Триста эссе о русской литературе — Журнальный зал
И.Н. Сухих. Русская литература для всех. — СПб.: Лениздат, 2012.
Школьный
курс классической русской литературы часто служит надежной прививкой против ее
дальнейшего чтения. Иммунитет, как правило, сохраняется в течение всей жизни;
при необходимости ревакцинация проводится известной фразой Аполлона Григорьева:
«Пушкин — наше все». Причина этого, возможно, заключается в том, что прочие
учебные предметы не ориентированы на определенный возраст изучающего и не
требуют наличия у него каких-либо душевных свойств и опыта в дополнение к
хорошей памяти и средним аналитическим способностям. Таблицу умножения, закон
всемирного тяготения и тот факт, что Волга впадает в Каспийское море,
теоретически можно усвоить в любом школьном и более старшем возрасте. С другой
стороны, произведения, составляющие список обязательной к изучению в школе
литературы, в абсолютном своем большинстве были написаны их авторами для
взрослых.
Разобраться в «Отцах и детях», «Преступлении и наказании»,
«Войне и мире» в шест-надцать лет едва ли возможно, да школьная программа и не
ставит перед собой такой мас-штабной задачи. Скорее, начинающий читатель должен
впервые войти в великую библиотеку и впоследствии — непременно захотеть в нее
возвратиться. Это возвращение, очевидно, и есть самая трудная задача школьной
учебы. Однако мысль о возвращении к тому, что было темно, непонятно, давило
неокрепший разум вечными вопросами и требовало невозможного душевного
сопереживания, нередко непреодолима. Даже осознание того, что отказ от чтения
классики равноценен отказу от понимания человека как мыслящего и чувствующего
существа, не служит достаточно весомым аргументом против памяти о том уроке
литературы, на котором был задан вопрос о взаимных чувствах Евгения Онегина и
Татьяны Лариной.
Обвинить в этом учителей и учебники кажется столь же очевидным, сколь и несправедливым. Школьный учебник написан прежде всего для того, чтобы учить, а не развлекать и заинтересовывать, и в случае с математикой или географией он выполняет свою функцию. В то же время ограниченность всевозможными ГОСТами играет с учебниками по литературе злую шутку, — «благодаря» им пропадает желание читать не только сами эти учебники, но и читать вообще. Учебник, призванный открыть перед читателем двери библиотеки и стать надежным провожатым, становится одновременно железной дверью, вечно задвинутым засовом на ней и суровым ее стражем, изъясняющимся к тому же на чужом наречии.
Если исходить из того простого факта, что учебник математики есть, в сущности, «произведение математики», написанное математическим языком, что это математический текст, а учебник географии — текст географический
«Русская литература для всех» — необычная книга; на сегодняшний день, пожалуй, единственная в своем роде. Это не только и не столько учебное пособие для школьников (ведь для школьников уже издан рекомендованный Министерством образования РФ большой учебный комплекс под редакцией Игоря Николаевича Сухих, учебники для десятого и одиннадцатого классов в котором — целиком авторские; настоящее издание представляет собой их отредактированную версию), сколько книга для тех, кто чувствует необходимость открыть или переоткрыть для себя русскую литературу, заново познакомиться с, казалось бы, знакомыми именами классиков и увидеть за этими именами судьбы, сами по себе достойные увлекательных романов.
«Однажды Чехов предложил своему редактору и издателю «сюжет
для небольшого рассказа»: «Напишите-ка рассказ о том, как
молодой человек, сын крепостного, бывший лавочник, певчий, гимназист и студент,
воспитанный на чинопочитании, целовании поповских рук, поклонении чужим мыслям
<…> выдавливает из себя по каплям раба и как он, проснувшись в одно
прекрасное утро, чувствует, что в его жилах течет уже не рабская кровь, а настоящая
человеческая…» (А.
<…>
В марте 1897 года у Чехова пошла горлом кровь и он оказался в московской клинике. Навестивший его издатель А. С. Суворин записал в дневнике: «Чехов лежал в № 16, на десять №№ выше, чем его “Палата № 6”… Больной смеялся и шутил, по своему обыкновению, отхаркивая кровь в большой стакан. Но когда я сказал, что смотрел, как шел лед по Москве-реке, он изменился в лице и спросил: “Разве река тронулась?” Я пожалел, что упомянул об этом. Ему, вероятно, пришло в голову, что не имеет ли связи эта тронувшаяся река и его кровохарканье. Несколько дней тому назад он говорил мне: “Когда мужика лечишь от чахотки, он говорит: «Не поможет, с талой водой уйду»”».
Писатели и созданные ими персонажи становятся героями нового
текста, главный из которых — само Слово, «родившееся» в середине X века
неразборчивой надписью на разбитом глиняном сосуде, «которая читается то как горухща, то как — горушна, то как горунща,
а переводится чаще всего как горчица».
«От этой надписи до первой известной русской книги, так называемого Остромирова Евангелия (1056—1057), — всего сто лет, а до великого «Слова о полку Игореве» — около двух веков. По историческим меркам, русская литература родилась почти мгновенно».
Трехтомник охватывает практически всю историю словесности до конца XX века, его перекликающиеся друг с другом главы-эссе (названия которых больше похожи не на заголовки глав учебника, а на титулы книг: «Экспозиция: роман с халатом», «Петербург: город странный, город страшный», «Мир: белое, черное, красное») складываются в самостоятельный рассказ, имеющий свою завязку, сюжет и [открытый] финал. Голос автора в этом рассказе звучит всегда живо и заинтересованно и никогда — навязчиво и нравоучительно.
«Двадцатый век завершился тем, что Россия еще раз, как и в
1917 году, изменила границы, название, государственный строй. Молодая
Российская Федерация, вероятно, еще долго будет разбираться со своим прошлым, с
наследием Российской империи и СССР.
Меняются государственные праздники и
государственные символы, резко поляризовано отношение к разным историческим
фигурам и событиям. Но главным способом связи между тремя историческими
Россиями, нитью
«Из истории русской литературы я помню только то, что Грибоедов погиб в 1829 году при разгроме русского посольства в Тегеране. Потому что, когда мы это проходили, в класс вбежала мышь и учительница, испугавшись, бросила в нее классным журналом» (из разговора). Человеческая память устроена таким образом, что лучше всего запоминаются события, связанные с положительной эмоциональной реакцией, ярким впечатлением; в противоположность этому факты, изъятые из контекста, и в особенности даты, быстро забываются.
«Уже в XX веке писатель С.П. Залыгин сделал остроумное
наблюдение из простого факта — сопоставления дат рождения крупнейших русских
писателей-классиков, определивших лицо века.
В этот промежуток попадают и Тютчев, родившийся в 1803 году, и Фет, год рождения которого — 1820-й. Лишь Чехов оказывается одинокой фигурой среди русских классиков, писателем без поколения: между ним и Толстым — 32-летняя бездна».
Тщательный подбор цитат из художественных произведений,
литературоведческих статей, исторических документов делает текст «Русской
литературы для всех» единым пространством, в котором беседуют, соглашаются и
спорят друг с другом писатели, философы и критики, нередко жившие совсем в
разные эпохи.
«В конце жизни Фет пишет стихотворение «На качелях» (26 марта 1890 г.).
И
опять в полусвете ночном
Средь веревок, натянутых туго,
Мы стоим и бросаем друг друга. <…>
Правда,
это игра, и притом
Может выйти игра роковая,
Но и жизнью играть нам вдвоем —
Это счастье, моя дорогая!
Один из критиков, зная о возрасте и семейном положении Фета, издевательски написал: «Представьте себе семидесятилетнего старца и его “дорогую”, “бросающих друг друга” на шаткой доске… Как не обеспокоиться за то, что их игра может действительно оказаться роковой и окончиться неблагополучно для разыгравшихся старичков!»
Фет обидчиво пожаловался старому другу Я.П. Полонскому:
«Сорок лет назад я качался на качелях с девушкой, стоя на доске, и платье ее
трещало от ветра, а через сорок лет она попала в стихотворение, и шуты
гороховые упрекают меня, зачем я с Марией Петровной качаюсь» (30 декабря 1890
г.
)».
«Русская литература для всех» — книга-ключ, с помощью которого читатель может отомкнуть замок на дверях великой библиотеки, книга-провожатый, всегда готовая подсказать, на какой полке искать нужный том, книга-собеседник — серьезный и одновременно ироничный.
«Многие современники заметили и описали появление Есенина в известном символистском салоне Д.С. Мережковского и З.Н. Гиппиус (Есенин тоже вспоминает о нем в фельетоне «Дама с лорнетом», 1924—1925). Вот как — по-толстовски сопоставляя видимое, сказанное и подразумеваемое — рассказал о нем близкий к футуризму и знавший толк в авангардистском эпатаже филолог В.Б. Шкловский:
«Есенина я увидел в первый раз в салоне Зинаиды Гиппиус, здесь он был уже в опале.
— Что это у вас за странные гетры? — спросила Зинаида Николаевна, осматривая ноги Есенина через лорнет.
— Это валенки, — ответил Есенин.
Конечно, и Гиппиус знала, что валенки не гетры, и Есенин
знал, для чего его спросили.
Зинаидин вопрос обозначал: не припомню, не верю я
в ваши валенки, никакой вы не крестьянин.
А ответ Есенина обозначал: отстань и совсем ты мне не нужна» («Современники и синхронисты», 1924)».
Трехтомник включает более трехсот глав-эссе, однако и этот объем кажется недостаточным: на его страницах не нашлось места Андрею Белому, Андрею Платонову, Владимиру Набокову, Александру Куприну и многим другим поэтам и прозаикам XX века. Связано это, конечно, с «давлением» школьной программы, на которую, хоть и будучи самостоятельным изданием, все же ориентирована книга. Литературный канон требует для своего формирования продолжительного времени: произведения, этот канон составляющие, должны быть проверены на свою «вневременность», потому нам так легко говорить о классиках XVIII и XIX веков и так трудно — о писателях века XX, в котором мы, несмотря на показания календаря, все еще живем.
В начале 2013 года в издательстве «Время» вышла книга Игоря
Николаевича Сухих «Русский канон.
Книги XX века», в которой автор предлагает
собственный канон из тридцати авторов и тридцати трех книг, ставших знаковыми
для XX века и принадлежащих уже «большому времени», то есть времени
некалендарному и неисторическому. Среди них «Чевенгур» Платонова, «Дар» Набокова, «Сентиментальные
повести» Зощенко, «Характеры» Шукшина, «Москва — Петушки» Венедикта Ерофеева и
другие произведения, которым не нашлось места в трехтомнике. Список авторов и книг, представленный в «Русском каноне», очевидно,
тоже можно расширить (сам автор «Канона» включил бы в него «Факультет ненужных
вещей» Юрия Домбровского и «Территорию» Олега Куваева,
а автор этой рецензии — «Школу для дураков» Саши Соколова и «Чапаева и Пустоту»
Виктора Пелевина), но «окончательный литературный канон» создать в принципе
невозможно — если его «центр» и будет для всех более или менее очевиден,
то «периферия» всегда будет размытой и неопределенной, оставаясь территорией
личной свободы читателя.
«Понятие канона как собрания ключевых литературных текстов исторично. Канон задает список авторов и произведений, которые существуют в большом времени, становятся классиками, вечными спутниками национальной, а далее и мировой литературы.
<…>
В современном «проективном» мышлении, где истина заменяется модой, познание — манипуляцией, а главным аргументом становится количество продаж, формирование канона (не всегда осознанно) пытаются представить по образцу создания бестселлеров. Великого писателя создают якобы не какие-то особенные, выдающиеся качества его произведений (о вкусах, как известно, если и спорят, то их нельзя передать и доказать), а обстоятельства внешние, случайные: усилия критики и рекламной журналистики, авторские и издательские манипуляции, опять-таки связанные с рекламой.
“Как Пушкин в гении вышел” — заглавие одной вполне серьезной
книжки. Предполагается, таким образом, что, сложись обстоятельства чуть
по-другому, гения можно было сделать не только из Дельвига,
но даже из Булгарина, а канонизированных
Белинским Гоголя, Лермонтова и Кольцова заменить Нарежным, Бенедиктовым
и Егором Алипановым.
Такая очень “современная” логика вызывает у меня
принципиальное несогласие».
Едва ли к этому можно что-то добавить, разве что понадеяться на то, что большое время действительно расставит по местам все сиюминутные тенденции. Книги Игоря Николаевича Сухих — приглашают к размышлению и дискуссии. Биологическому организму человека дана только одна жизнь, и ни одна наука пока не в состоянии создать для него новую; литература же дает человеку возможность прожить сразу несколько, а то и множество разных жизней. Всего только и нужно — научиться читать.
Читать онлайн «Магия книги. Эссе о литературе», Герман Гессе – Литрес
© Suhrkamp Verlag Frankfurt am Main, 1970
All rights reserved by and controlled through Suhrkamp Verlag Berlin
© Г. Снежинская, состав, перевод, предисловие, 2018
© ООО «Издательство К. Тублина», 2017
© А. Веселов, оформление, 2018
«В этот край я снова возвращаюсь…»
В 1945 году Герман Гессе писал: «Область всемирной литературы, что посещал я в течение моей жизни чаще и узнал лучше прочих, – это литература Германии, бесконечно далекой от нас сегодня, да пожалуй, уже ставшей легендой Германии 1750–1850 годов, столетия, центр и вершину которого являет собой Гете.
В этот край, где не подстерегают меня ни разочарования, ни сенсации, я снова и снова возвращаюсь из всех путешествий по древним временам и дальним странам, возвращаюсь к поэтам и писателям, авторам писем и биографий, ибо все они – истинные гуманисты, и вместе с тем почти все они были верны духу своего народа и своей земли».
И с этим волшебным краем, и с древностью, и с далекими от Европы областями всемирной литературы Гессе был неразрывно связан всю жизнь не только как писатель, и не только как страстный книгочей, но в значительной мере и как рецензент, автор очерков, вступительных статей и послесловий, сопровождающих издания произведений художественной литературы, и, что немаловажно, как автор статей и эссе, в которых отразились его философские размышления о судьбах книги, типах читателя и характере чтения в двадцатом веке. В чем магия книги? Ведь в наше время книги сделались общедоступными, книги – даже Библия! – необычайно распространились, вошли в повседневный быт, чтение и письмо перестали быть таинствами, а книга – тайной.
Почему так неожиданно порой воскресают давно и, казалось бы, прочно забытые книги и авторы, почему возвращаются в славе некогда отверженные изгнанники, почему, наконец, снова и снова находятся немногие, призванные, наделенные способностью открывать для себя магию книги и устремляющиеся в обитель духа – его храм, святилище, «где тысячи залов и притворов, где витает дух всех времен и народов, в каждый миг ожидающий нового пробуждения к жизни, чтобы стать единым целым, многоголосым хором разнообразнейших явлений»?.. И каждому истинному читателю бесконечно огромный мир книг открывается по-своему, каждый в нем ищет и находит еще и себя самого. К этим вопросам Гессе постоянно возвращался на протяжении своей долгой жизни.
После окончания гимназии Гессе работал в издательстве в Кальве, затем в книжных магазинах в Эслингене, Тюбингене и Базеле. Свою первую рецензию Гессе напечатал в 1899 г. в газете «Allgemeine Schweizer Zeitung», и с тех пор добрых полвека сотрудничал с издательствами и редакциями многих немецких, австрийских и швейцарских журналов и газет.
После Второй мировой войны издательство Петера Зуркампа обратилось к нему, прославленному писателю, награжденному в 1946 г. Нобелевской премией, с предложением составить и издать отдельный, объемистый том его критических и литературоведческих работ, но Гессе, охотно предоставивший Зуркампу свой сборник политических статей и писем («Война и мир»), наотрез отказался – в литературе его привлекало творчество, а не анализ прошлого, свою первейшую задачу он видел в создании романов, повестей, рассказов. По этой же причине и в семитомное собрание сочинений писателя, изданное в 1957 году, ни очерки о литературе, ни рецензии не были включены. Гессе уже восемьдесят, он прославленный мастер немецкой прозы, почта что ни день приносит в его дом пачки писем от читателей, на мнение Гессе то и дело ссылаются, к его авторитету апеллируют – зачастую вне контекста, неверно или неточно, или утрируя и искажая его взгляды. Публикация в собрании сочинений критических работ могла бы лишь ухудшить ситуацию, которая и без того тяготила Гессе, считавшего, что обнародовать свои индивидуальные суждения и оценки – значит навязывать их всем и каждому, а это бессмысленно, так как обречено на провал в отличие от вдумчивого и тонкого воспитания вкуса отдельной личности.
В то же время в одном из очерков он настоятельно советует: если вы любите писателя, не упускайте возможности познакомиться с его письмами и дневниками, с каждой строчкой, вышедшей из-под его пера, это позволит вам лучше, глубже понять его, человека и друга, которого вы уже узнали и полюбили по его книгам. Рецензии и очерки Гессе о книгах и писателях сегодня иногда удивляют тем, насколько не похожи они на его прозу, для которой так характерна выверенная, тщательно продуманная композиция, многослойность и сложность, филигранная тонкость отделки. Критические работы и рецензии, таким образом, дополняют наши представления о художественном творчестве писателя, вернее открывают его интеллектуально-рационалистическую сторону. И если при жизни Гессе эти работы так и не были изданы отдельным сборником, то в двенадцатитомном собрании сочинений Г. Гессе, вышедшем в издательстве «Зуркамп» в 1970 году, впервые опубликованные предисловия и послесловия, очерки и рецензии заняли два тома. Вообще же счет их идет на тысячи, это целая история всемирной литературы, ибо круг чтения Гессе не просто широк – огромен.
В 1927 году Гессе по просьбе издательства Ф. Реклама написал очерк «Библиотека всемирной литературы», в заглавии которого поместил введенное Гете в немецкий язык и немецкую культуру понятие всемирной литературы (Weltliteratur). Гессе не только прослеживает четкую связь (зависимость) подлинной образованности человека с бесконечным изучением всемирной литературы и бесконечным наслаждением ее неисчерпаемыми богатствами, не только дает практические советы тем, кто по-настоящему глубоко хочет понять и освоить прочитанное, но и любовно «составляет» по своему вкусу идеальную библиотеку всемирной литературы.
Любовно – это слово надо считать ключевым в отношении Гессе к книгам, к тому, как их читать, как обращаться с ними, собирая у себя дома, подобно кругу подлинных добрых друзей. Примечательно, что Гессе писал литературно-критические работы исключительно о тех книгах, которые оценивал положительно, – он рекомендовал их читателям, как своих хороших знакомых, иначе говоря, находил в этих книгах добрый пример и образец, нечто положительное и в этом смысле существенное и характерное для той или иной эпохи.
Если книга не вызывала доброго чувства, он откладывал ее в сторону. В письме к современнику Гессе отмечает: «Видеть и подчеркивать < в книгах > положительное начало и щедрый дар всегда казалось мне главной задачей того, кто выступает как посредник между книгами и читателями. Поэтому я лишь в очень редких случаях публично высказывал свое отрицательное отношение к какой-либо книге. Если похвалить не за что, я молчу». Поэтому и некоторые написанные по заказу издательства рецензии Гессе читаются как поэтичные лирические эссе, искренние признания в любви – к Новалису, Гофману, Андерсену, Стендалю, китайцам, которых Гессе, открыв для себя сравнительно поздно, ценил необычайно высоко. Вместе с тем встречаются и довольно сдержанные отзывы, такова, например, заметка о Готфриде Бенне, однако и здесь Гессе прежде всего старается вникнуть, как можно лучше понять Бенна, а самому себе объяснить, в чем же заключалась причина неприязни и каковы те условия и обстоятельства в жизни великого поэта, что лишали его «воздуха, пригодного для дыхания».
Эти моменты порой открываются только при знакомстве с дневниками или письмами поэтов и писателей, и Гессе настоятельно советует издателям их печатать, читателям же – не игнорировать, а наоборот – коль скоро речь идет о любимом писателе – отдавать свидетельствам «из первых рук» предпочтение перед научными монографиями или специальными критическими работами.
Его отзывы позитивны, в них не стоит искать полемику с автором. Напротив, критика эпохи сплошь и рядом находит себе место на страницах литературных заметок Гессе, и почти всюду ее предметом оказывается общий культурный и политический фон, на котором книга, составляющая собственный предмет разговора с читателем, выделяется самым выгодным образом. Принцип Гессе – говорить только о добром, вещи неудачные или такие, о каких он не хочет высказываться, он не обсуждает, категорический тон ему несвойствен – слишком часто сам он, как автор, страдал от безапелляционной самоуверенности критиков-профессионалов. При этом «ранг» писателя, его принадлежность к «первому» или «второму» ряду, не говоря уже о списках номинантов и лауреатов, ему абсолютно безразличны.
Очерки и заметки Гессе знакомят с автором, побуждают к чтению, помогают сориентироваться в огромном потоке книжной продукции, причем Гессе не скрывает своего намерения обеспечить хорошей книге как можно более многочисленную читательскую аудиторию.
Выбранные для настоящего издания очерки и заметки Гессе лишь в небольшой степени отражают все богатство этого пестрого собрания. Из рецензий представлены те, в которых Гессе не ограничивается сугубо информационной, условно говоря – энциклопедической справкой о книге и авторе и – неизменно положительным – отзывом. В первую очередь интересны очерки, в которых воплощен глубокий тезис Гессе: чтение и письмо – это магическое занятие, волшба, это процессы, благодаря которым дух овладевает природой, подчиняет себе природу. «Сегодня, – пишет Гессе в 1930 году, – все не так. Мир книги… и духа, открыт всем и каждому, – так мы думаем, – и уже нет магической ауры, уже исчезло волшебство». Не стало тайны, происходит, набирая темпы, вульгаризация духа, девальвация духовных ценностей.
Безрадостная картина, но на вопрос, исчезнут ли книги, потеснят ли их кино и радио (появление новых, более хитроумных, комбинированных СМИ Гессе также предвидит), – он решительно отвечает: «Нет!» Кинематограф, радиопередачи и прочее удовлетворяют совсем другие потребности людей, прежде всего, потребность в развлечении, они служат, разумеется, и для просвещения, но все это вещи иного рода, и к книге вернутся, убежден Гессе, ее достоинство и авторитет. Потому что у книги другие задачи и другое назначение. Потому что слово, выражающее мысль, слово, облеченное в письменную форму, – это единственное средство фиксировать ход Истории и творить Историю, единственное средство самосознания, каким располагает человечество, а других средств у него нет и не будет. Что касается функций, которые радио, кино и т. п. могут присвоить себе, забрав у книги, – жалеть о них не придется, так как не они составляют ее сущность. Итак, «древнее волшебство еще живо? <…> И понятие «магия книги» не ушло в прошлое безвозвратно, не обратилось в легенду?» Конечно, нет, – отвечает Гессе, – потому что законы духа столь же неизменны, как законы природы, их нельзя «упразднить» в ходе технического «прогресса».
По существу – пишет он, – в духовном мире ничего не изменилось за то время, что прошло после перевода Лютером Библии и изобретения Гутенбергом печатного станка. Магия книги по-прежнему существует. Духом владеет группа избранных, адептов, но это не те люди, кто правит бал в СМИ, и не те, кто формирует общественное мнение, потому что представляемые ими виды деятельности не тождественны и не могут быть тождественны творчеству. Эта мысль сказывается и в самих словах, которые Гессе использует для именования творца. Гессе последовательно и строго разделяет понятия Dichter, то есть поэт, писатель, художник слова, артист, и Schriftsteller – литератор, писатель; есть у него в запасе еще и Literat, в устах Гессе – малопочтенное обозначение пишущего на потребу публике сочинителя дешевых романчиков вроде «Тарзана» (его он особенно недолюбливает). Таково неизбежное «разделение труда».
Наиболее активный период журналистской и издательской деятельности Гессе приходится на годы Первой мировой войны, которая стала для писателя глубочайшим потрясением, что, вместе с целым рядом других причин, привело в 1916–1917 годах к тяжелому душевному кризису.
Как во время самой войны, так и в начале двадцатых годов, Гессе работал не щадя сил: он основал центр помощи немецким военнопленным (их было около полумиллиона человек), издавал в Швейцарии благотворительные газеты и журналы, формировал многотомные книжные серии, антологии и отдельные издания.
В это время Гессе снова и снова задается вопросом о последствиях катастрофической массовой бойни, прежде всего – ее духовных последствиях. Сын миссионера, убежденный и страстный пацифист, он высказал свою позицию в целом ряде газетных и журнальных статей, призывая писателей и художников «не расшатывать фундамент будущей Европы». С событиями войны и революции связано пристальное внимание Гессе к России и двум гигантам ее литературы, Толстому и, особенно, Достоевскому, чье влияние ощутимо в некоторых повестях Гессе (в первую очередь это «Клейн и Вагнер», 1919). Очерки о творчестве русского писателя Гессе издал под многозначительным заглавием «Взгляд в хаос», имея в виду попытку заглянуть в новую эпоху, идущую следом за войной и революцией.
Достоевский – пророк и провидец эпохи хаоса – карамазовщины. Анализируя романы Достоевского, Гессе прежде всего задается вопросом, волновавшим западноевропейскую интеллигенцию: что отличает русских от европейцев, каких угроз ждать Европе от России, что порождает хаос, который уже надвигается на добропорядочную, приверженную традициям морали и культуры Европу? Зерна «хаоса», то есть варварства и аморализма, он уверенно различает в тех моментах, когда князь Мышкин готов принять в свою душу как добро, так и зло, когда добро и зло с легкостью могут поменяться местами и все моральные ценности становятся относительными и утрачивают реальный смысл. Полное же и цельное воплощение опасного русского типа являют собой, по Гессе, братья Карамазовы, они, все четверо, вместе, в совокупности своих полярно противоположных черт, и представляют «русского человека». Хаос и губителен, прежде всего для культуры, и, одновременно, плодотворен, так как из него должны родиться новые формы, но он может сокрушить европейскую цивилизацию, если та не будет прислушиваться к «потаенной России» и ее «восточным» добродетелям, которые состоят в душевности, древней христианской любви и по-детски наивной жажде спасения.
Мысль о недопустимости отторжения России и ее духовной культуры от Европы и единого человечества особенно отчетливо высказана в статье «Толстой и Россия». (Так рассуждал Гессе в 1915 году, в статьях же 20-х годов о Достоевском его отношение к России существенно изменилось в свете охватившего весь мир кризиса духовной культуры). Если Достоевский – пророк и провидец грядущего хаоса, то Толстой, с которым Гессе сближает нравственная беспощадность к себе (ее мы находим в повести Гессе «Душа ребенка»), Толстой, соединивший в себе противоречивые и ярко характерные русские черты, – глубокий мыслитель, неустанно борющийся за постижение истины, последним итогом которого является любовь.
Глубоки и многосторонни отзывы Гессе о современниках, писателях его поколения и более молодых, без которых мы сегодня не мыслим себе историю западноевропейской литературы. В этом плане поразительны вкус и зоркость Гессе-критика, в огромном многообразии книг и журнальных публикаций безошибочно верно выбиравшего произведения, которые впоследствии выдержали проверку временем.
Так, он открыл немецким читателям Кафку и Сельму Лагерлеф, одним из первых горячо поддержал Марселя Пруста, Андре Жида, Томаса Манна, Тракля и Музиля, Георга Гейма, Элиаса Канетти, Анну Зегерс, Макса Фриша, Арно Шмидта и многих других. Особое место в гессевской «истории литературы» принадлежит, естественно, немцам и австрийцам.
В ряде очерков Гессе отдал дань глубокого уважения умам, существенно повлиявшим на развитие культуры в XX веке, – достаточно назвать хотя бы такие имена, как Кьеркегор и Фрейд, Шпенглер и Эрнст Юнгер. Здесь, так же, как в литературно-критических статьях и заметках, прежде всего нас привлекают размышления большого художника и мыслителя, проницательно распознавшего многие важнейшие тенденции в развитии современной культуры.
Легко заметить, что тексты, вошедшие в этот сборник[1], возникли в иной последовательности, чем та, в какой они расположены здесь. Собрание получилось чуть ли не калейдоскопически пестрым, но оно и не могло получиться иным.
Как сказано, эти очерки, заметки, рецензии Гессе писал на протяжении всей своей долгой жизни, которая была бесконечным поиском духовности и открытием новых духовных миров: христианского и буддистского, даосского и индуистского, идеалов романтиков и гуманизма классиков, нравственного учения Толстого, бездн Достоевского и т. д. Некоторые очерки или заметки датированы дважды, поскольку автор возвращался к ним, подготавливая для нового издания, и это исключило хронологический принцип расположения. Лишь в некоторой степени удалось сгруппировать тексты тематически. Наверное, вполне закономерно, что живую мысль Гессе, обращенную к книгам, их авторам и читателям, к тому же часто связанную с глубоким анализом сложнейших проблем истории и современной эпохи, невозможно втиснуть в строгие формальные рамки.
«…Будь я сегодня молод и полон сил, я не занимался бы ничем, кроме издания книг», – это написано Гессе в 1945 году. Коротко говоря, весь смысл своего творчества он видел в неустанных «трудах во имя непрерывной жизни духа».
Г. Снежинская
I
Любимые книги
Бесконечно часто мне задавали вопрос: «Что вы любите читать больше всего?»
Нелегко ответить на этот вопрос, если любишь всю мировую литературу как таковую. Думаю, я прочитал десятки тысяч книг, иные – неоднократно, а некоторые и много раз, и я в принципе не согласился бы исключить из моей библиотеки и из области, к которой я причастен, или как-никак интересуюсь, ту или иную литературу, направление или автора. Вопрос тем не менее оправдан, и на него, пожалуй, все-таки можно дать ответ. Кто-то считает себя благодарным и нетребовательным едоком, отдающим должное и черному хлебу, и жаркому из оленины, и простой морковке, и форели, однако и у него есть три-четыре любимых блюда. Кто-то, размышляя о музыке, в первую очередь вспомнит Баха, Генделя и Глюка, однако не сбросит со счетов Шуберта или Стравинского. Вот и я, поразмыслив хорошенько, в каждой литературе нахожу области, эпохи, тональности, которые мне ближе и милее всех прочих.
Так, у греков Гомер мне ближе, чем трагики, Геродот – ближе, чем Фукидид. К тому же я, надо признаться, всегда, когда читаю сочинения патетические, должен что-то преодолевать в себе, и в сущности, я их не люблю, мое глубокое уважение к их авторам, будь то Данте или Геббель, Шиллер или Стефан Георге, остается несколько принужденным.
Область всемирной литературы, что посещал я в течение моей жизни чаще и узнал лучше прочих, это литература Германии, бесконечно далекой от нас сегодня, да, пожалуй, уже ставшей легендой Германии 1750–1850 годов, столетия, центр и вершину которого являет собой Гете. В этот край, где не подстерегают меня ни разочарования, ни сенсации, я снова и снова возвращаюсь из всех путешествий по древним временам и дальним странам, возвращаюсь к поэтам и писателям, авторам писем и биографий, ибо все они – истинные гуманисты, и вместе с тем почти все они были верны духу своего народа и своей земли. Особенно живо затрагивают меня книги, если ландшафт, народ и язык в них близки и милы мне с детских лет; это чтение дарит особое ощущение счастья, так как от меня не ускользают тончайшие нюансы, легчайшие намеки, нежнейшие созвучия.
Трудно и даже болезненно дается мне расставание с такой книгой, если я принимаюсь после нее за сочинения, которые вынужден читать в переводе, или за какую-нибудь книгу, в которой не звучит эта органичная, истинная, зрелая речь и эта музыка. Конечно же, ощущение счастья дарит, прежде всего, немецкий язык южных и западных областей Германии, в его основе лежат алеманский и швабский диалекты, – достаточно назвать имена Мерике и Гебеля – но наш язык несказанно радует меня и при чтении почти всех прочих немецких и швейцарских авторов того благословенного столетия: от молодого Гете до Штифтера, от «Юности Генриха Штиллинга» до Иммермана и Дросте-Хюльсхофф, а если огромное большинство этих великолепных, чудесных сочинений ныне прозябает лишь в нескольких общедоступных или частных библиотеках, это, по-моему, один из самых тревожных и отвратительных симптомов нашей ужасной эпохи.
Но родной народ, земля и язык – еще далеко не все в литературе, как, впрочем, и в жизни; кроме них, есть целое человечество и есть возможность, снова и снова радостно изумляющая, – в самом дальнем и самом неродном открыть родное, полюбить и близко узнать то, что прежде казалось наглухо замкнутым и недоступным.
Я понял это в молодости благодаря знакомству с духовными сокровищами индийцев, а в более поздние годы – и китайцев. К индийцам привели меня заранее начертанные пути – ведь мои родители и дед жили там, изучали индийские языки и отчасти восприняли дух Индии. Но только прожив на свете больше тридцати лет, я узнал, что существует чудесная китайская литература и особенная, китайская ветвь человеческого рода и человеческого духа, которая стала для меня дорогой и любимой, и не только – она даровала духовный приют и вторую родину. Это было совершенно неожиданно: мне, из всей литературы Китая знавшему только «Шицзин» в переложении Рюккерта, благодаря переводам Рихарда Вильгельма и других открылся китайско-даосский идеал мудрости и блага, и без него я уже не представляю своей жизни. Мне, ни слова не понимавшему по-китайски и никогда не бывавшему в Китае, посчастливилось, ибо в китайской литературе, отделенной от нас двумя с половиной тысячелетиями, я нашел подтверждение своих догадок и обрел еще один духовный мир и еще одну родину, помимо тех, что были назначены мне рождением и родным языком.
Китайские учителя и мудрецы, о которых рассказывают великолепный Чжуан-цзы, а также Ле-цзы и Мэн Кэ, оказались полными антиподами патетиков: удивительно простые, близкие к народной и будничной жизни, они не позволяли водить себя за нос и любили жизнь в добровольной безвестности, непритязательную и скромную, а слогу их, манере выражения, изумляешься и радуешься без конца. Скажем, о Конфуции, великом противнике Лао-цзы, стороннике системы и моралисте, законодателе и охранителе нравственности, единственном из мудрецов древности, склонном к некоторой торжественности стиля, говорится: «Не тот ли он, кто знает, что дело не пойдет, и все же берется за дело?» Других примеров подобной безмятежности, юмора и простоты я в литературе не знаю. Я часто вспоминаю эти слова, а также некоторые другие изречения, когда размышляю о событиях в мире или слышу речи тех, кто намерен править миром в ближайшие годы или десятилетия, дабы довести его до совершенства. Они делают свое дело, как Конфуций, великий человек, однако не понимают, в отличие от него, что «дело не пойдет».
Нельзя мне позабыть и о японцах, хотя они не так сильно занимали меня и менее щедро, чем китайцы, давали пищу уму. В Японии, которая нам сегодня, как и Германия, представляется страной воинственной, и только, вот уже много столетий существует нечто столь великое и вместе с тем курьезное, столь одухотворенное и вместе с тем решительно, даже безоглядно устремленное к практической стороне жизни, как Дзэн, этот цветок, произрастающий также на почве буддистской Индии и Китая, но лишь в Японии расцветший во всей своей красе. Дзэн я отношу к ценнейшим благам, какие когда-либо обретали народы, ибо его мудрость и практическое значение достигают тех же высот, что у Будды и Лао-цзы. И еще, в различные, разделенные долгими паузами времена меня очаровывала японская поэзия, в первую очередь – простая форма и краткость японских стихов. Современных немецких поэтов нельзя читать, если перед тем читал японцев: наши стихи покажутся безумно напыщенными и ходульными. Японцы изобрели чудесную вещь, семнадцатисложное стихотворение, ведь они никогда не забывали, что искусству не идет на пользу, а, напротив, приносит вред, если художник упрощает себе дело.
Когда-то один японский поэт написал стихотворение всего из двух строк, и сказано в нем, что в заснеженном лесу расцвели цветы на ветвях сливы. Он показал стихи ценителю, и тот сказал: «Вполне достаточно одной ветки». Увидев, насколько точно это замечание и как далеко ему самому до настоящей простоты, поэт последовал дружескому совету, и это двустишие не забыто по сей день.
Иногда мы посмеиваемся над огромным перепроизводством книг в нашей маленькой стране. Но будь я сегодня молод и полон сил, я не занимался бы ничем, кроме издания книг. Эти труды во имя непрерывной жизни духа нам нельзя отложить до того времени, когда государства залечат раны, нанесенные войной, нельзя и заниматься этой работой второпях, идя на поводу у конъюнктуры, не заботясь о том, чтобы быть щепетильно совестливыми. Ибо для мировой литературы не меньшую опасность, чем война и ее последствия, представляют плохо и наспех изданные книги.
1945
6 лучших примеров и 8 подсказок
Общество и культура формируются вокруг литературы.
Если вы пишете эссе о литературе, вы можете использовать примеры эссе и подсказки, представленные в нашем руководстве.
Говорят, что язык является ключом ко всей человеческой деятельности, а литература является выражением языка. Он учит новым словам и фразам, позволяет нам улучшить наши коммуникативные навыки и помогает нам больше узнать о себе.
Читаете ли вы стихи или романы, мы часто видим частичку себя в персонажах и темах, представленных авторами. Литература дает нам идеи и помогает нам решить, что сказать, а язык придает форму и структуру нашим идеям, помогая нам передать их.
| ИЗОБРАЖЕНИЕ | ПРОДУКТ | |
|---|---|---|
Лучшая программа проверки эссе | Грамматика
| Получить скидку → |
Лучшая альтернатива | ProWritingAid
| Получить скидку → |
Содержание
- 6 полезных примеров эссе
- 1.
Важность литературы Уильяма Андерсона - 2. Филиппинская литература Джин Ходжес
- 3. Африканская литература авторства Моррис Маршалл
- 4. «Девять вопросов из детской литературы, на которые должен ответить каждый», Шонта Граймс
- 5. Исследование тирании и власти в «Макбете» Тома Дэйви
- 6. Путеводитель по классике: Одиссея Гомера, Джо Адетунджи
- 8 выпускных баллы за эссе О литературе
- Автор
Важность литературы Уильяма Андерсона6 полезных примеров эссе
«Жизнь до литературы была практичной и предсказуемой, но в наши дни литература распространилась в бесчисленных библиотеках и в умах многих как ворота для понимания и любопытство человеческого разума и окружающего мира. Литература имеет большое значение, и ее изучают, поскольку она дает возможность связать человеческие отношения и определить, что правильно, а что неправильно».
Андерсон пишет о том, почему понимание литературы имеет решающее значение.
Это позволяет нам увидеть разные точки зрения людей из разных периодов, стран и культур: нам дается возможность увидеть мир с совершенно новой точки зрения. В результате мы получаем лучшее суждение о ситуации. В мире, где может случиться что угодно, литература дает нам ключ к изменению себя и других.
«Стремления колонистов стереть из памяти в основном устное прошлое страны были настолько успешными, что современные филиппинские писатели, художники и журналисты пытаются исправить это неравенство, признавая богатство этнических традиций страны и распространяя их. в школах через СМИ. Рост национальной гордости в 1960-е и 1970-е годы также способствовали изменению отношения нового поколения филиппинцев, озабоченных «филиппинской идентичностью». К сожалению, большая часть истории филиппинской литературы была затемнена испанской колонизацией, поскольку письменные произведения испанцев в значительной степени заменили устные традиции коренных филиппинцев. Обостренное чувство национализма недавно привело к возрождению филиппинских традиций, включая древнюю филиппинскую литературу.
«На самом деле общим знаменателем культур африканского континента, несомненно, является устная традиция. Письмо о черной Африке началось в средние века с введением арабского языка, а затем, в девятнадцатом веке, с введением латинского алфавита. С 1934 года, с рождения «Негритюда». Африканские авторы стали писать по-французски или по-английски».
Маршалл исследует историю африканской литературы, особенно языки, на которых она была написана с течением времени. Первоначально он был написан на арабском и родном языках; однако с появлением движения «Негритюд» писатели начали сочинять свои произведения на французском или английском языках. Это движение позволило африканским писателям распространять свои работы и приобретать известность. Маршалл приводит примеры африканской литературы, проливая свет на их лирическое содержание.
«Они задавали мне вопросы — вопросы о том, кто я, что я ценю и куда иду — и подталкивали меня к размышлению над ответами.
Эссе Граймс является свидетельством того, как много мы можем узнать из литературы, даже такой простой, как детские сказки. Она объясняет, как различные произведения детской литературы, такие как Паутина Шарлотты и Маленькие женщины, могут вдохновить нас, помочь нам развить наше воображение и напомнить нам о быстротечности жизни. Однако важнее всего то, что они напоминают нам о том, что будущее неопределенно, и его максимизация зависит от нас.
«Это мир, где моральная планка снижена; мир, который «тонет под ярмом». В «Макбетах» мы видим, как ужасно может быть испорчена человеческая душа. Однако эта борьба разыгрывается и внутри других персонажей. Возможно, мы задаемся вопросом: как бы мы жили в таком собачьем мире?»
Коррупция, к которой может привести власть, является подлинной; Дэйви объясняет, как эта тема присутствует в шекспировском « Макбете ».
«Полифем ослеп, но переживает нападение и проклинает путешествие итаканцев домой. Все люди Одиссея в конце концов убиты, и он один выживает после возвращения домой, в основном из-за своей универсальности и сообразительности. В гомеровском Одиссее есть сильный элемент фигуры трикстера».
Адетунджи также представляет известное литературное произведение, в данном случае Гомер Одиссея . Она проходит через эпическую поэму и ее исторический контекст и обсуждает самые важные черты Одиссея: ум и мужество. По мере развития сюжета он проявляет большое мужество и отвагу в своих подвигах, используя свою хитрость и остроумие, чтобы перехитрить своих врагов. Наконец, Адетунджи ссылается на современные интерпретации Odyssey в кино, литературе и других средствах массовой информации.
8 Подсказки для эссе о литературе
1. Важность литературы
В своем эссе напишите о важности литературы; объяснить, зачем нам нужно изучать литературу и как это может помочь нам в будущем. Затем в качестве доказательства приведите примеры литературных произведений, преподающих важные нравственные уроки.
2. Сравнение и противопоставление двух литературных произведений
Для своего эссе выберите два литературных произведения на схожие темы. Затем обсудите их сходства и различия в сюжете, теме и персонажах. Например, эти темы могут включать смерть, горе, любовь и ненависть или отношения. Вы также можете обсудить, какое из двух произведений литературы лучше представляет выбранную вами тему.
3. Использование литературных приемов
Литературные приемы включают олицетворение, сравнения, метафоры и т. д.Писатели используют литературные приемы, чтобы улучшить свои литературные произведения и подчеркнуть важные моменты. Литературные приемы включают олицетворение, сравнения, метафоры и многое другое.
4. Популярные адаптации литературы
Литература снова и снова адаптировалась в кино, на телевидении и в других средствах массовой информации. Такие сериалы, как «Властелин колец» и «Гарри Поттер» , превратились в блокбастеры. Узнайте, как эти адаптации отличаются от исходного материала, но при этом сохраняют ключевые темы, которые автор создал в уме. Если это кажется запутанным, сначала изучите и прочитайте несколько примеров эссе.
5. Гендерные роли в литературе
Литература отражает идеи своего времени; например, древнегреческая литература, такая как Antigone, , изображает идеальную женщину как в значительной степени послушную и до некоторой степени подчиненную. Для своего эссе вы можете написать о том, как на протяжении многих лет менялись гендерные роли в литературе, особенно о женщинах.
6. Анализ выбранного вами литературного произведения
Выберите интересующее вас литературное произведение и проанализируйте его в своем эссе. Вы можете использовать свой любимый роман, книгу или сценарий, объяснить ключевые темы и персонажей и обобщить сюжет. Проанализируйте ключевые сообщения в выбранном вами литературном произведении и обсудите, как темы усиливаются с помощью писательских приемов автора.
7. Вымысел vs. Документальная литература
Изучите сходства и различия между художественной и документальной литературой и выскажите свое мнение о том, какая из них лучше.Литературу можно разделить на две категории: художественная литература, созданная воображением писателя, и документальная литература, написанная о реальных событиях. Изучите их сходства и различия и выскажите свое мнение о том, что лучше. Для веских аргументов предоставьте достаточные подтверждающие детали и процитируйте заслуживающие доверия источники.
8. Литература как вид искусства
Литература — это форма искусства, в которой используется язык. Считаете ли вы, что она более эффективно передает свое послание? Напишите о том, как литература сравнивается с другими формами искусства, такими как живопись и скульптура; сформулируйте свой аргумент и аргументируйте его адекватно.
Совет: Если написание эссе кажется трудоемким, упростите его. Вместо этого напишите простое эссе из 5 абзацев.
Чтобы выбрать тему для следующего эссе, ознакомьтесь с лучшими темами для эссе о социальных сетях.
Присоединяйтесь к более чем 15 000 писателей сегодня
Получите БЕСПЛАТНУЮ книгу с подсказками по письму и узнайте, как заработать больше денег на писательстве.
Работает на ConvertKitАвтор
Писать о литературе | English Composition II
Цели обучения
Создать эффективный план литературного аналитического эссе
Планировать эффективную структуру
Одно из распространенных заблуждений, которые возникают у студентов, когда они подходят к литературному аналитическому эссе, состоит в том, что структура эссе должна следовать структуре литературного произведения.
Если хронология не является основным структурным фактором при подготовке статьи, то что? При планировании структуры статьи учитывайте следующие советы:
- Каковы основные моменты? Что именно вы хотите сказать о литературном произведении? Они должны стать основными организационными компонентами вашего эссе.
- В каком порядке читатель сможет лучше понять вашу точку зрения на предмет? Как лучше всего сориентировать и привлечь читателя с помощью введения, основных абзацев и заключения? Какой заключительный пункт в основной части эссе поможет «закрепить» общий аргумент или закончить его «на ура» непосредственно перед тем, как заключение повторяет всеобъемлющий аргумент в последних строках эссе?
- Разрывы абзацев должны (а) сигнализировать читателю о смещении акцента и (б) разбивать идеи на достаточно мелкие фрагменты, чтобы читатель не упускал из виду то, что в данный момент выделено. Но при этом имейте в виду, что в академическом эссе абзацы не должны казаться «прерывистыми». Вместо этого каждое из них должно быть достаточно длинным, чтобы тщательно развить свою точку зрения, прежде чем переходить к следующему.
Вы можете написать эссе, изучив только первичный исходный текст (само литературное произведение), или вы можете включить в свою аргументацию некоторые вторичные источники в виде точек зрения других ученых, как обсуждалось в предыдущем модуле.
Включение достаточных текстовых свидетельств
Точно так же, как ученые предоставляют данные для подтверждения своих результатов, литературные критики должны использовать свидетельства из литературы, чтобы убедить свою аудиторию в том, что у них есть убедительные аргументы. Доказательства должны быть предоставлены в каждом абзаце тела, чтобы поддержать ваши претензии. Мы уже говорили об этом в разделе о формировании вашего взгляда на вашу тему. Теперь пришло время рассмотреть это более подробно, поскольку на этапе планирования вы выбираете конкретные текстовые доказательства, которые планируете использовать в своем эссе.
Где вы найдете такие доказательства? Во-первых, как вы уже знаете, вы должны внимательно прочитать текст. Гораздо проще сначала проанализировать и подумать о том, как более мелкие литературные элементы работают вместе, чтобы создать целое произведение, чем случайным образом пролистывать произведение в поисках поддержки вашего тезиса.
Критики чаще всего приводят доказательства, цитируя, перефразируя или резюмируя строку или отрывок из произведения. Когда вы предоставляете доказательства, крайне важно не вырывать их из контекста. Например, если персонаж шутит с другим персонажем, что он убьет себя, если провалит тест по химии, и в произведении нет других упоминаний о смерти, было бы несправедливо изображать этого персонажа как склонного к суициду, исключая его контекст. шутка. Точное цитирование и достоверное представление событий, персонажей и т. д. повышает ваш авторитет как писателя.
Если вы найдете доказательство, опровергающее ваш тезис, вы все равно должны использовать его. Подумайте о том, что сказали бы ваши критики, и придумайте ответ, чтобы показать, как это конкретное свидетельство может по-прежнему поддерживать вашу позицию.
Когда вы закончите сбор доказательств, вы можете перейти к части анализа, в которой вы объясните, как доказательства подтверждают ваши утверждения.
Мы упомянули об этом вопросе доказательств в связи с разработкой эффективной структуры вашего эссе, потому что именно на этом этапе вы захотите спланировать, как и где вы будете включать соответствующие текстовые доказательства в свое эссе. Возможно, вы захотите скопировать определенные отрывки из литературного произведения в блокнот или текстовый файл, чтобы отслеживать их. Один из традиционных методов, хорошо сработавший для многих студентов на уроках литературы, состоит в том, чтобы записывать отрывки, которые вы намереваетесь использовать в качестве доказательства, на отдельных каталожных карточках или на стикерах. В этой форме их легко переставлять, так что вы можете поэкспериментировать, расположив их в другом гипотетическом порядке и решив, какие доказательства вы будете включать в какие разделы. Конечно, вы также можете легко изменить порядок сохраненных отрывков в текстовом документе. Некоторые люди просто обнаруживают, что перенос этих вещей с экрана компьютера и физически в их руки на бумаге помогает увеличить их чувство реального взаимодействия со словами и идеями.
Организация
Каждая статья должна содержать введение (в котором излагается аргументативный тезис), последующие абзацы аргументов и заключение .
Вводный абзац
Как пишет Джанет Э. Гарднер в Написание о литературе , «По сути, введение выполняет две задачи. Во-первых, это дает представление как о вашей теме, так и о вашем подходе к этой теме, поэтому обычно ваше тезисное изложение является частью введения. Во-вторых, введение вызывает интерес у ваших читателей и побуждает их читать дальше и узнавать, о чем ваша статья. Некоторые общие стратегии, используемые в эффективном представлении, должны начинаться с пробного риторического вопроса, яркого описания или интригующей цитаты.
Введение — это ваша возможность привлечь внимание читателя и вовлечь его в идеи, которые вы изложили в своей статье. Представьте, что вы едете в лифте с кем-то, с кем вы хотели бы завязать разговор на определенную тему. Как ты делаешь это? Как привлечь внимание этого человека до того, как поездка закончилась? Вы не можете сразу же кинуть этому человеку свои претензии и доказательства, но в то же время его вряд ли увлекут расплывчатые общие утверждения об «истории времени» или о том, где и когда родился тот или иной человек. И ты не можешь стоять там весь день, добираясь до сути. Вместо этого вы ищете привлекательную точку интереса, которая одновременно связана с тем, куда вы хотели бы перейти в своем обсуждении, и представляет общий интерес для вас и этого человека. Подняв тему через эту точку соприкосновения, вы можете затем высказать то, что вы будете утверждать по этому поводу.
Абзацы-аргументы
Как мы уже видели в другом месте, полный абзац-аргумент состоит из следующих компонентов:
- Тематическое предложение: в целом предлагает то, о чем говорится в абзаце; часто включает переход от предыдущих пунктов.
- Утверждение: Делает очень конкретное заявление о том, что абзац является истинным; скорее всего, вы выведете это утверждение из своего тезиса (вместе 90 264 все ваши абзацные утверждения будут служить доказательством вашего тезиса).
- Доказательства: Обеспечивает текстовую поддержку претензии.
- Анализ: Объясняет, как доказательства на самом деле связаны с аргументом. Обычно это самая сложная часть составления абзаца, и о ней часто забывают (к большой опасности как для читателя, так и для автора!). Здесь вы должны сформулировать, как отрывок, который вы только что процитировали, поддерживает предпосылку утверждения/аргумента абзаца. Вы должны объяснить, как текстовое свидетельство означает то, что вы думаете.
- Заключение: Предлагает значение аргумента и доказательства, часто переходит к следующему абзацу. Это часто отвечает на вопрос «ну и что?» вопрос. Он формулирует, почему то, что вы только что доказали, имеет значение, и обычно формулирует, как ваши аргументы связаны с тезисом или доказывают его.
Времена глаголов в абзацах основной части
Поскольку вы имеете дело с рассказом, романом, мемуарами, стихотворением или пьесой, чей литературный мир существует в своей собственной «линии времени», иногда может возникнуть небольшая путаница, когда вы пытаетесь определить, какой время глагола для использования, когда вы говорите о его содержании.
Заключение
Как говорит Гарднер: «Ваше заключение должно дать читателю новую пищу для размышлений, причину не просто забыть ваше эссе.
Это не означает, что ваш вывод не должен повторять ваш тезис. Ваш вывод — это место, где вы собираете воедино все нити своего рассуждения и аккуратно связываете их. Когда Гарднер говорит не «тратить впустую» ваш вывод на «простое резюме и переформулировку», она имеет в виду не ТОЛЬКО резюмировать и переформулировать. Вы должны обязательно резюмировать свои основные моменты, но хороший вывод ТАКЖЕ делает больше. Кроме того, может быть сложно пройти путь между тем, чтобы не дать читателю ничего нового в заключении, и введением большего количества неподтвержденных утверждений.
В какой-то момент нашей жизни мы решаем, что знаем все, что нам нужно знать. Мы перестаем задавать вопросы. Чтобы помнить о том, что важно, иногда полезно вернуться в то место детского любопытства и удивления». 
Даже получив награду, Макбет по-прежнему желает быть королем и совершает гнусные акты насилия для достижения своих целей. Насилие преобладает на протяжении всей пьесы, но «Макбет» и «Леди Макбет» иллюстрируют порочный круг кровопролития благодаря своим амбициям и силе.
Вы можете написать об эффективности литературных приемов и причинах их использования. Исследуйте и приведите примеры случаев, когда авторы эффективно используют литературные приемы для усиления своего сообщения.
Обязательно приведите примеры, подтверждающие вашу точку зрения.
События рассказов, романов и пьес часто связаны в хронологическом порядке (в том порядке, в котором происходили вымышленные события), но может быть неудобно писать литературный анализ, используя хронологию рассказа в качестве базовой структуры для вашего собственного эссе. Часто такой подход приводит к эссе, которое просто резюмирует литературное произведение. Поскольку в литературно-аналитической статье следует избегать краткого изложения ради краткого изложения, автору следует избегать такой структуры эссе, которая приводит к такому шаблону: затем Бретт отправляется в Сан-Себастьян с Робертом Коном, а затем возвращается как раз вовремя, чтобы встретиться со своим женихом Майком Кэмпбеллом, и тогда…
В любом случае, ваши собственные выводы из анализа исходного текста должны быть приоритетными в вашей интерпретации произведения. Подробнее об этом читайте в разделе «Литературная критика».
Когда вы предоставляете доказательства, вы предоставляете доказательство из текста, которое показывает вашей аудитории, что ваш тезис верен.
Независимо от того, какой практический подход вы выберете, сейчас самое время определить и выбрать доказательства, которые вы будете использовать для аргументации. Вы будете использовать эти доказательства, когда будете писать черновик.
Слабое введение, как правило, говорит в общих чертах или философских идеях, которые лишь косвенно связаны с реальной темой вашей статьи. Не крути колеса: говори конкретно и сразу переходи к делу». (31)
Никогда не полагайтесь на то, что читатель сможет самостоятельно интерпретировать свидетельство. То есть, если ваш аргумент представляет собой утверждение, с которым внимательный читатель может не согласиться, это означает, что предоставленные вами доказательства, вероятно, могут быть истолкованы по-разному. Вам нужно помочь читателю интерпретировать доказательства, чтобы аргументировать, почему ваше утверждение верно.
Например, если вы пишете о шекспировской «Трагедии Юлия Цезаря», должны ли вы сказать, что Цезарь объявляет или объявляет, что он был (или остается?) «постоянным, как северная звезда»? Говоря о знаменитой сцене убийства в пьесе, вы должны сказать, что римские сенаторы зарезали или зарезали Юлия Цезаря? К счастью, есть общее эмпирическое правило, которое может помочь распутать эти вещи: используйте настоящее время, когда говорите о событиях, происходящих в самом литературном произведении. (Сенаторы наносят удар Цезарю ножом.) Также используйте настоящее время, когда описываете, как автор обращается с произведением. (Шекспир изображает Брута как человека, находящегося в глубоком противоречии между своей любовью к Цезарю и верностью Риму.) Но используйте прошедшее время, когда говорите об авторе в историческом контексте. (Шекспир написал свою пьесу о Юлии Цезаре в 159 г.9.)
Некоторым писателям нравится использовать заключение, чтобы вернуться к идее, цитате или образу, впервые поднятому во введении, создавая удовлетворяющее чувство завершенности и самодостаточности… Некоторые писатели используют вывод, чтобы показать последствия своих утверждений или связь между литературой и реальной жизнью. Это ваш шанс произвести хорошее окончательное впечатление, так что не тратьте его на простое резюме и повторение». (32)