверх настоящих волос; это как бы две разные прически, но одна из них отросла, или одна странно окрашена в заплатки. Сюжеты вроде такие, но тогда мне очень хотелось, чтобы они стояли перед окном. Я пытался понять, как изобразить эту тему или как они должны обращаться к зрителю, потому что это так много о предмете, обращающемся к зрителю.

РКЛ: С сочувствием обращаться к зрителю?

DS: Ага.Речь идет о предмете, обращающемся к зрителю, как о выражении симпатии зрителю, но в то же время это своего рода нежелательная симпатия, и это даже не настоящая симпатия.

РКЛ: Сочувствующие профессиональные.

DS: Это похоже на то, что вы просто хотите выполнить свою работу. Зритель просто хочет, чтобы работа была сделана. Или человек, встречающийся с гробовщиком, не хочет сочувствия со стороны гробовщика. Они просто хотят договориться, но им приходится часами слушать гробовщика.

РКЛ: Боже мой.

DS: Это ужасно. Итак, я хотел создать картину, которая так ощущалась. Это то, чего я хочу от этой картины, поэтому я пытался понять, как это должно быть.

РКЛ: Мне кажется, это немного излишне спрашивать, потому что как можно не использовать элементы их личного повествования в своей работе, но часто ли это происходит с вами?

DS: Не всегда, но в последнее время стало больше.Думаю, это также связано с тем, как вы черпаете идеи. Обычно это связано с вашим жизненным опытом, но не более того. Я никогда не хочу, чтобы работа была посвящена мне, но у вас есть опыт, который показывает, как вы, возможно, захотите что-то нарисовать.

РКЛ: Вправо.

DS: Я думаю, эта женщина должна быть подсвечена (разражается смехом). В этом суть этой истории.

РКЛ: Гробовщик .

DS: Гробовщик.

РКЛ: Я очень рад с ней познакомиться.

DS: Это не сработает. Теперь я могу сказать, что это не сработает.

РКЛ: Не могли бы вы немного рассказать о чувстве агрессии, которое пронизывает ваши последние работы?

DS: Это больше о размышлениях об экспрессионизме. Я собирался сказать что-то действительно откровенное и странное, что тоже верно: просто думать о телах, движущихся в очень ограниченном пространстве, и обо всем этом, но для меня это также и о желании посмотреть, смогу ли я нарисовать такую ​​картину. имел действительно выразительный предмет, предмет, который был – и я не знаю, являются ли агрессия или физическое насилие эмоционально выразительными, – но он также присутствует.Не думаю, что первая драка в лифте будет жестокой. Это насилие, но я не думаю об этом как о экспрессионизме. Второй больше, потому что в нем человек кричит, держится за конечность и смотрит на зрителя. Возникает вопрос, как заставить это работать? Это не должно работать. Когда есть что-то такое, зритель может отскочить от картины. Мне было интересно посмотреть, может ли это сработать. Рисовать тоже было очень весело.

РКЛ: Представляю.Это очень весело.

DS: Я думаю, что это весело рисовать, по крайней мере, сейчас мне нравится рисовать.

РКЛ: Физ.

DS: Ага. Это также во многом связано с материальностью изображения. Во второй драке в лифте наступили на лицо.

РКЛ: Да.

DS: Такое ощущение, что его действительно раздавили, но при этом поверхность холста искажена.Он как-то расплющивается и становится раздавленным. Я думал о том, как могут работать и настоящие пространства на картине, или как они могут быть сдавлены, искажены или фрагментированы…

РКЛ: Итак, вы начинаете с рисунка и выкладываете его на холст. С этого момента все строго спланировано?

DS: Раньше все было по-другому, но в последнее время я чувствую, что было принято много решений по размещению этого на холсте. Я хочу, чтобы краска была влажной, когда я рисую, чтобы в картине происходило многое.

РКЛ: Он развивается во время выступления?

DS: Ага. Это становится совершенно другим видом живописи, и принимаются разные решения, и все меняется, но я должен делать это очень быстро.

РКЛ: Пока мокрая?

DS: Да, так что, если в конце дня не сработает, я могу стереть его и посмотреть, каков был первоначальный план. Это может многое измениться за день. Я нахожу рисунок очень полезным.

РКЛ: Вы рисуете каждый день?

DS: Обычно я бываю в таких случаях, когда рисую или рисую.

РКЛ: Вы каждый день приходите в студию?

DS: Недавно я был там, но сейчас все по-другому, потому что у меня есть ребенок, поэтому я очень стараюсь быть с нашим сыном. Если я пойду, то тогда, когда ребенок спит. Недавно я был в студии по будням и дома по выходным.

РКЛ: У вас определенно насыщенный график.

DS: Вообще-то нормально. Поначалу я думал, что к этому было действительно трудно привыкнуть, и это сложно, но я научился просто организовывать время по-другому, и это нормально.Но нам очень повезло, потому что у нас есть няня. Думаю, без посторонней помощи было бы намного труднее.

РКЛ: У нескольких моих друзей появились дети и…

DS: Это так сложно!

РКЛ: Да.

DS: Вначале вы действительно впадаете в депрессию из-за того, что у вас резко сокращаются гормоны, а затем вы на месяцы похожи на корзину.

РКЛ: Вы сейчас более уединенное существо?

DS: Раньше я работал в здании со многими друзьями.Я всегда разговариваю с Томом МакГратом, Джеки Гендель, Марком Хендельманом, Джессикой Дикинсон, моим мужем и Питером Лабье, но сейчас сообщество действительно изменилось. Мы всегда были в одном сообществе с тех пор, как нам исполнилось 20, и многие из нас до сих пор работают очень близко друг к другу. Многие люди все еще работают в том же здании, так что это действительно особенное, но также похоже на то, что жизнь стала такой реальностью.

РКЛ: Это правда.

DS: Просто некогда! Даже для людей, работающих в одном здании: у людей сейчас такие разные графики.У них есть дети, они учат, уезжают в резиденции и занимаются чем-то. Просто сейчас другое время.

РКЛ: Вы достаточно стабильно выступаете за рубежом. Как ваша работа воспринимается за пределами США?

DS: Я не уверен. Я всегда этому удивляюсь, потому что я выступаю в основном в Берлине. Я нечасто выставляюсь в других странах, но точно не знаю. Обычно я иду на открытие, а потом ухожу.

РКЛ: На открытии, наверное, сложно вести настоящую беседу.

DS: Да, но я думаю, что люди в Берлине действительно честны. Здесь все так иначе, чем в Нью-Йорке, потому что они действительно скажут вам, когда им это не понравится. Они подойдут к вам и скажут что-то очень серьезное о том, что ваша работа не нравится.

РКЛ: Сильная неприязнь?

DS: Да, кто-то подошел ко мне и очень серьезно сказал: «Я разочарован в тебе».

РКЛ: Невероятно!

DS: ( смеется) Другой человек сказал мне: «Неплохо для женщины.”

РКЛ: Вы когда-нибудь получали положительный отзыв?

DS: На самом деле, они редко когда-либо говорят слишком много в позитивном ключе. Думаю, они вроде как скажут: «Хорошо». Я помню, как однажды кто-то в Берлине сказал: «Хорошо» по пути в ванную, и я подумал: «О, это здорово» (разражается смехом), потому что это было похоже на действительно высокий комплимент.

РКЛ: Может быть, искренне.

DS: Я говорю очень негативно, но на самом деле имею в виду, что это действительно здорово и интересно, потому что он так отличается от Нью-Йорка.

РКЛ: Верно. Обычно люди не оставляют отрицательных отзывов напрямую артистам на их открытиях в Нью-Йорке.

DS: В Нью-Йорке, я думаю, коленный рефлекс был бы такой: «О, это здорово», а затем они идут домой и медленно разбирают его. Думаю, в Берлине все наоборот, когда приходят и говорят: «Вот дерьмо!» а потом они приходят домой и решают, что, может быть, это не так уж и ужасно. По крайней мере, вы знаете их первоначальную реакцию.

RKL: У вас, наверное, не будет возможности встретиться со многими берлинскими артистами, пока вы там?

DS: Верно.

РКЛ: Вы бываете в их студиях?

DS: Немного. Я вроде как хочу больше. Может быть, тогда я получу лучшее представление о разговоре.

РКЛ: Вправо.

DS: У меня такое ощущение, что разговор в Берлине о живописи действительно свободный и открытый, но потом я думаю, что, может быть, это просто из-за галереи, в которой я показываюсь, поэтому я действительно не знаю. Может, все по-другому. Могло быть более жестким.

РКЛ: Как вы взаимодействуете с миром в цифровом формате? Как цифровой мир проникает в вас?

DS: Ну, думаю, я использую компьютер. Я посмотрю на изображения. Я не в инстаграмме.

РКЛ: Нет?

DS: Я буду смотреть на чужие фотографии в Instagram (например, ползание или что-то в этом роде), но я думаю, что я принадлежу к тому поколению, которое (думаю, действительно особенное) находится на грани того, что есть сейчас.

RKL: повсеместное распространение цифровых технологий.

DS: На самом деле у меня не было электронной почты до первого года обучения в аспирантуре, где она фактически стала частью вашей жизни. Погуглил – я не делал этого, может быть, до окончания школы. Даже сотовых телефонов у нас действительно не было, иначе вы могли бы увидеть кого-то, у кого был сотовый телефон, и это выглядело бы очень модно. То же самое и со всеми моими друзьями. Они очень медленно попадали в Facebook, если вообще. Или они действительно не заходят в Instagram до тех пор, пока это не произойдет. Но я думаю, что такие люди, как поколение моего отца, бэби-бумеры, гораздо более технологически вовлечены, чем я.Он больше разбирается в различных приложениях и прочем. Или даже если бы всего через два года, если бы я был студентом, а Интернет был бы более широко используемым, я думаю, у меня были бы другие отношения.

РКЛ: Вы бы были в Facebook?

DS: Я был бы полностью на Facebook, примерно через секунду. Но с точки зрения искусства, я думаю, это меняет то, как вы видите мир.

РКЛ: Вправо. Действительно интересно наблюдать, как в цифровом формате формируются различные сообщества художников.

DS: Я думаю, так было всегда, потому что работа с фотографиями отличается от того, как это происходит в реальной жизни, но есть ощущение, что определенные изображения могут иметь такую ​​силу.

РКЛ: Да.

DS: Я действительно считаю интересным физическое положение перед картиной, потому что это совсем другой опыт.

РКЛ: Совершенно верно.

DS: Быть перед картиной – это потрясающе – находиться перед старыми картинами – это невероятно – кто-то был перед этим, и этот человек был мертв уже 400 лет.Не быть таким болезненным, но вы можете как бы попасть в момент, когда вы физически почувствуете или увидите решения, которые кто-то мог принимать. Также физический факт этого что-то делает с вами в космосе и физически.

РКЛ: Совершенно верно.

DS: Я думаю, что это важно и просто отличается от того, как обстоят дела в Instagram.

РКЛ: Есть ли какие-нибудь картины, которые удивили вас особыми качествами, которые вы не заметили, пока не увидели их лично?

DS: Я помню, как в старшекласснике совершенно неправильно читал картины.У нас были только журналы. Мы были в Огайо, и нам просто нравились журналы об искусстве. Это все, что у нас было (потому что не было интернета). Я помню, как пытался нарисовать картины Дэвида Рида, но не знал, что они тонкие – просто подумал, что это густая краска. Это была иллюзия. Вы должны были быть впереди, чтобы увидеть это. Мои просто не работали. Они были ужасными, неуклюжими и ужасными, и как он заставил краску иметь такой свет? Я не мог этого понять. Я тоже был молодым художником, поэтому я тоже этого не понимал, но я совершенно неправильно истолковывал его картины.

РКЛ: Отлично.

DS: Думаю, я неправильно понял неловкость Джона Каррина. Увидев их в журналах, они выглядели гораздо более однообразными и элегантными. Увидев их лично, я понял, что они были намного более грубыми, чем я думал. Я думаю, что так бывает всегда. Интересно, есть ли сейчас противоположный эффект, когда вы видите вещи лично, и вам нравится поверхность, потому что я думаю, что там тоже есть интимность, когда вы говорите: «О, этот край действительно грубый» или «О, вот там неровности? » потому что тогда у вас возникает ощущение, что вы делаете это самостоятельно, как будто несовершенства каким-то образом заставляют это ощущаться.

РКЛ: Вас привлекает телесность краски?

DS: Да, я. Мне также очень нравятся поверхности – краска на поверхности – но не всегда густая краска, так что это просто зависит от того, потому что я думаю, что видеть зернистость холста тоже довольно здорово.

РКЛ: Проходили ли вы когда-нибудь период, когда не рисовали?

DS: Когда я была беременна, какое-то время не рисовала. В основном я рисовал, в основном потому, что я старше, и мне не хотелось теряться.Я не хотел, чтобы случилось что-то плохое. Я не хотел рисковать. В основном это растворители. Не думаю, что это опасно масляной краской. Это скорее растворители. Я много рисовал. Такой перерыв может немного изменить картины. Также в 2006 году я взял перерыв. Ну, я действительно не отдыхал. Я просто делал странные картины, которых никто не видел, которые я просто выбросил, потому что они были такими плохими.

РКЛ: Правда? Что в них было плохого?

DS: Я пытался рисовать абстрактные картины.Есть несколько, которые мне нравятся вне группы, но есть и другие … На самом деле это было не так, как тонны. На самом деле я даже не писал тонны картин. Думаю, это было довольно удручающее время, потому что я действительно боролся – пытался понять, как я хочу рисовать. С одной стороны, я возвращался и рисовал гораздо более натуралистические или реалистичные ситуации, а с другой стороны, я делал эти небольшие абстрактные картины, которые были как бы очень несфокусированными. Я не знал, что делаю.

РКЛ: Вам понравилось их делать?

DS: Нет, на самом деле. Думаю, делать их было неинтересно, потому что не было ничего, за что можно было бы держаться, что казалось мне значимым – кроме пары или нескольких, на которых я нашел своего рода опору.

РКЛ: Вам нужно было их изготовить?

DS: Да, думаю, потому что я очень старался. Это было неловкое чувство, потому что я знал, что не хочу рисовать так, как я рисовал, но я не знал, как я хочу рисовать, поэтому все, что я знал, это то, что я не хочу быть делаю то, что делал.

РКЛ: Мне нравится, что вы обратились к реализму и абстракции во время поиска.

DS: Это действительно было чувство незнания, поэтому я начал пытаться избавиться от этого. Я начал пытаться убрать цвет, фактуру и повествование – все – и просто посмотреть, что осталось или что там будет. Думаю, так бывает всегда.

РКЛ: Продолжительное увлечение живописью?

DS: Вы просто проходите этапы.Бывают моменты, когда вы действительно чувствуете, что у вас не хватает идей, а в других случаях вы действительно боретесь. Это был только один из таких случаев.

РКЛ: У вас будет ретроспектива в Монреале. [Ретроспектива в Musée d’art Contemporain de Montréal проходила с 17 октября 2015 года по 10 января 2016 года.]

DS: Верю!

РКЛ: Теперь, когда вы достигли этого момента в своей жизни как художник, что бы вы сказали своему бывшему «я», тому «я», которое только начинает?

DS: Я бы посоветовал ей не читать блоги.

РКЛ: Блоги?

ДС: ( разражается смехом) Я бы посоветовал ей не делать этого, потому что … Опять же, я думаю, что это другое дело поколений, потому что я был новичком в этой ситуации. Это был просто роман. Было ново, что эти вещи существуют и что вы можете внезапно услышать то, что люди могут сказать.

РКЛ: Не читайте блоги.

DS: Вот это и еще… Я думаю, это нормально – принимать то, что тебе нравится.Это чувство, которое у меня было раньше – и я думаю, что это всегда баланс, потому что у меня все еще есть эти чувства, – но у вас есть ощущение, что вы хотите сделать что-то другое и бросить вызов себе. Риск всегда велик и важен, но я думаю, что также нормально признать, что вам нравятся определенные вещи и что это нормально, даже если эти вещи кажутся другим людям действительно глупыми, неуместными или политически некорректными. Думаю, был момент, когда то, что я делал, казалось мне причастным к этике, которая мне не нравилась.

РКЛ: Этика?

DS: Ага, вроде арт-маркет или что-то в этом роде.