Мир на пороге XXI века
Главная > Справочник по образованию > Энциклопедия де-факто > Общественные и исторические науки > История > История мировых цивилизаций > XX век – время разрушения и созидания > Мир на пороге XXI века
В последние десятилетия XX в. на политической карте мира произошли огромные изменения. До конца 1980-х гг. они были связаны прежде всего с крушением колониальной системы. Ее экономическая несостоятельность окончательно проявилась к середине века. Власти Англии, одной из старейших колониальных держав, раньше других поняли, что предоставление независимости колониям и взаимовыгодное сотрудничество с ними куда эффективнее самой изощренной эксплуатации. Начиная со второй половины 1940-х гг. Англия стала предоставлять независимость своим колониям. На территории крупнейшей из них, Индии, были на основе религиозного принципа сформированы два государства – индуистская Индия и мусульманский Пакистан. Позднее, в 1971 г., в результате восстания бенгальского населения из Пакистана выделилось крупное государство Бангладеш.
Куда более неохотно расставалась со своими колониями Франция. Она попыталась отстоять свои владения в ходе колониальных войн – в Индокитае (1946-1954) и Алжире (1954-1962), но в конечном счете была вынуждена освободить эти и другие колонии. Пыталась силой удержать свои колонии в Африке (Анголу и Мозамбик) и Португалия, но вскоре после падения в стране диктатуры (1974) рухнули и остатки португальской колониальной империи. Постепенно получили независимость и все прочие колонии.
Конечно, уходя из стран Африки и других регионов, бывшие метрополии стремились в той или иной форме сохранить там свое влияние. Пытались включить эти молодые государства в сферу своего влияния и обе сверхдержавы, при этом столкновение их интересов не раз приводило к локальным вооруженным конфликтам. Если СССР обычно действовал по политическим и дипломатическим каналам, то США предпочитали экономические формы проникновения, которые в целом оказались более действенными.
Казалось, что мир возвращается к наиболее острым периодам “холодной войны”. Однако с весны 1985 г. новое руководство СССР во главе с М. С. Горбачевым начало процесс реформ, получивший название “перестройка”. В СССР была смягчена (а затем и ликвидирована) политическая цензура, впервые были проведены демократические выборы на альтернативной основе, началось создание ограниченного частного сектора в экономике. Но реформы в экономической сфере (в отличие от идеологической) были робкими и малоэффективными.
К концу 1980-х гг. на смену всем социалистическим режимам этого региона пришли демократические правительства, взявшие курс на перестройку хозяйственной и политической жизни по западному образцу. Завершился и период разделения Германии: в октябре 1990 г. оба германских государства воссоединились.
Кое-кто в этих сложных условиях высказывает пессимистические прогнозы, неверие в способности “постсоветских” государств выйти из кризиса. Но из истории мировых цивилизаций хорошо известно, что практически все они переживали трудные периоды. У китайцев даже существует полушутливое проклятие: “Чтоб тебе жить в эпоху перемен!” А в средневековую Столетнюю войну (1337-1453) несколько поколений англичан и французов родились и умерли в убеждении, что война – это непременный элемент существования. Однако Англия и Франция процветают, а о Столетней войне давно забыли. Бег истории скор и неумолим – и через какое-то время эти сегодняшние трудности уйдут в прошлое, а наши потомки будут решать уже другие проблемы.
Сегодня, на пороге XXI века, когда научно-технический, творческий потенциал индустриальной цивилизации кажется неисчерпаемым, чрезвычайно возросла личная ответственность каждого человека: даже самыми сложными машинами и механизмами в конечном счете управляют люди (не говоря уже о том, что без человеческого разума эти машины просто не появились бы). Люди управляют и самыми могущественными государствами, стоят во главе армий, являются высшими иерархами религиозных конфессий, владеющих сотнями миллионов умов. Развитие науки и техники, уже в 1950-е гг. принявшее характер научно-технической революции, в наши дни достигло таких высот, что современную цивилизацию порой называют не индустриальной, а технологической (а иногда и технотронной).
Эта цивилизация позволит унифицировать и предельно скоординировать производственные и финансовые процессы, рыночные механизмы, откроет новые возможности социальной защиты человечества, в том числе и в регионах, сегодня считающихся отсталыми (ряд областей Африки, Азии, Океании). При этом, разумеется, сохранится самобытность локальных цивилизаций, как и национальные особенности малых народов. Вряд ли произойдет и интеграция религий, хотя не исключено, например, определенное сближение между католической и православной церквами, отдельные признаки которого проявлялись и в XX в.
Начавшийся процесс формирования единой мировой цивилизации в перспективе даст надежную гарантию от войн и иных попыток посягательства на благополучие цивилизации, поможет человечеству совместными усилиями решать любые социально-экономические проблемы и ликвидировать стихийные бедствия.
Манифест. «Мир. XXI Век» — Официальный сайт Президента Республики Казахстан
На XXI век все человечество возлагало надежду как на новую эру глобального сотрудничества. Но сегодня это может оказаться призрачным миражом. Миру вновь угрожает опасность и недооценивать её масштабы нельзя. И эта угроза – глобальная война! Земная цивилизация пережила, по подсчетам учёных, свыше 15 тысяч войн, то есть по 3 войны на каждый год. В них погибли сотни миллионов людей, стирались с лица Земли города и страны, уничтожались культуры и цивилизации.
Вступив в XXI век, люди делают поражающие воображение научные открытия, создают технологии нового поколения. Человечество входит в качественно новую фазу своего развития.
Мир стоит на пороге Четвертой промышленной революции. Успешно искореняются многие страшные болезни. Но вирус войны продолжает отравлять международную ситуацию. Он множит потенциал военно-промышленного комплекса, ставшего в ряде государств самой мощной отраслью экономики, генерирующей смерть.
Вирус войны готов заразить грядущие открытия вокруг искусственного интеллекта. Милитаризм глубоко проник в сознание и поведение людей. На руках у населения сейчас находится более 1 миллиарда единиц стрелкового оружия, от которого ежедневно во всем мире гибнут тысячи гражданских лиц. Вполне возможно, что военная опасность станет трагической реальностью вселенского масштаба. Признаки такого смертельного исхода налицо. В международных отношениях усилились риски конфликтности.География боевых столкновений затронула исторические театры военных действий двух предыдущих мировых войн – восток Европы, север Африки, Ближний Восток.
Договор о нераспространении ядерного оружия не выполняет своего предназначения.
Смертоносное оружие и технологии его изготовления из-за двойных стандартов крупных держав расползлись по всему миру. Их попадание в руки террористов – дело времени.
Зловещее качество приобрел международный терроризм. Он перешёл от единичных актов в отдельных странах к масштабной террористической агрессии против европейских, азиатских и африканских государств. Исход миллионов беженцев, разрушение городов, уничтожение ценнейших исторических памятников – всё это становится обыденной реальностью. Обычным явлением стали экономические санкции и торговые войны.
Планета уже начала балансировать на заново отточенном острие «холодной войны» с губительными последствиями для всего человечества. Мир пока сохраняется благодаря положительной инерции предыдущих четырёх десятилетий.
Во второй половине XX века в результате успешных переговоров по ядерной безопасности были значительно сокращены ядерные арсеналы США и России. Пять ядерных держав объявили и придерживаются моратория на испытания атомного оружия.
Угроза уничтожения планеты была существенно снижена. Ускорился процесс создания региональных систем безопасности.
На принципах взаимного доверия была создана евразийско-атлантическая мега-структура – Организация по безопасности и сотрудничеству в Европе. В результате согласованных действий держав и многосторонних операций ООН по поддержанию мира был урегулирован целый ряд конфликтов и войн. Теперь же мы наблюдаем эрозию всех этих достижений.
Поэтому миллионы людей всё больше волнуют такие вопросы. В каком направлении будет развиваться ситуация в мире? Не перерастут ли противоречия между ведущими державами в новое долгосрочное противоборство между ними? Какая из стран может оказаться следующей жертвой «прокси-войн», ведущихся глобальными и региональными державами? Чью, пока ещё цветущую землю будут терзать гусеницы танков и взрывы снарядов? В каких городах станут гибнуть дети под обстрелами ракет? Откуда и куда хлынут новые потоки беженцев, спасающихся от конфликтов?
Более 60 лет тому назад выдающиеся ученые Альберт Эйнштейн и Бертран Рассел выступили с манифестом, в котором сформулировали «вопрос суровый, ужасный и неизбежный: должны ли мы уничтожить человеческий род, или человечество откажется от войн?»
Лучшие умы человечества XX века пророчески предупредили людей о том, что в будущей мировой войне непременно будет использовано ядерное оружие, которое уничтожит всё живое на планете.
Их предупреждение о том, что все споры между государствами не могут и не должны решаться посредством войн остаётся в высшей степени актуальным в XXI столетии. Искоренить войну – самая сложная цивилизационная задача человечества. Но ей нет какой-либо другой разумной альтернативы. Эта задача должна рассматриваться мировыми лидерами как абсолютно приоритетная на фоне других проблем глобальной повестки дня.
В XXI веке человечеству нужно сделать решительные шаги в сторону самодемилитаризации. Другого такого шанса у нас не будет. В противном случае планета превратится в огромную безлюдную свалку радиоактивных материалов. Наша планета уникальна, другой такой планеты у нас нет и не будет.
Поэтому человечеству необходима всеобъемлющая ПРОГРАММА «XXI ВЕК: МИР БЕЗ ВОЙНЫ».
Эта глобальная стратегия должна определить согласованные и ответственные действия наций по уничтожению вируса войн и конфликтов. В этом документе надо чётко изложить три главных принципа.
Во-первых, ни в одной современной войне не будет и не может быть победителей, в ней проиграют все.
Во-вторых, в новой войне неизбежным будет применение оружия массового уничтожения – ядерного, химического, биологического и любого другого, которое может быть изобретено на основе достижений науки. Это приведёт к гибели всего человечества. И выяснять, кто за это понесёт ответственность, будет поздно и некому. Эту потенциальную опасность нужно понимать как аксиому и нынешнему, и всем последующим поколениям национальных лидеров и политиков.
В-третьих, основой для урегулирования всех споров между государствами должны стать мирный диалог и конструктивные переговоры на основе принципов равной ответственности за мир и безопасность, взаимоуважения, и невмешательства во внутренние дела. На этой комплексной основе надо выстраивать целостные алгоритмы действий мирового сообщества по следующим направлениям.
ПЕРВОЕ. Последовательное движение к миру, полностью освобожденному от ядерного и других видов оружия массового уничтожения.
Важный шаг в этом направлении уже сделан. 7 декабря 2015 года Генеральная Ассамблея ООН приняла по инициативе Казахстана Всеобщую Декларацию о построении мира, свободного от ядерного оружия. 25 лет назад Казахстан первым в мире навечно закрыл Семипалатинский ядерный испытательный полигон. Это первый и пока единственный случай в мировой практике. Молодое государство затем добровольно отказалось от обладания зловещим наследием распавшегося СССР – четвертым в мире потенциалом атомного оружия и средств его доставки. Данное решение подвигло ведущие ядерные державы к объявлению моратория на ядерные испытания. 20 лет назад в рамках ООН был разработан и открыт к подписанию Договор о всеобщем запрещении ядерных испытаний, но он так и не вступил в силу. На территории Казахстана под эгидой МАГАТЭ создан Банк низкообогащенного ядерного топлива, предназначенного для государств, планирующих развивать атомную энергетику.
Важное значение имеют Глобальные саммиты по ядерной безопасности.
Теперь следует принять глобальные решения, запрещающие размещение смертоносных вооружений в космическом пространстве, на дне и в нейтральных водах Мирового океана, Арктике. Важно разработать и принять обязательные для исполнения международные документы по запрещению использования научных открытий для создания новых видов оружия массового уничтожения. В ООН следует создать Реестр учёта научных открытий, которые могут быть использованы для создания и усовершенствования оружия массового уничтожения.
ВТОРОЕ. В XXI веке надо сформировать географию устойчивого мира, последовательно искореняя войну как способ жизнедеятельности. В мире существует шесть зон, свободных от ядерного оружия. Они охватывают Антарктиду, практически все Южное полушарие, включая Латинскую Америку, Африку, Австралию и Океанию. Самой «молодой» из них является Центрально-Азиатская безъядерная зона, созданная 10 лет назад в Семипалатинске пятью государствами региона. Необходимо интенсифицировать международные усилия по созданию безъядерной зоны на Ближнем Востоке.
В 1992 году Казахстан инициировал созыв Совещания по взаимодействию и мерам доверия в Азии.
Данный форум был успешно институционализирован уже в нынешнем столетии с участием 27 государств континента, ООН и других международных организаций. Положительное значение имеет многостороннее сотрудничество между Китайской Народной Республикой, Российской Федерацией, Казахстаном, Кыргызстаном, Таджикистаном и Узбекистаном в рамках Шанхайской организации сотрудничества. Значительным потенциалом обладают Зоны мира в Южной Америке, Южной Атлантике, Индийском океане. Весь накопленный опыт надо применить для создания на основе специального международного права масштабных Ареалов Мира. В них, разумеется, не должно быть места войнам и конфликтам. Вопросы безопасности и развития в Ареалах Мира могут гарантироваться всеми государствами-членами ООН, а также Советом Безопасности ООН.
ТРЕТЬЕ. В XXI веке надо преодолеть такой рудимент милитаризма, как существование военных блоков, угрожающих глобальной безопасности и препятствующих широкому международному сотрудничеству.
Геополитическая реальность заключается в том, что если существует хотя бы один крупный военный блок, то неизбежным будет формирование его антипода. Сила порождает антисилу. В военные блоки входят разные государства, которые не всегда осознают свою ответственность за мир и безопасность. Более того, имеются попытки использовать зонты военных блоков для получения преимуществ во взаимоотношениях с третьими странами, включая своих непосредственных соседей. Тем самым ситуация противостояния может клонироваться бесконечно, как в отдельных регионах, так и на всем глобальном пространстве. Между тем, опыт прошедших войн и конфликтов показывает, что собственную безопасность невозможно обеспечить за счет ущемления безопасности других государств. Поэтому военным блокам надо противопоставить Глобальную Коалицию государств за мир, стабильность, доверие и безопасность под эгидой ООН. Всеобщей задачей ближайшего десятилетия должно стать прекращение войн и конфликтов в Афганистане, Ираке, Йемене, Ливии и Сирии, на востоке Украины и палестино-израильского противостояния.
Предстоит уменьшить взрывоопасный потенциал ситуаций на Корейском полуострове, акватории Южно- Китайского моря и Арктики.
ЧЕТВЕРТОЕ. Важно адаптировать к новым историческим условиям международный разоруженческий процесс. Недальновидный слом прежних договорных ограничений по противоракетным системам и обычным вооружениям привёл к милитаризации политического пространства Евразии. Это усиливает риск начала глобальной войны даже по причине возможного сбоя электронных систем управления обороной. Нужна новая стратегия деятельности Конференции ООН по разоружению. Нам предстоит заняться устранением качественно новой угрозы – киберпреступности, которая может стать опаснейшим оружием в руках террористов.
ПЯТОЕ. Мир без войны – это, прежде всего справедливая парадигма глобальной конкуренции в сфере международных финансов, торговли и развития. На 70-ой сессии Генеральной Ассамблеи ООН Казахстан выдвинул инициативу разработки Плана Глобальной Стратегической Инициативы-2045.
Этот План – устранение корневых причин войн и конфликтов. Важно выстроить новую тенденцию развития на основе равного и справедливого доступа всех наций к инфраструктуре, ресурсам и рынкам. Его предлагается воплотить в жизнь к 100-летнему юбилею ООН. Казахстан предлагает созвать в 2016 году Международную конференцию ООН на высшем уровне. На ней следует подтвердить принципы международного права в целях предотвращения разрушительных войн и конфликтов в XXI веке. Призывы к благоразумию и диалогу, сдержанности и здравому смыслу не должны стать жертвой информационных атак противников глобального мира.
В XXI веке миру нужен мир!
Это ключевой вопрос!
Мир в XXI веке стоит того, чтобы за него бороться также осмысленно и упорно, как это делали люди в предыдущем столетии. Мы должны подумать о будущем наших детей и внуков. Надо объединить усилия правительств, политиков, ученых, бизнесменов, деятелей искусства и миллионов людей всего мира, чтобы не допустить повторения трагических ошибок прошлых веков и навсегда избавить мир от угрозы войны.
Бездействие или имитация миротворческой деятельности чреваты всемирной катастрофой.
Мой Манифест «Мир. XXI век» продиктован искренней тревогой за судьбу грядущих поколений, которым предстоит жить и работать в XXI веке. Мы, лидеры государств и политики, несем огромную ответственность за будущее человечества. Как человек и политик, прошедший через многие тернии и трудности, как государственный деятель, принявший сложное решение о закрытии Семипалатинского ядерного полигона, я обращаюсь к мировым лидерам и всему международному сообществу с настоятельной просьбой прислушаться к разуму. Надо сделать всё от нас зависящее, чтобы навсегда избавить человечество от угрозы смертоносной войны. Сейчас и в обозримом будущем более актуальной задачи у нас нет.
Гюнтер Андерс, забытый пророк 21 века?
Как командир метеорологического самолета, поддержавшего сброс атомной бомбы на Хиросиму 6 августа 1945 года, Клод Эзерли не испытывал особой враждебности к японцам, причастным к совершению, пожалуй, одного из самых варварских актов Вторая мировая война с полным равнодушием.
Эзерли выполнял свою миссию, не обращая внимания на ее окончательную завершенность. Как это произошло? Как могло случиться, что, как позже писал философ Гюнтер Андерс, «количество злодеяний, необходимое для совершения крайнего преступления, несоразмерного преступления, было равно нулю»?
Работа Андерса (1902–1992 гг.), немецкого философа и эссеиста еврейского происхождения, свидетельствует о некоторых крупных катастрофах 20-го века и их влиянии на интеллектуальный ландшафт того времени. Андерс решил теоретизировать эти катастрофы и влияние технологий на современность и условия жизни людей, в частности, постепенное господство технологий над всеми аспектами человеческой деятельности — коммодификацию, дегуманизацию и даже дереализации мира, которые произошли в результате этого господства.
Сосланный в Париж в 1933 году, Андерс в конце концов оказался в Калифорнии и в голливудской киноиндустрии, где он зарабатывал на жизнь написанием сценариев для фильмов и случайными заработками на фабриках и в кинохранилищах.
Там он внимательно наблюдал за резким подъемом потребительской культуры — из пепла Второй мировой войны и западных гуманистических идеалов — во время посещения семинаров, проводимых членами Франкфуртской школы. Несмотря на его сложные отношения с Теодором Адорно, большая часть критических замечаний и опасений Андерса пересекалась с попытками Адорно разобраться с темной стороной современности. Гораздо позже в своей жизни, лежа на больничной койке, Андерс объявит о своих 9-летнем возрасте.0004 oeuvre дополняют друг друга, предоставляя «энциклопедию апокалиптического мира», которая недавно открылась. В 1950 году он навсегда вернулся в Вену.
Работа Андерса долгое время оставалась неизвестной в англоязычном мире, возможно, из-за того, что Герберт Маркузе назвал ее «беспощадно критическим пессимизмом». Тем не менее, он уже предвосхитил ключевые темы, к которым позже обратились философы Жан-Люк Нанси, Бернар Стиглер, Жан-Пьер Дюпюи и Зигмунт Бауман; и недавно он приобрел новую актуальность и актуальность.
Встревоженный некоторыми социальными последствиями нового фантасмагорического мира, сформировавшегося вокруг нас, Андерс решил проанализировать его и выяснить, как он приучил нас — и даже привел к прямому восприятию — разрушительных последствий технологического прогресса. развитие и даже наше потенциальное исчезновение, чтобы побудить нас вырваться из него, мобилизуя страх.
Приступая к решению проблем, с которыми сталкивается человеческое существование, — и угроз самому его существованию — Андерс отказался от академического стиля своих учителей Эдмунда Гуссерля и Мартина Хайдеггера в пользу более доступного стиля философского языка, который сделал паузу, чтобы рассмотреть исторические реальности как полноценные философские объекты. В частности, Освенцим и Хиросима с их массовым производством смертей в промышленных масштабах стали поворотными моментами в мышлении Андерса. Эти катастрофы стали возможными благодаря прогрессу науки и техники, прогрессу, который поставил под угрозу само существование нашего мира.
Наступление ядерной эры превратило мир в постоянную подготовку к войне и, в интересном противоречии изречению Карла фон Клаузевица о том, что война есть продолжение политики другими средствами, угрожало полностью отменить политику, обеспечив взаимное уничтожение из воюющих сторон. Андерс сожалел о коллективной слепоте тактиков и политиков, их бессознательности в попытках использовать угрозу уничтожения в политических целях — авантюре, основанной на самом их невежестве. В начале 19В 40-х годах он писал (переводы с французского мои собственные):
Никто из нас не обладает знаниями, сравнимыми с тем, какой может быть атомная война… а это значит, что в этой области никто не компетентен и что апокалипсис, следовательно, суть, в руках некомпетентных.
Современное использование ядерной энергии стерло различие между гражданскими и военными и сделало возможность катастрофы вездесущей. Был безвозвратно перейден тот порог, когда человечество сознательно повесило меч над головой и создало условия для своего самоуничтожения.
Катастрофы 20 века для Андерса были просто логическим итогом уже шедшего много лет пагубного процесса постепенного исключения человечества из всех производственных процессов – и, в конечном счете, из мира, созданного теми процессы. Настоящая катастрофа в этом отношении, которую Андерс надеялся сделать «видимой в первый раз», заключалась в трансформации человеческого состояния, трансформации, которая стала столь же естественной и незаметной, сколь и разрушительной. «Атомная бомба, — утверждал он, — была, таким образом, высшей эмблемой неземной, тревожной и навязчивой силы, направляемой сложными технологическими объектами: она показывает, что чем больше растет «наша» технологическая мощь, тем меньше мы становимся; чем безусловнее и безграничнее возможности машин, тем более условно наше существование; чем больше машины связывают нас в силу самого их существования, тем больше мы также выделяемся как расходные и неадекватные» 9.0003 Гюнтер Андерс на пути в Хиросиму в 1958 году. Фото предоставлено Австрийской национальной библиотекой и архивом Гюнтера Андерса.
Подобно своей первой жене, философу Ханне Арендт, Андерс сделал паузу, чтобы поразмыслить об отступлении человеческой морали и о способности человека приостанавливать свою способность к размышлениям, расставаться со своей чувствительностью и сочувствием. Нет более насущной задачи, чем исследовать те процессы, которые «вписаны в самое сердце нашей технической современности», а это означает, что «повторение чудовищного не только возможно, но и вероятно».
Технологии ограничивали наши эмпирические горизонты, предлагая только готовые миры
Сначала защитные технологии и хитрости, опосредуя каждое измерение человеческой жизни, усугубляли наше отчуждение в мире и теперь угрожали сокрушить нас. В его знаменательном труде «Устаревание человека », первый том которого (с подзаголовком «О душе во время Второй промышленной революции» ) вышел в 1956 году, а второй том ( «Об уничтожении жизни во время Третьей Промышленная революция ) в 1980 году — Андерс выступил с резким обвинением в адрес современной потребительской технологической реальности.
Современная модель труда с ее крайним техническим разделением труда и цепочками абстракций заставила рабочего упустить из виду конечный продукт (и последствия для окружающей среды) и свела его функцию к простому повторяющемуся выполнению или контролю. Рабочий выполнял стандартную работу с небольшой внутренней ценностью, направленную в основном на получение прибыли, в которой было мало возможностей для самовыражения или развития трудовой этики.
При всех своих преимуществах технология ограничила наши эмпирические горизонты, предлагая только готовые миры и предопределенные модальности опыта, тщательно определенные корпорациями и рекламной индустрией. Как писал Андерс:
Весь мир, поскольку он предлагается, предопределяет действия, мнения, чувства, которые мы принимаем во внимание, короче говоря: весь наш образ жизни, что наше послушание обеспечивается без необходимости воспринимать приказ. в качестве таких. Потребление того, что бесплатно, является нашим послушанием, как и выполнение полученного приказа.
Пролетаризация труда шла рука об руку с производством некачественной продукции, запрограммированной на немедленное устаревание: предметы больше не предназначались для длительного использования, а предназначались для потребления в качестве скоропортящихся материалов и замены с бешеной скоростью в бесконечном цикле творения. и разрушение, оправданное рекламной «тягой к смерти». Мир превратился в «призрак», дереализованный из-за обилия эрзац-продуктов и воображаемых реальностей, которые проникли в нашу частную жизнь в форме того, что Андерс назвал «шутливыми продуктами, свободно доставляемыми [по радио и телевидению] в наши дни». дома’:
Ничто не отчуждает нас от самих себя и не отчуждает мир более пагубно, чем проведение нашей жизни, теперь уже почти постоянно, в компании этих обманчиво интимных существ, этих призрачных рабов, которых мы впускаем в наши гостиные.
Эта «техно-тоталитарная империя» угрожала «ликвидировать» нас и превратить нас в простые винтики мегамашины.
На самом деле:
возможность нашей собственной ликвидации — это принцип, которым мы наделяем все наши технологические устройства, независимо от того, какую другую особую функцию мы им также возлагаем. Ликвидация — это исключительный принцип, который лежит в основе конструкции машин… Мы стремимся исключительно к машинам, функции которых делают нас излишними, отключают нас и ликвидируют нас.
В рамках этого «тоталитаризма аппаратов» запрограммированное устаревание было распространено на человека, поскольку он обнаружил, что все больше ассимилируется с технологией производства. Он постепенно лишался своей автономии и способности создавать мир для себя, а его свобода сводилась к жесткому выбору между адекватностью в технологическом мире или исключением из него из-за несоблюдения его императива непрерывно производить и потреблять. Вкладывая все измерения человеческого существования, он привел к полному умиротворению и подчинению человека в полностью потребительском обществе:
Эта логика, которая в них обитает, исходит из ролей, которые они должны были играть с момента их изобретения: экономия человеческого труда, увеличение производства, эксплуатация природы.В этом суть разговора о миллионах пассивных Эйхманов, освобожденных от мыслей и ответственности, а не от действий, которые выполняют бездумные задачи иначе, чем чисто инструментальными способами. Человек, вероятно, не машина, но он ведет себя так в ситуации, когда машины навязывают ему правила работы. В самом деле, прогресс техники не следует понимать как обязательно прогресс человечества: он далеко не сопровождается прогрессом мысли, рефлексии и ответственности, поскольку устраняет их вмешательство и даже часто делает их невозможными.
В этом суть разговора о миллионах пассивных Эйхманов, освобожденных от мыслей и ответственности, а не от действий, которые выполняют бездумные задачи иначе, чем чисто инструментальными способами. Человек, вероятно, не машина, но он ведет себя так в ситуации, когда машины навязывают ему правила работы. В самом деле, прогресс техники не следует понимать как обязательно прогресс человечества: он далеко не сопровождается прогрессом мысли, рефлексии и ответственности, поскольку устраняет их вмешательство и даже часто делает их невозможными. Важно отметить, что человек все чаще оказывался вовлеченным в производство собственного исчезновения «наиболее естественным образом». Андерс приступил к анализу «новой разновидности стыда», наложенного на человека за то, что он был рожден, а не создан. Наш дизайн был «слепым и непродуманным», наши тела «жесткими, непокорными и ограниченными», в отличие от «безупречных продуктов, которые тщательно разработаны насквозь» и которым мы никогда не сможем соответствовать.
Технологическая современность навязала нам одностороннюю капитуляцию перед машинами, сделав наши способности понимать, чувствовать или действовать избыточными и излишними в надежде стать «абсолютно единосущными» машинам и освободиться ими от наших «недостатков». Для Андерса коренная причина нашей апатии заключалась в несоответствии, которое возникло между нашими способностями, особенно нашим воображением, и нашими действиями, таким образом, что «мы не можем представить себе то, что можем построить; мысленно воспроизвести то, что мы можем произвести; осознать реальность, которую мы можем воплотить в жизнь».
Способность убивать тысячи одним нажатием кнопки больше не сравнивалась со способностью оценивать причиняемое бедствие. Это «прометеевское отставание» часто анестезировало наши способности, в том числе нашу способность бояться опасности, которая нам угрожает, по той простой причине, что мы не можем знать то, что мы не можем понять или представить себе конкретно или нравственно.
Эти ограничения в нас вызвали состояние безответственности, форму нигилизма в действии, которая поддерживала нас как раздробленных личностей, пока мы стремились к собственной неуместности и исчезновению.
Некоторые из предсказаний Андерса поражают своим предвидением того, как устройства и машины стали посредниками в наших мыслях, дискуссиях, идеях и даже отношениях, наполняя наши умы вызывающей привыкание и умиротворяющей легкомысленностью:
Управление массами, как это делал Гитлер становятся излишними: если хотят лишить человека его личности (и даже заставить его гордиться тем, что он никто), его уже не нужно топить в массе…
Никакое обезличивание, никакое унижение человека не эффективнее, чем тот, который, кажется, сохраняет свободу личности и права этого человека. Каждый в отдельности подвергается процессу «кондиционирования», который точно так же работает и в клетках, где индивидуумы, несмотря на их одиночество, сейчас заключены в миллионы изолированных единиц.
Это обращение незаметно, поскольку оно представлено как развлечение, поскольку оно скрывает от своей жертвы жертвы, которые требует от нее, и оставляет у нее иллюзию частной жизни или, по крайней мере, личного пространства. Мы наполним умы людей бесполезным и веселым. Непрекращающейся музыкой и болтовней хорошо мешать уму думать. Сексуальность будет поставлена во главу угла человеческих интересов. В качестве социального транквилизатора нет ничего лучше…В общем, мы обязательно изгоним из жизни серьезность, высмеиваем все, что высоко ценится, и постоянно защищаем легкомыслие: чтобы рекламная эйфория стала эталоном человеческого счастья и образцом свободы. Таким образом, одна только обусловленность приведет к такой интеграции, что единственным страхом, который необходимо поддерживать, будет страх быть исключенным из системы и, следовательно, лишенным доступа к условиям, необходимым для счастья.
Наша «слепота перед лицом апокалипсиса», которая, по словам Андерса, характеризует Третью промышленную революцию, позволяет нам «строить планы и жить так, как будто все… будет продолжаться, как прежде».
Эта вера в прогресс, настойчиво укоренившаяся со времен промышленной революции, делает немыслимым конец человеческой истории:
Столкнувшись с идеей апокалипсиса, наша душа проигрывает. В этих условиях идея апокалипсиса для нас не более чем простое слово.
Большая часть недавнего технологического переворота в нашей жизни была подкреплена мифом о том, что он был синонимом эмансипации и прогресса, — тщеславию, которое было подозрительно бросать вызов, даже несмотря на то, что этот императив еще больше способствовал росту неравенства, разрушению природы. и трата ресурсов. «Настоящими террористами» в этом отношении являются так называемые ответственные эксперты, которые были столь же невежественны, как и мы, но «которые постоянно пугают наш общий мир угрозой разрушения». еще больше закрепляя его устаревание и помещая его вне истории.
В свете надвигающегося экологического кризиса, нашего растущего рабства бездушному потребительскому обществу, построенному на отходах и эксплуатации, и все более опосредованной природы реальности анализ Андерса остается поразительно актуальным.
Несмотря на растущее освещение этих угроз в средствах массовой информации, мы живем в то, что Андерс назвал «эпохой неспособности бояться», и по-прежнему в подавляющем большинстве остаемся пассивными перед лицом этого развития. Даже объективно осознавая опасности, связанные с климатическим кризисом, исчезновением биоразнообразия и истощением ресурсов, мы предпочитаем продолжать говорить о них на словах, чтобы лучше избегать прямой конфронтации с ними. Мы находим прибежище в невежестве, даже в безрассудном чрезмерном потреблении. И все же, столкнувшись с перспективой нашего не столь отдаленного вымирания, «имеем ли мы, — спрашивает нас Андерс, — право сидеть сложа руки? Является ли смертная тяжесть нашего будущего… карт-бланш на лень?»
Чтобы культивировать и обучать способности, ставшие бессильными из-за технического прогресса, Андерс предлагает нам использовать память о прошлых бедствиях, чтобы поддерживать образ человека в его творчестве, изобретательности, чувствительности и ответственности.
Если мы хотим выжить, по словам Андерса, «мы должны практиковать понимание невидимого как настоящего во все времена и воспитывать следующее поколение в этом понимании и страданиях, которые оно требует». натурализовать то, что сделало нас жертвами и заложило основу для нашего вымирания, но вместо этого защитить нашу человечность и силу как личности. Крайне важно выйти из нашего сна, расширив пределы воображения, чтобы снова осознать человеческие, социальные и моральные последствия наших действий и осознать адекватную ответственность за любые непропорциональные последствия. Только тогда мы можем надеяться «сохранить [нашу] совесть в эпоху машин».
Андерс утверждал, что широко распространенное противостояние морально безответственному производству и потреблению возможно и объект ясности. Таким образом, он предвосхитил «просвещенный катастрофизм», теоретизированный французским мыслителем Дюпюи. Убежденный, что у человечества нет времени, Андерс надеялся «посеять панику» и вырвать читательскую аудиторию из ее апатии: «Потому что тот, кто видит опасность в панике, а не в той опасности, от которой мы предостерегаем тех, кто стремится тревожиться, искажает истину и умышленно ослепляет ближних — и конструировать новую мораль, способную учесть новые катастрофы и сохранить человечество.
В частности, Андерс повелел нам протестовать и восставать против фатальности технототалитаризма. Опираясь на борьбу социалистов против капиталистического рабства и на пролетарские успехи XIX века, а также на свои собственные размышления об атомных бомбах, «нет ничего более ложного, чем утверждение, что в наше время у нас больше не будет власти, того же долга сопротивление» — Андерс утверждал, что решительная и широко распространенная оппозиция определенным способам социальной организации и морально безответственным формам производства и потребления возможна, например, через профсоюзы и политические движения. Он также призвал к забастовке против производства и потребления:
Мы должны были бы, следовательно, объяснить им, что сегодня необходима забастовка совершенно нового рода, забастовка, цель которой в корне отличается от цели всех стачек, имевших место до сих пор: что забастовка сегодня желательна не только когда речь идет о борьбе с невыносимыми условиями труда или заработной платой, а также когда продукты, которые нас просят производить, приводят к неоправданным последствиям; что тот, кто чувствует в себе хотя бы искру ответственности, обязан отказаться принимать участие в изготовлении таких изделий, независимо от предлагаемой за это зарплаты.
Отказываясь сотрудничать с репрессивным порядком, создавая формы сопротивления любому порядку, который увековечивает массовые убийства, обесценивает нас как человеческие существа, атомизирует общества и ставит под угрозу само наше существование, мы тогда, возможно, могли бы надеяться спасти человека от конформистской культуры отбросов . В книге «Взгляд с Луны: философские размышления о космическом путешествии » Андерс, за несколько десятилетий до того, как новое поколение миллиардеров попыталось колонизировать космос, вообразил, что смотрит на Землю с Луны. Возможно, еще не поздно вновь осознать нашу общую судьбу.
Очерки читателей (Проект написания рассказов Бюхнера)
В ответ на наш запрос о эссе о пороге мы получили множество убедительных отзывов. Ниже подборка. Следующие две темы для читательских материалов: шарнир и охота — подробнее.
Господь воззвал: «Самуил!» И сказал Самуил: «Вот я!» (1 Цар.
3:4). Любовник из моих 20-х рассказал мне эту историю. Он любил это. Я здесь! Однажды он (любовник) обвинил меня в том, что я самовлюбленно пялился на себя в его тостере, пока я ел спагетти. На самом деле, я просто искал себя. А вот и я.
В том году я читал книги о буддизме, традиции, в которой порог имеет большое значение. Я останавливался в дверях и думал: Порог . Стою в коридоре после чистки зубов и думаю: Вот я. О переходе от этого к этому.
Я поэт, и в поэзии порог тоже имеет большое значение. Ларри Левис пишет о поэте как о пороге, о путешествии в пустыню, в бессознательное, в место за пределами социального. По иронии судьбы именно это изложение позволяет поэту воссоединиться с самим собой и с другими, снова вернуться и рассказать об этом месте. «В момент написания, — говорит он, — то, что снаружи, перемещается внутрь».
Мне кажется, что это и есть жизнь — постоянное становление, стояние в дверях на пути от одного к другому.
В некотором смысле у меня не было выбора, кроме как принять постоянное состояние становления. Даже вопрос, откуда я родом, всегда волновал. Моя мать забеременела мной в 18 лет, а затем последовала за семьей своего мужа в Лоуренс, штат Канзас, где она гуляла по холмистому ландшафту этого студенческого городка в самодельных мини-платьях для беременных. Через шесть недель после моего рождения мы вернулись в Северную Каролину, но я продолжал переезжать каждые несколько лет на протяжении всей своей жизни, следуя за моей молодой матерью, закончившей колледж, поступившей в аспирантуру в другой холмистый городок колледжа в Теннесси, а затем перевезший нас. несколько лет за границей, пока мы не вернулись в Канзас, где я поступил в колледж. Я продолжал кочевать самостоятельно, перемещаясь по Среднему Западу, Северо-Востоку и Юго-Востоку, описывая круги.
После того, как я защитил докторскую диссертацию, я в течение года преподавал в частной средней школе в Сент-Поле, штат Миннесота.
Другой учитель — пожилая женщина с энергией человека, соприкоснувшегося с тем, что она может предложить, — однажды спросила меня, откуда я. Я объяснил ей, почему это был один из самых сложных вопросов для меня, что я жил во многих местах, что я чувствовал себя наиболее живым в городе, окруженном искусством и художниками, и парадом человечества прямо там, на улице, но что я также жаждал мира и одиночества и места, где я мог бы слышать сверчков по ночам. Пока я говорил, чувствуя, что ищу точку опоры, ее глаза загорелись, и, наконец, она сказала: «Вы так много можете предложить этим студентам. Ваш разнообразный опыт является ценной частью того, что вы привносите в свое обучение».
Ее рефрейминг был как раз тем, что мне было нужно, чтобы начать делать то, что Долли Партон говорила всем нам: «Узнайте, кто вы, и сделайте это нарочно». Я пытаюсь сделать это намеренно. Я пытаюсь предложить это как часть моего служения миру: жить своей жизнью в отношении к поэтическому свидетельству становления.
Джоанна Пенн Купер
Дарем, Северная Каролина
Наркоманы говорят о достижении дна, и, будучи выздоравливающим наркоманом, я лучше знаком с этой пропастью, чем кому-либо еще. И все же мое принуждение в конце концов вынудило меня к блаженному избавлению.
Моя история приняла критический оборот в запертом психиатрическом отделении, где меня поразило, что все, что я мог бы сделать, никогда не порадует ни меня, ни кого-либо еще. У меня была прекрасная работа преподавателем литературы, некоторые успехи в карьере и, прежде всего, замечательная семья, для которой я был все меньше и меньше мужем и родителем и все больше и больше слугой метко названного демона рома. Я знаю, что значит обладать.
В последнюю ночь моей карьеры алкоголика мой первенец и дочь доставили меня в отделение неотложной помощи. Без двух дней успокоительного я мог бы сойти с ума в палате, в которую меня поместили. Старый мореплаватель Сэмюэля Тейлора Кольриджа говорит о «Кошмаре жизни-в-смерти».
Он проклят неспособностью молиться, пока не предложит адекватное искупление: как естественные, так и духовные сферы одинаково остаются для него недоступными, даже если технически он продолжает жить. По какой-то причине я подумал об этом стихотворении и увидел, что, хотя я учил его бесчисленное количество раз, я никогда не знал, что Кольридж имел в виду под этим термином.
А затем какая-то сила, которая вечно вне меня, должно быть, решила, что я прожил свое собственное покаяние. Как раз в третью полночь в той палате, где я лежала в стыде и унынии, я услышала короткую разговорную фразу: Все будет хорошо. Прозаический голос произнес это. Не было ни ударов молнии, ни вспышек света, но в тот же миг огромная тяжесть снялась с моего тела, и я вошел в царство, о котором Павел говорил филиппийцам: мир, превосходящий всякое понимание. Я на мгновение остановился на пороге; приехав той ночью на эту его сторону, по милости Божией, у меня не было принуждения к употреблению алкоголя или каких-либо заменителей в течение долгого, долгого времени.
Скептики спрашивали меня, откуда я знаю, что этот голос «настоящий». У меня есть ответ, одновременно точный и, по крайней мере, для них расплывчатый: я это слышал. То, что я чувствовал, превосходит понимание, но оно напомнило мне чувство бестелесности, которое я испытал, слушая великую церковную музыку, низкую и высокую, моего детства. Тогда это тоже было неописуемо; это не имело ничего общего с теологией.
По правде говоря, и сейчас нет. Богословское исследование поглощает и стимулирует меня. Тем не менее, какую бы форму она ни принимала, теология (как и антитеология и все виды критики) — это человеческая конструкция, и я не верю в человечество. В более возвышенной энергии, без которой я был бы либо пьян, либо одурманен, либо, скорее всего, мертв.
Я много молюсь. Я почти постоянно молюсь, больше вне церкви, чем в ней. Я молюсь за тех, кто все еще страдает от токсикомании. Я молюсь за святых и незнакомцев, и прежде всего я молюсь за семью и друзей, к которым я был возвращен через силу, которую я называю Богом, чье воплощение я получил с самого начала и до сих пор убежден считать Христом.
Но не спрашивайте меня о таких малопонятных вещах, как загробная жизнь. В каком-то смысле я чувствую, что живу сейчас.
Сидней Леа
Ньюбери, Вирджиния
Она не помнит, что только что это сказала. Она не помнит, что я только что это сказал. Она не знает ответов на вопросы, которые задают врачи: кто такой президент? Какой сегодня день? Когда у нее день рождения? Она не знает, как добраться домой, и даже не помнит, кто я.
Бесполезно пытаться ее исправить. Она не может прийти в себя — даже на мгновение. Это усилие предназначено только для меня, чтобы сориентироваться в том, что я считаю реальностью.
Моя дорогая мама сильно страдала перед смертью прямо перед своим 103-летием. Разум подвел ее, но тело не сдавалось. Пока она пыталась умереть, я сидел на ее кровати, обняв ее. За последние несколько дней она несколько раз говорила, что ей плохо. Но когда в тот день она прислонилась ко мне своим маленьким сильным телом, она заговорила.
«Я хочу сесть к тебе на колени», — сказала она. Я был обеспокоен. Как я мог поднять ее к себе на колени? Затем она снова сказала: «Иисус, я хочу сесть к тебе на колени».
С тех пор я много раз думал об этом. Я не сторонник сентиментальности или романтизма. Строить и верить религиозным фантазиям о жизни или даже жизни после смерти для меня больше не работает. Но я верю, что она была в том внутреннем мире со Христом — в том, что мы могли бы назвать долиной смертной тени, той, которую Он строил вместе с ней почти 103 года. Она была на пороге рая, а я все еще был в этом незрячем мире, и время от времени лишь мельком видел его существование.
Гала Ван Итон
Норман, ОК
От Фредерика Бюхнера, Последний Зверь :
— Пожалуйста, — прошептал он. Все еще лежа на спине, он вытянул кулаки так далеко, как только мог… — Пожалуйста. . …» — затем открыл их, ладонями вверх, и держал их там, ожидая чего-то, чтобы воздух раскололся, отогнулся, как полог палатки, и пропустил великолепие.
. . . Две ветки яблони ударились друг о друга с мягким лязгом дерева о дерево. Это было все — тик-так, — стук ветвей, — но затем яростный рывок возбуждения от того, что было только рассветом, только запахом приближающегося лета, только возвращением домой, но, о Боже, подумал он, с огромной шишкой в его горле и безумной ухмылке, это была агония радости и красоты, падающая дико и мягко, как дождь. . . . Может быть, все его путешествие, думал он, было только для того, чтобы привести его сюда, чтобы услышать, как две ветки вот так дважды ударились друг о друга, чтобы увидеть, как ничто не пересекает порог, но увидеть порог, услышать сухое цоканье языка мира в подход, возможно, великолепия.
«У меня будет утешительный уход», — объявил папа с улыбкой, как будто кто-то вручил ему теплое одеяло и какао. Рак желудка, сдерживаемый операцией и химиотерапией, снова появился — на этот раз в его печени. Паллиативная помощь была следующим подходом, который он выбрал, готовясь переступить порог смерти.
Он не получит больше химиотерапии, облучения, реанимации или искусственной вентиляции легких. Он получит обезболивающие, антациды, слабительные и все, что облегчит его тело.
Я принял его решение, но я был огорчен, задаваясь вопросом, выживет ли он, чтобы проводить меня к алтарю. Будет ли он присутствовать на моей свадьбе лично или духовно?
Три месяца спустя подружки невесты, цветочница и я были в притворе, когда я услышал, что мой папа прибыл в церковь. Водитель фургона закатил его, чтобы поприветствовать всех гостей, прежде чем женихи проводили их на свои места. Он пожал всем руки, широко улыбаясь.
Мой брат толкнул инвалидную коляску отца по проходу рядом со мной. Я держала его руку в одной руке и свой букет в другой. Этот секс втроем был не таким, каким я представлял его себе, идя по проходу, но я был вне себя от радости. Когда служитель спросил: «Кто выдает эту женщину замуж?» мой папа сказал: «Моя жена и я!» так громко, словно на последнем издыхании сказал: Наконец-то! Действительно, я была 50-летней невестой.
На приеме хор парикмахерской подпевал моему отцу «С днем рождения», когда его внук преподнес ему шоколадный торт с несколькими свечами, а не со всеми 86. Он гордо произнес свой тост. Во время танца отца и дочери под «Восход, закат» мы сидели вместе. С глубоким восторгом мы праздновали друг друга.
Вечером, когда мы вернулись из нашего медового месяца, мы навестили моего папу. «Мне нравится приветственный комитет, — сказал он. Я не знал, что он имел в виду. Муж указал вверх, объяснив, что портал открыт и на пороге собираются умершие родственники. Но папа выглядел таким бодрым и таким спокойным, что я сомневалась, что он пройдёт в ту ночь. Я поцеловал его. “Я тебя люблю. Увидимся утром». Но на следующее утро мы получили новости. У нас были запланированы похороны.
Тереза Ющок
Чапел-Хилл, Северная Каролина
Я проснулась рано 14 февраля 1970 года, в день моей свадьбы. Температура на улице была 20 градусов ниже нуля в Фергус-Фолс, штат Миннесота.
Я прибыл в церковь около 9 утра, причесанный и готовый к работе. Но жениха не было.
Накануне ночью Курт подвез меня до моего дома, прежде чем взять мою машину, чтобы присоединиться к своим родителям в мотеле. Теперь он пропал. Я вспотел и ходил взад-вперед, когда, наконец, парадная дверь церкви распахнулась, и он вошел, неся с собой порывы снега и холода. Он опоздал, потому что моя машина не заводилась. Я его предупредил, что ночью нужно прогреть машину, даже поспорил, что иначе она не заведется. Я выиграл и положил пенни в свой ботинок.
На скамьях было полно родственников и друзей. Два пастора, служившие на свадьбе, были готовы и заняли свои места. Глядя на Курта, я сделал первый шаг через невидимый порог. Последнее, что я помню, когда шла по проходу, была мысль: «Все, пути назад нет», когда я шла вперед, чтобы встретить его.
Почти 40 лет спустя, 9 сентября 2009 года, Курт плохо себя чувствовал, но сказал, что с ним все в порядке. В 11 часов вечера он уехал развозить газеты по предприятиям и местам отдыха.
Как и каждый вечер, мы обнялись и сказали: «Я люблю тебя». Я сказал ему быть в безопасности и вернуться ко мне домой. Около 2 часов ночи он позвонил из Перкинса и сказал, что что-то не так. Я слышал его дыхание, и это было нехорошо. Мы повесили трубку, чтобы он мог позвонить 911. Нашими последними словами друг другу были: «Я боюсь» и «Я тоже боюсь».
Когда я приехал на стоянку, Курт был в машине скорой помощи, а врачи скорой помощи, полиция и пожарные входили и выходили из машины, пытаясь перезапустить его сердце. Когда я подошел к машине скорой помощи, мне навстречу вышел высокий худощавый полицейский и обнял меня за плечи. Вскоре пожарные с опущенными головами медленно и бесшумно ушли, а полиция удалилась. Один из медиков сидел в машине скорой помощи, обхватив голову руками. Я отошел от полицейского и направился к машине скорой помощи, потому что знал, что Курт ушел.
Такая ясная ночь была. Я смотрел на небо. Казалось, что Большая Медведица касается деревьев. Курт и я однажды выбрали звезду, образующую край Большой Медведицы, в качестве «нашей звезды».
Это была точка света, которую мы оба могли видеть, даже когда нас разделяли тысячи миль. Подняв голову, я почувствовал, как удар сползает вниз и окутывает меня, как одеяло. Я приветствовал это как дар благодати.
Я забрался в машину скорой помощи и сел рядом с Куртом, пока скорая помощь рассказывала мне историю последних минут жизни Курта. Тогда я накрыл его голову простыней и вышел из скорой помощи.
На мгновение я постоял в одиночестве, глубоко осознавая, что нахожусь на распутье. Я больше не буду ходить с мужем рядом со мной. И все же я знал, что я не одинок. Я глубоко вздохнул и перешагнул еще один порог. Я снова подумал: «Все, назад пути нет». Я направился к ресторану, где ангелы, одетые как дети-готы, окружили меня и обняли, рассказывая свою историю о последних минутах жизни Курта.
Сьюзан Л. Петерсон
Лино Лейкс, Миннесота
«Я не могу гарантировать, что вы переживете эту операцию. За свою 30-летнюю практику я никогда не видел никого с таким потрясающим семейным анамнезом послеоперационного инсульта», — сказал анестезиолог, когда мне предстояла серьезная операция по поводу рака яичников.
Возможность пересечения последнего порога жизни казалась неизбежной. Очевидно, я не пересекал его в тот день. Операция прошла хорошо. После очередного курса химиотерапии я теперь классифицируюсь как NED (нет признаков заболевания), термин рака яичников для обозначения ремиссии.
Поскольку я живу в этой пограничной стране, последний порог все еще маячит на горизонте. Мой рак хоть и излечим, но еще не излечим. Поскольку я осознаю свою смертность, я часто чувствую себя не в ладах с обществом, настолько расстроенным, напуганным и в конечном счете парализованным страхом смерти, что оно не может даже найти слов, чтобы выразить порог смерти, через который, подобно порогу рождения, мы все должен пройти. В приличном обществе мы радостно рождаемся, но никогда не умираем, мы просто уходим.
Псалмопевец смело поет: «Господи, покажи мне конец мой и какова мера дней моих; дай мне знать, как быстротечна жизнь» (Пс. 39:4). Древние израильтяне знали, как и я, что хотя такие мысли вызывают ужасные эмоции, которые активизируют нашу экзистенциальную тревогу, принятие собственной смертности дает нам возможность более полно ценить жизнь и более глубоко любить живых святых в нашей жизни.
Наша культура ослепляет нас отрицанием смерти, порожденным страхом. Но когда мы снимаем эти шоры и ясно видим, что однажды каждый из нас перейдет через этот последний порог в изобилие благодати и любви Божией, мы вынуждены жить более полно и мужественно во все дни, месяцы и годы. которым мы благословлены.
Джейн Даффилд
Питтсбург, Пенсильвания
Наша великая западная одиссея, которую мы с 11-летним внуком назвали — летняя поездка в четыре национальных парка в Аризоне и Юте. В течение 11 дней нас связывали короткие походы и ночные ужины с мороженым.
В полдень мы прибыли в Национальный парк Арки, последним в пути. Температура подскочила до 107 градусов, поэтому мы ждали до 7 часов вечера. чтобы начать наш долгожданный путь. Даже тогда мы обливались потом, прежде чем сделать шаг.
Я начал задаваться вопросом, хватит ли мне, только что исполнившемуся 70, выносливости, чтобы сделать это. Но Джек продолжал подбадривать меня: «Ты сможешь, дедушка!» когда он протянул руку, чтобы потянуть меня за собой.
Последний участок тропы был самым опасным: узкий выступ, высеченный в отвесной скале и изгибающийся вверх вокруг нее. Одна неосторожная ошибка, и мы можем упасть с 15 до 30 футов. Иногда мы с Джеком, оба боявшиеся высоты, были почти парализованы.
Но там, на краю потрясающей пропасти, была Изящная Арка. Таинственный, мистический, он выглядел так, будто был построен первобытной расой Титанов.
То, что должно было показаться Джеку вечностью, мы смотрели на него в тишине. Затем слова вылетели из моего рта: Двери. Ворота. Порталы. Пороги. Прибрежные зоны, где соприкасаются разрозненные измерения, такие как суша и море, земля и небо. Я спросил: «Представляешь, если бы ты прыгнул через арку, что было бы с другой стороны?»
Это была лиминальность, смотревшая нам двоим прямо в лицо — та сбивающая с толку дезориентация, которую чувствуешь, проходя через метаморфозы большого жизненного пути. Что касается моего внука, который носит мое имя и прозвище моего отца, он вот-вот должен был войти в иногда пугающую страну чудес подросткового возраста.
В моем случае я только начал катиться по пугающему склону старости. Потомство повторяет родословную.
Когда мы созерцали арку, я заметил: «Знаешь, ты и я похожи на Януса».
«Янус?» Его брови нахмурились.
«Римский бог порогов. У него два лица. Его старое лицо смотрит в прошлое. Его молодое лицо смотрит в будущее. Мне все больше и больше будут нужны ваши молодые глаза, чтобы помочь мне увидеть будущие возможности».
Джек, чей эмоциональный интеллект зашкаливает, быстро добавил: «И мне понадобятся твои старые глаза, чтобы увидеть уроки прошлого».
Через отверстие арки скоро появятся первые звезды. Я подумал о Святом Павле, видящем сквозь тусклое стекло. Я сказал Джеку: «Я хочу, чтобы ты перестал видеть вещи такими, какие они есть, и сокрушаться: «Почему?», стал мечтать о том, чего еще нет, и спрашивать: «Почему бы и нет?» Он ничего не сказал, но этот мальчик на край юной взрослой жизни положил голову мне на плечо.
На нас снизошла святая тьма, и из откровения мы спустились обратно в обыденность.