Проблема авторства повесть временных лет: Два автора повести временных лет и проблема объёма летописной работы Нестора

     В целом, вопрос с авторством Нестора в настоящее время сомнений почти не вызывает. Но необходимо помнить, что Нестор был не единственным автором Повести. Соавторами были и Симон Суздальский, и другой монах – Сильвестр, и многочисленные переписчики следующих поколений.

     Хотя и этот момент можно оспорить. Тот же Татищев подметил в своей «Истории Российской» любопытный факт, по его мнению, вся летопись написана одним и тем же наречием, то есть стилем, тогда как если авторов несколько, то слог письма хоть чуть-чуть, но должен отличаться. Кроме разве что записей после 1093 г., которые явно сделаны другой рукой, но тут уже нет никакой тайны – игумен Выдубецкого монастыря Сильвестр прямо пишет, что именно он теперь составляет летопись. Возможно, что новые лингвистические изыскания помогут пролить свет на этот интересный вопрос.

     Кроме того, летописец приводит вначале текста своего рода хронологию вычисляя сколько лет прошло от тех или иных событий до других. В частности, цитата: «а от Христова рождества до Константина 318 лет, от Константина же до Михаила сего 542 года». Михаил сей, полагаем это тот, который начал царствовать в 6360 году. Путем нехитрых математических вычислений (318+542) получаем 860 год, что теперь не согласуется ни с данными самой летописи, ни с другими источниками. И таких несовпадений – легион. Возникает вполне закономерный вопрос: зачем вообще было расставлять какие бы то ни было даты, если они взяты приблизительно, а некоторые так и вообще из разных летосчислений и хронологий. Д. Лихачев, много времени посвятивший изучению ПВЛ, полагает, что ставил даты в летописи не сам Нестор, а поздние переписчики, которые не только «подсказывали» ему в каком году случилось то или иное событие, но и иной раз просто переиначивали всю историю. Разделить правду и вымысел в таком коллективном труде пытается уже не одно поколение историков.

     Историк И. Данилевский считает, что слово «летопись» не обязательно означает описание событий в хронологическом порядке, подтверждая это тем, что, например «Деяния апостолов» также прозывается летописью, хотя никаких отсылок к датам в них нет. Отсюда можно заключить, что на самом деле труд Нестора – это переработка не какого-то другого источника, того же самого Начального свода, но суть некий рассказ, который летописец расширил, а последующие переписчики проставили в нем даты. То есть Нестор и не ставил задачей установить хронологию древнерусских событий, а только передать общий культурный контекст в котором формировалась Русь как государство. По нашему мнению это ему удалось.

     Но именно историографы используют Повесть как важный источник для своих исследований, поскольку присутствие автора-составителя читается в каждой строчке ПВЛ: каких-то князей Нестор любит, каких-то клеймит, некоторые события выписаны с особой тщательностью, некоторые года пропущены вовсе – мол не было ничего существенного, хотя параллельные источники утверждают иное. Именно образ автора помогает лучше понять умонастроения просвещенной части населения Древней Руси (книжников, священников) по отношению к той роли, которую Русь играет на политической арене нарождающейся феодальной Европы, а также выразить авторское мнение относительно внешней и внутренней политики правящей верхушки.

     На наш взгляд, определяя жанр, а следовательно и достоверность ПВЛ как исторического источника, следует руководствоваться тем названием, которое дал автор своему труду. Он назвал его не временником, ни хронографом, не анналами, ни житием, ни деяниями, он назвал его «Повестью временных лет». Несмотря на то, что «временные лета» звучит достаточно тавтологично, определение «повесть» очень подходит Несторовому труду. Мы видим самое что ни на есть повествование, иногда перескакивающее с места на место, иногда нестройное хронологически – но ведь этого же и не требовалось. Перед автором стояла задача, которую он и раскрывает читателю, а именно: «Откуду есть пошла Руская земля, кто в Киеве нача первее княжити». И, узнав о ней, мы понимаем, что автор наверняка выполнял некий социальный заказ, иначе почему так важно, кто «первее» стал князем? Не все ли на равно, кем был Кий и откуда он пришел?

     Кроме самого текста ПВЛ критике часто подвергается и ее перевод на современный русский язык. Сегодня известна лишь одна версия литературного перевода, выполненная Д. С. Лихачевым и О. В. Твороговым, и на нее есть немало нареканий. Утверждается, в частности, что переводчики довольно вольно обращаются с исходным текстом, заполняя орфографические лакуны современными нам концептами, что приводит к путанице и нестыковкам в тексте самой летописи. Поэтому продвинутым историкам рекомендуется все же читать Повесть в оригинале и строить теории и выдвигать положения на основе древнерусского текста. Правда для этого необходимо выучить старославянский.

     Тот же В. Егоров указывает на такие, например, несоответствия перевода и древнерусского исходника. Старославянский текст: «ты Вар ѧ̑ гы Русь. ӕко это друзии зовутсѧ Свее. друзии же Оурманы. Аньглѧне. инѣы и  Гете», а вот перевод Лихачева-Творогова: «Те варяги назывались русью, как другие называются шведы, а иные норманны и англы, а еще иные готландцы». Как видим, шведы в летописи на самом деле названы свеями, как и положено в указанную эпоху, но переводчик почему-то решил их осовременнить. «Гете» почему-то названы готландцами, хотя таких народов не наблюдается более нигде, ни в каких других хрониках. Зато есть ближайшие соседи – готы, которые очень созвучны «гете». Почему переводчик решил ввести готландцев вместо готов остается загадкой.

     В Повести временных лет очень много позднейших вставок. Сделаны они были и в XIII, и в XIV, и даже XVI веках. Иногда их удается отследить, когда термины и этнонимы уж очень сильно отличаются от древнерусских, например, когда немецкие народы называют «немцами» мы понимаем, что это поздняя вставка, тогда как в XI-XII веках их называли фрягами. Иногда они сращиваются с общей канвой повествования и выделить их может только лингвистический анализ. Суть в том, что правда и вымысел слились в Повести в один большой эпический пласт, из которого трудно вычленять отдельные мотивы.

     Подводя итог всему вышесказанному, можно заключить, что Повесть временных лет, конечно, фундаментальный труд по истории культуры Древней Руси, однако труд тенденциозный, выполняющий социальный заказ правящей великокняжеской династии, а также преследующий цель помещения Руси в континуум христианского мира, дабы найти в нем свое законное место. В связи с этим пользоваться Повестью как историческим источником стоит с особой осторожностью, опираться при выведении каких-либо положений на старославянский текст, либо же почаще сравнивать перевод с оригиналом. Кроме того, при выведении тех или иных дат и составлении хронологий в обязательном порядке консультироваться с параллельными источниками, отдавая предпочтение хрониках и анналам, а не житиям тех или иных святых или настоятелей монастырей.

     Еще раз подчеркнем, что на наш взгляд, ПВЛ прекрасное литературное произведение, с вкраплением исторических персонажей и фактов, но являться историческим или историографическим источником она ни в коей мере не может.

Понравилась статья? Отправьте автору вознаграждение:

3. «Повесть временных лет». Русские летописи и летописцы X–XIII вв.

3. «Повесть временных лет»

Ярким памятником древнерусского летописания конца XI — нач. XII в. является «Повесть временных лет». Она представляет собой летописный свод, вобравший не только весь предшествующий опыт исторических знаний Руси, но и достижения европейской исторической мысли, традиции византийской христианской культуры. Особенно сильное впечатление производит введение к «Повести временных лет», в котором отражена широкая картина мировой истории, предпринята попытка определить в ней место славян и Руси, утверждена прогрессивная философская идея взаимосвязи и взаимообусловленности истории всех народов.

Поражает широкая эрудиция составителя «Повести временных лет». Он постоянно обращается не только к Библии, которая была высшим авторитетом знаний в средневековье, но и к византийским историческим хроникам. Это прежде всего «Хроника» Георгия Амартола, от которой позаимствована и первая часть заглавия, «Хроника» Иоанна Малалы, «Летописец» константинопольского патриарха Никифора, жития греческих святых, притчи Соломона, «Откровения» Мефодия Патарского и др.[129]

Первоначально «Повесть временных лет» состояла из введения, летописных сводов 996, 1039, 1073, 1093–95 гг. и датированной хроники, доведенной до 1110 г. Позже, видимо в результате редакции 1118 г., в нее была внесена «Повесть об ослеплении Василька», а также погодная хроника до 1117 г.

Как полагали С. М. Соловьев, Н. И. Костомаров, Б. А. Рыбаков и другие исследователи летописей, собственно «Повестью временных лет», возможно, следует считать не весь свод, а только расширенное введение к нему. Впрочем, практически никто из летописеведов не пытался поставить под сомнение тот факт, что автор введения является и составителем всего свода.

Составитель этого неординарного труда, явившегося основой практически всех последующих летописных сводов, проявил себя не только как прилежный продолжатель дела своих предшественников — хронистов, но и как историк. Это хорошо видно из пространного заглавия «Повести временных лет», в котором поставлены две важные исследовательские проблемы: «Откуда есть пошла Русская земля» и «Кто въ Киев? нача перв?е княжити».[130] Характерно, что в отличие от многих своих современников он осознавал органическую взаимосвязь этих явлений, их обусловленность внутренним развитием восточнославянского общества.

Не случайно возникновение Киева летописец связывает с деятельностью первого славянского князя Кия, власть которого распространялась на Полянскую землю, а дипломатические связи простирались до Константинополя. Оппонентов (в том числе и своих более ранних коллег — хронистов), которые не верили в княжеское происхождение Кия и называли его обычным перевозчиком-лодочником через Днепр, летописец называет «не св?дущими». При этом он приводит такие подробности из жизни Кия (визит в Царьград, прием византийским императором, попытка закрепиться на Дунае), которые никак невозможно отнести к разряду вымышленных. В пользу этого свидетельствует и тот факт, что летописец, не зная императора, принимавшего киевского князя, не стал выдумывать его имя.

Введение к «Повести временных лет» не имеет дат, однако это вовсе не значит, что летописец не ориентировался в относительной хронологии изложенных им исторических событий. Рассказ о князе Кие находится в своеобразной хронологической рамке: ему предшествует легенда о посещении Руси апостолом Андреем, а за ним следует сообщение о проходе на Дунай болгар и белых угров. Последние, как уточняет сам летописец, пришли на славянские земли при императоре Ираклие («Си бо угри почаша быти при Ираклии цари»),[131] царствование которого приходится на 610–641 гг.

В логической связи с рассказом о княжеском звании Кия находится сообщение о княжениях у полян, древлян, словен, дреговичей, северян и других племен. «И по сихъ братьи держати почаша родъ ихъ княженье в поляхъ, а в деревляхъ свое, а дреговичи свое, а слов?ни свое…».[132]

Концептуальной последовательностью характеризуется описание летописцем знаменитого пути «из Варяг в Греки». Такое название закрепилось за ним в исторической литературе, хотя принадлежит оно не составителю «Повести временных лет», а его позднейшим редакторам и толкователям. В действительности путь им описан не с севера на юг, а с юга на север. Отправным его пунктом выступает не Варяжская земля, а Греческая. Без более поздней редакторской вставки — «Б? путь изъ Варягъ въ Греки» — начало описания пути выглядит логичным и последовательным: «Бе путь… изъ Грек по Дн?пру, и вв?рхъ Дн?пра…».[133]

После подробного описания пути «изъ Грекъ» летописец «проводит» по нему апостола Андрея, который от Новгорода «иде въ Варяги», а затем следует в Рим. Теми же ориентирами завершает летописец и рассказ о пути: «Из того озера внидеть устье в море Варяжьское. И по тому морю ити до Рима».[134]

Кроме недатированного введения, составителю «Повести временных лет», согласно историографической традиции, принадлежат летописные статьи от 1093(95) г. до 1110 г. Его авторское и редакторское участие отчетливо прослеживается также в целом ряде статей, повествующих о событиях X–XI вв. Разумеется, в таком случае он пользовался текстами, сохранившимися в княжеском и церковных архивах. Д. С. Лихачев полагал, что в руках автора «Повести временных лет» были тексты договоров русских с греками, а также переводные греческие источники.[135] Согласно А. А. Шахматову, обнаружившему в первой Новгородской летописи отрывки, как ему казалось, более древней летописи, чем «Повесть временных лет», рассказ о четвертой мести Ольги появился, по-видимому, только из-под пера летописца конца XI — нач. XII в. К числу бесспорно относящихся к творчеству автора «Повести временных лет», что хорошо показал Д. С. Лихачев, является статья 1091 г., рассказывающая об обретении и перенесении мощей Феодосия Печерского.[136]

Ниже мы неоднократно будем обращаться к проблеме оригинальности текстов «Повести временных лет», поскольку вопрос этот тесно связан с определением того, кто был ее автором. Несмотря на устоявшуюся историографическую традицию, согласно которой «Повесть временных лет» связывается с именем летописца Нестора, исследователей не оставляют и сомнения в непреложной истинности такого вывода. В литературе неоднократно высказывалась мысль, что ее автором следует считать игумена Михайловского Выдубицкого монастыря Сильвестра.[137]

Противоречивые выводы об авторстве «Повести временных лет» обусловлены разноголосицей свидетельств летописных сводов. В Хлебниковском списке Ипатьевского свода в заглавии «Повести временных лет» говорится, что летопись написана монахом Печерского монастыря Нестором. Летописца Нестора знает и Киево-Печерский патерик. Его несколько раз упоминает монах Поликарп как автора «Летописца»: «Иже написа летописец». Три списка с именем Нестора, как уверял В. Н. Татищев, были в его руках, когда он писал «Историю Российскую». Это уже названный Хлебниковский, а также Раскольничий и Галицинский. В последнем сохранилось имя не только Нестора, но и Сильвестра. В Лаврентьевской летописи имени Нестора нет, но зато в окончании статьи 1110 г. говорится, что эта летопись написана Сильвестром. «Игуменъ Сильвестръ святаго Михаила написах книгы си Л?тописець».[138] Сильвестр, как автор начального летописания, упоминается в некоторых сводах XV ст. северо-восточной традиции. Вообще летописание Северо-Восточной Руси, которое явилось продолжением переяславского, знало только Сильвестра, в то время как летописная традиция Киево-Печерского монастыря считала автором «Повести временных лет» Нестора.

Историки со времен В. Н. Татищева трудную проблему выбора решали так: Нестор был автором «Повести временных лет», а Сильвестр ее продолжателем и редактором. Именно к такому выводу склонялся Н. И. Костомаров, полагавший, что «Сильвестру могут принадлежать только ближайшие к его времени известия и распределение по числам других с некоторыми дополнениями. Делом Сильвестра есть сводка отдельных сказаний. Этот Сильвестр внес в свой труд Несторовую летопись Киево-Печерского монастыря, которая составляла только незначительную часть всей летописи».[139]

Если бы приписка с именем Сильвестра находилась в статье 1116 г., высказанное выше предположение не требовало бы каких-либо дополнительных обоснований. Нестор закончил летопись 1110-м годом, а Сильвестр продолжил ее до 1116-го. Но приписка почему-то находится в статье 1110 г. и это порождает ряд сомнений, которые не находят удовлетворительного объяснения. Если Сильвестр был не чужд летописанию, трудно предположить, чтобы он, переписав в 1116 г. летопись Печерского монастыря, доведенную до 1110 г., не продолжил ее своими текстами. Если же, как полагал С. А. Бугославский, Сильвестр не был летописцем, а только простым переписчиком, тогда вообще отпадает вопрос об его редакции «Повести временных лет». Еще более усугубляет ситуацию с авторским вмешательством Сильвестра в труд предшественника и то обстоятельство, что приписка эта сделана не по окончании списывания летописи, а спустя какое-то время после: «А мн? в то время игуменящю у святаго Михаила въ 6624».[140] В 1118 г. Сильвестр был уже переяславльским епископом и, видимо, только в Переяславле ему пришла мысль связать свое имя с переписанной в стенах Выдубицкого монастыря (наверное, под его присмотром) летописью. Нет и малейшего сомнения в том, что с момента завершения переписывания и до 1118 г. «Повесть временных лет» не была дополнена записями за 1111–1118 гг. Для хрониста это вещь невероятная. Сильвестр напоминает в этом плане монаха Лаврентия, который переписал (с сотоварищи) в 1377 г. оказавшуюся в его руках летопись («книгы ветшаны»), заканчивавшуюся записью 1305 г., и не дополнил ее ни одной своей статьей.

Сказанное выше не позволяет считать Сильвестра соавтором «Повести временных лет», а тем более единственным ее создателем, как это предложил в свое время А. Г. Кузьмин.[141] Скорее всего, он вообще не имел прямого отношения к летописному творчеству и вряд ли продуктивно пытаться определять его авторское участие в составлении или редактировании «Повести временных лет» только на основании наличествующих в ней симпатий к «дому Всеволода».

Ситуация с авторством Нестора выглядит значительно лучше. Ведь о нем имеются и дополнительные данные: ему принадлежат «Житие Феодосия» и «Чтение о Борисе и Глебе». Однако именно это обстоятельство послужило источником новых сомнений по поводу авторства Нестора «Повести временных лет».

Исследователи, пытавшиеся оспорить участие автора житийных сказаний монаха Печерского монастыря Нестора в составлении русской летописи, аргументируют это совершенно разной стилистической манерой изложения, наличием разночтений в «Повести временных лет» (статьи 1051, 1065, 1074 и 1091 гг.) и «Житии», а также тем, что его участие в летописании засвидетельствовано только в Патерике.[142] Что касается приемов творчества, то они диктовались жанром произведений. «Житие» писалось по одним канонам, а летопись по другим. Не знай литературоведы, что «История Пугачева» написана А. С. Пушкиным, наверное, сбились бы с ног в поисках ее автора. Более существенным кажется вопрос о разночтениях. А. Г. Кузьмин насчитал десять таких расхождений между «Житием Феодосия» и летописью. Конечно, это серьезно, но, если бы он попытался выполнить ту же работу на творчестве кого-либо из летописеведов, таких разночтений было бы гораздо больше.{5}

Нет сомнения, что «Житие Феодосия» писалось как литературное произведение и это не обязывало его автора к протокольно-точным записям и формулировкам. К тому же у нас не может быть уверенности в том, что все эти разночтения не появились в результате позднейшей редакции летописи. Ведь знаем же, что «Повесть временных лет», независимо от того, кто был ее автором, не сохранила свою первозданную оригинальность.

Существенным расхождением между «Житием Феодосия» и летописной статьей 1051 г., которое ставит под сомнение их принадлежность одному автору, является сообщение о времени его прихода в монастырь. В статье он утверждает, что пришел в 17 лет к Феодосию, а в «Житии» — что это было при игумене Стефане. «Приатъ же быхъ въ нь (монастырь. — П. Т.) преподобнымъ игуменомъ Стефаномъ, и кого же отъ того постриженъ быхъ, и мнишескиа од?жда сподобленъ, пакы иже на диаконский санъ возведенъ сый от него».[143]

Здесь необходимо внести ясность в два историографических стереотипа, кочующих из работы в работу. Во-первых, вопреки утверждению историков автор летописной статьи 1051 г. не говорит о своем пострижении в монастырь преподобным Феодосием. Приход в монастырь и пострижение в нем события не единовременные. Об этом свидетельствует сам Нестор в «Житии Феодосия». Согласно ему, человек, пришедший в монастырь, какое-то время привыкал к монастырским порядкам и ходил в своих одеждах. Затем его одевали в монашеское платье и испытывали трудными церковными службами. Только после всех этих испытаний осуществлялся обряд пострижения в монастырь и облачения в монашескую мантию.[144] Во-вторых, автор «Жития Феодосия» нигде не утверждает, что он не видел Феодосия, он только говорит, что его принял и постриг в монастырь Стефан.

Не исключено, что в этом пространном житийном сообщении содержится ключ к разгадке расхождения между летописью и «Житием». В монастырь Нестор пришел еще при Феодосие, возможно уже перед самой его кончиной, но был препоручен Стефану, который и произвел над ним через какое-то время обряд пострижения. Еще позже, когда Стефан был игуменом, он высвятил Нестора на диакона. Разумеется, у нас нет полной уверенности, что так все и было на самом деле, но думаем, что так могло быть. Если бы преподобный Феодосий сам описал свой приход в Печерский монастырь и пострижение в нем, то он бы отметил, что принял его Антоний, а обряд пострижения совершил Никон. И если бы это сообщение оказалось разорванным в составе двух разных текстов, наверное, последующие историографы столкнулись бы с аналогичными затруднениями в определении их авторства.

Вряд ли есть достаточно оснований относить определение Несторового авторства «Повести временных лет» только на счет патриотизма позднейших печерских книжников. Какой смысл в этом? Разве им было не все равно, если бы этим автором явился, скажем, Иоанн или еще кто-то из печерской братии?

Больше всего в этом подозревается Касиан, дважды редактировавший Патерик в 60-х годах XV в. и приписавший монаху Нестору ряд повестей, в том числе и о начале Печерского монастыря. Исследователи справедливо сомневались, что у Касиана были какие-то древние тексты с авторством Нестора, однако, думается, неоправданно распространили свое сомнение и на его причастность к летописанию вообще. В Арсеньевской редакции, дошедшей до нас в рукописи 1406 г., об этом сказано вполне определенно: «Нестеръ, иже написа л?тописець». Д. И. Абрамович считал эту приписку вполне авторитетным свидетельством того, что Нестор имел какое-то отношение к нашему древнему летописанию.[145] Это тем более справедливо, что редакция эта, как полагают исследователи, вполне может соответствовать оригиналу XIII в.

Решение проблемы авторства «Повести временных лет» в значительной мере связано с анализом главным образом статей 1015, 1051, 1065, 1074, 1091 и 1096 гг., а также недатированного введения. Разноречивые результаты такого анализа, чаще ставящие под сомнение участие Нестора в составлении летописи, чем подтверждающие его, вынуждают исследователей вновь и вновь обращаться к этим текстам.

Статья 1015 г. Памятуя о том, что Нестору принадлежит «Чтение о Борисе и Глебе», исследователи изначально склонны были относить к его авторству и статью 1015 г. «Повести временных лет», повествующую об трагическом убийстве сыновей Владимира Святославича. Со временем появились сомнения в том, что автором «Чтения» и статьи 1015 г. является одно лицо. Основанием для этого послужили разночтения в обоих текстах. Ситуацию еще больше усложнило наличие «Анонимного сказания о Борисе и Глебе», которое, как казалось еще П. Казанскому, ближе к летописной статье 1015 г.[146] Исследователи не смогли определиться в том, какой из этих трех текстов появился раньше, а следовательно, и оказал влияние на остальные. С. А. Бугословский полагал, что «Анонимное сказание» возникло в последние годы княжения Ярослава Владимировича и Нестор пользовался им при написании своих текстов.[147] А. А. Шахматов склонялся к мысли, что в основе «Чтения» и летописной статьи 1015 г. находился общий источник, читавшийся уже в Древнейшем своде.

Посвятив специальное исследование «Анонимному сказанию», Н. Н. Воронин пришел к выводу, что более ранним произведением следует считать «Чтение о Борисе и Глебе» Нестора.[148] Польский историк А. Поппе считает, что «Чтение» и «Сказание» произведения независимые одно от другого. Что касается статьи 1015 г., то она появилась при создании Начального свода, хотя впоследствии могла подвергаться редакциям и переработкам. А. А. Шахматов утверждал, что первичный текст статьи 1015 г. Древнейшего свода был уточнен и дополнен составителем Начального свода, хотя и обратил внимание на то, что «в Несторовом сказании, в той его части, которая не имеет прямого отношения к Борису и Глебу (в начале сказания), оказываются места общие с летописью, сильно ее напоминающие».[149]

Скорее всего над составлением статьи 1015 г. действительно трудилось не одно поколение летописцев. Но был среди них и Нестор, чье редакторское участие прослеживается при сопоставлении текстов «Чтения» и летописи. Эта работа хорошо выполнена А. А. Шахматовым и нет нужды приводить здесь примеры смысловых и текстуальных совпадений обоих памятников. Может быть, стоит только отметить поразительное тождество вопроса в летописи и в «Чтении», вложенного в уста развозившим по городу милостыню: «Кде болнии и нищь, не моги ходити? Т?мъ раздаваху на потребу».[150]

Статья 1051 г. В свое время А. А. Шахматов, пытавшийся обосновать участие Никона в печерском летописании и даже выделившего его авторский свод 1073 г., относил на его счет и сказание о начале Печерского монастыря. Первоначально оно находилось якобы в летописной статье 1062 г., а затем перенесено позднейшим редактором в статью 1051 г.[151]

Непредубежденный анализ сказания не позволяет принять этот вывод. В тексте есть места, которые дают серьезные основания вообще сомневаться в том, что к этой статье имел отношение Никон Печерский. Рассказывая о пресвитере Иларионе, летописец заметил, что тот ходил с Берестового на Днепр, на холм, «кд? нынь ветхый манастырь Печерский».[152] Аналогично уточняется и место великой пещеры Антония: «Яже суть и до сего дне в печер? подъ ветхимъ манастыремь». После передачи игуменства Варлааму Антоний выкопал новую пещеру («еже есть подъ новым манастырем»), в которой и умер. Далее летописец отмечает: «В ней же лежать мощ? его и до сего дня».[153]

Приведенные летописные уточнения, разумеется, не могли быть сделаны до 1073–1074 гг., когда еще не было нового Печерского монастыря, а следовательно, и старый не мог называться «ветхим». Сообщение о мощах св. Антония и вовсе указывает на то, что статья писалась по прошествии значительного времени после его смерти (1073 г.).

А. А. Шахматов, обратив внимание на эти летописные уточнения и понимая, что они никак не могут принадлежать Никону, объявил их позднейшими вставками, которые якобы внес в первоначальный текст статьи автор Начального свода (1095 г.). Почему он, а не автор «Повести временных лет», А. А. Шахматов не объяснил, как и не обосновал, почему эти уточнения вообще должно считать вставками. Текстологически и содержательно они не выпадают из общей канвы рассказа, а частая повторяемость свидетельствует скорее об их оригинальности. Описывая события, отдаленные от него значительным отрезком времени, летописец пытался уточнить их современными ему историко-топографическими ориентирами.

Совершенно невероятным для Никона есть и утверждение: «К нему же (Феодосию. — П. Т.) и азъ придохъ худый и недостойный рабъ, и приять мя л?т ми сущю 17 от роженья моего».[154] Из Несторового «Жития Феодосия» известно, что Великий Никон был одним из старейших сподвижников преподобного Антония и по его поручению осуществил обряд пострижения Феодосия. «Таче благослови въ старецъ, и повел? великому Никону острищи и, прозвитеру тому сущу и черноризцу искусну, иже и поимъ блаженнаго Феодосия и по обычаю святыихъ от?ць остригъ его и, облече его въ мьнишьскую одежу».[155]

Конечно, это утверждение не принадлежит Никону. Но кому? И насколько эта автобиографическая подробность кажется логичной в чужой статье? На первый вопрос А. А. Шахматов уверенно ответил, что летописец, говорящий о своем приходе к Феодосию, это составитель Начального свода.[156] Вторым вопросом он и вовсе не озаботился. Между тем кажется маловероятным, чтобы позднейший летописец сообщил о своем приходе к Феодосию не в своем оригинальном тексте, а в чужом, пусть даже и слегка подправленном.

Окончание летописной статьи 1051 г., как полагал А. А. Шахматов, принадлежит несомненно Никону. Несколько смутила его только заключительная фраза: «А о Феодосьев? житьи паки скажемъ».[157] «Что такое „паки“? — вопрошает А. А. Шахматов. — Не предполагает ли оно непосредственного продолжения этой фразы рассказом о житии Феодосия? А между тем такого продолжения не находим».[158]

Выше слово «редактор» применительно к Нестору взято в кавычки. Проведенный текстологический анализ статьи 1051 г. убеждает, что его участие в составлении сказания о начале Печерского монастыря не ограничилось только редакцией (по-видимому, весьма существенной) текста предшественника. Есть все основания считать, что летописная статья была дополнена его оригинальным текстом о заслугах Феодосия перед Печерским монастырем.

Подводя итог сказанному выше, можно со значительной долей вероятности утверждать, что летописная статья 1051 г. (если и не целиком, то в значительной части) была написана тем же самым Нестором, который затем составил и «Житие Феодосия». Сомнения А. А. Шахматова и других авторитетных исследователей летописи о непричастности Нестора-агиографа к летописному сказанию, как и к летописанию вообще, могли бы претендовать на убедительность, если бы историческая письменность времен Киевской Руси не сохранила труда, заявленного в статье 1051 г. Но обещанное летописцем «Житие Феодосия» есть и он сам позаботился о том, чтобы современники и потомки знали его имя.

Статья 1065 г. В перечне недобрых знамений летописец помещает и рассказ о том, как из киевской речки Сетомли рыбаки выволокли ребенка-уродца, свидетелем чему он будто бы был. «В си же времена бысть д?тищь вверженъ в Сьтомль; сего же д?тища выволокоша рыболове въ невод?, его же позоровахомъ до вечера, и пакы ввергоша и в воду».[159]

А. А. Шахматов, относивший появление этой статьи к своду 1074 г., высказал мысль, что ее содержание «как будто не позволяет признать самого Никона составителем продолжения к Древнейшему своду».[160] Однако из этого затруднения он вышел таким образом, что над летописью в Печерском монастыре работал и другой автор, а может и не один, который говорит о себе, что смотрел на извлеченного из Сетомли уродца.[161]

Наверное, во времена Никона в Печерском монастыре трудился не один летописец, но только основанием для такого утверждения не может быть статья 1065 г. Сообщение «позоровахомъ до вечера» не говорит о том, что на это срамное зрелище любовался в продолжение целого дня благочестивый печерский монах — коллега Никона. Это, несомненно, воспоминание о своем детском впечатлении, записанное в зрелом возрасте. И если это действительно так, то ни Никон, ни его неизвестный соавтор к этому сообщению не причастны. Им был более поздний летописец, который в 1065 г. пребывал еще в детском возрасте.

А. Г. Кузьмин, будучи убежден, что «Повесть временных лет» составлена Сильвестром, именно его считал автором статьи 1065 г. На этом основании он вычислил даже дату его рождения — 1055 г., полагая, что сетомльское чудо он наблюдал в 10-летнем возрасте.[162]

В одной из статей нами был сделан подобный расчет относительно Нестора. Приписываемая ему мумия в лаврских пещерах была исследована антропологами. Удалось установить, что возраст умершего достигал 60–65 лет. Предположив, что умер он около 1113 г., получим приблизительную дату рождения — 1053 г. В 1065 г., таким образом, он тоже был в детском возрасте и мог впоследствии описать виденное.

Статья 1074 г. Отсутствие житийного продолжения в статье 1051 г. навело А. А. Шахматова на мысль, что рассказ о начале Печерского монастыря утратил свое окончание. Какие-то отрывки его, как ему казалось, дошли до нас в статье 6582 (1074) года, где говорится об успении Феодосия, а что-то и вовсе оказалось утраченным.[163]

Такое объяснение кажется слишком сложным и искусственным. Во-первых, в статье 1074 г. говорится не о житии Феодосия, а об его кончине: «Скажем же о успеньи его мало». А во-вторых, совершенно нет оснований для утверждения, что какой-то позднейший редактор — составитель летописи перенес вторую часть статьи 1051 г. в статью 1074 г. Она представляет собой вполне самостоятельный и очень подробный рассказ о последних днях Феодосия, его завещании монастырской братии, а также о его духовных единомышленниках. Где же и быть такому рассказу, как не в статье, сообщающей о кончине Феодосия. Наоборот, в статье 1051 г. этот панегирик был бы неуместен и неестествен.

После сообщения о кончине Феодосия летописец рассказывает о его сподвижниках и учениках Демьяне, Еремие, Матвее, Исаакии, которые «яко св?тила в Руси сьяють». А. А. Шахматов полагал, что настоящее время глагола «сияют» свидетельствует, что автором рассказа был современник Феодосия и его еще живущих сподвижников. Вряд ли это убедительный аргумент. Печерские угодники «сияют» всегда, независимо от того, живы они или уже почившие в Бозе. Демьян умер раньше Феодосия, о чем сказано в этой статье. Не мог быть живым современником автора рассказа и Еремия, который «помняще крещенье земл? Русьскыя». Матвей жил еще и при игуменстве Никона. Исаакий умер не ранее 1088 г. и был похоронен игуменом Иоанном.

О позднем составлении житийных сказаний, содержащихся в летописной статье 1074 г., свидетельствует рассказ Матвея о том, как он однажды увидел на месте опоздавшего к службе игумена Никона осла. Конечно, невозможно предположить, чтобы такая оскорбительная запись появилась в монастырской летописи при жизни Великого Никона. В рассказе об Исаакии сказано, что он «от игумена Никона приимше раны». Нет сомнения, что и эта антиниконовская выходка могла появиться в летописном тексте только после его смерти.

Из всего сказанного выше явствует, что автором кратких сказаний в статье 1074 г. не мог быть современник Феодосия. Заключительная часть похвалы черноризцам Печерского монастыря однозначно указывает на то, что составлялась она тогда, когда никого из выдающихся сподвижников Феодосия уже давно не было в живых. «Таци ти быша черноризци Феодосьева манастыря, иже сияють и по смерти, яко св?тила, и молять Бога за сд? сущую братью, и за мирьскую братью».[164]

В Киево-Печерском патерике имеется прямое утверждение, что краткие житийные сказания, помещенные в летописной статье 1074 г., принадлежат Нестору: «Яко же блаженый Нестор в летописи написа о блаженных отцах, о Дамияне, Иеремии, и Матфеи, и Исакыи». Д. С. Лихачев подчеркивал, что о Дамиане сходно с летописью повествуется и в Несторовом «Житии Феодосия», а следовательно, есть все основания утверждать, что, по крайней мере, эта часть «Повести временных лет» принадлежит Нестору.[165] Сходство летописного и житийного повествований о черноризце Дамиане отмечал также и А. А. Шахматов.[166]

Неубедительным кажется и предположение А. А. Шахматова о том, что рассказ статьи 1074 г. о Феодосие составлен Никоном на том основании, что он содержит подробную информацию, доступную якобы только современнику. Это было бы справедливо, если бы Никон был свидетелем последних дней жизни Феодосия. Но он таковым не являлся. В 1073 г. Никон вынужденно оставил Киев и вторично удалился в Тмутаракань. Вернулся в Печерский монастырь только после смерти Феодосия. Следовательно, точное, почти протокольное описание кончины игумена принадлежит не ему, а какому-то другому летописцу. Если предположить, что Никон воспользовался подробной информацией о смерти Феодосия, которая имелась в архиве Печерского монастыря, то почему тогда следует исключать аналогичную возможность для его более поздних коллег — летописцев?

Статья 1091 г. Убеждение А. А. Шахматова в том, что приоритет авторства свидетельских показаний «Повести временных лет» принадлежит составителю Начального свода, ставит под сомнение летописная статья 1091 г. Она определенно написана другим летописцем. В Киево-Печерском патерике аналогичный (хотя и не абсолютно идентичный) рассказ — «Сказание об обретении и перенесении мощей Феодосия Печерского» — приписан монаху Печерского монастыря Нестору.[167] И в летописи, и в «Сказании» рассказ ведется от первого лица. После принятого на монастырском совете решения о перенесении мощей преподобного Феодосия в Успенский собор игумен Иоанн поручил выполнение этой ответственной работы наиболее доверенному лицу. Даже если бы у нас не было свидетельства Патерика, логично было бы предположить, что Иоанн обратился к Нестору, составившему или, что вернее, трудившемуся над составлением жития Феодосия. «Его же (игумена. — П. Т.) повел?нью бых азъ гр?шный первое самовидець, еже скажю, не слухомъ бо слышавъ, но самъ о семь началник».[168]

Сходное в деталях описание поиска могилы Феодосия и ее раскопок не оставляет сомнений в том, что летописная статья 1091 г. и «Сказание», содержащееся в Патерике, написаны одним автором. Д. С. Лихачев совершенно обоснованно полагал, что введение к летописному рассказу от первого лица указывает на характерную манеру Нестора, которая отличает и его житийные произведения.[169]

Статья 1096 г. В ней сообщается, что когда на Печерский монастырь напали половцы, автор этого рассказа отдыхал вместе с братией после церковной службы. «И придоша на манастырь Печерьскый, намъ сущим по к?льямъ почивающим по заутрени».[170]

Далее летописец подробно описывает бесчинства завоевателей в Печерском монастыре. Его уточнение, что разграблению подвергся притвор, где находится гробница Феодосия, выдает в нем того же автора, который рассказал ранее об обретении и перенесении мощей печерского старца в Успенский собор. Мощи Феодосия были упокоены «в притворе по правую руку». Половцы ворвались «в притвор у гроба Феодосиева». Последующий экскурс в историю «безбожных сынов Измайловых», почерпнутый летописцем из Георгия Амартола, как бы продолжает рассказ, содержащийся во введении, о происхождении народов. Это историческое исследование указывает на большую эрудицию автора: «Мефодий (Патарский. — П. Т.) же свидетельствует», «другие же говорят». Под «другими», как справедливо полагали А. А. Шахматов и Д. С. Лихачев, здесь имеется в виду Георгий Амартол.

Практически ни у кого из исследователей не возникало сомнения по поводу происхождения статей «Повести временных лет» первого десятилетия XII в. Все они признаются как печерские и, следовательно, принадлежат тому же летописцу, который составлял и весь свод. Некоторые из них помечены авторским присутствием.

Так, сообщение 1106 г. о смерти старца Яня, скончавшегося в 90 лет, сопровождено следующей справкой: «Живъ по закону Божью, не хужий б? первых праведник. От него же и азъ многа словеса слышах, еже и вписах в л?тописаньи семь».[171] Такое впечатление, что, говоря о Яне, летописец держит в уме статью 1074 г. и сравнивает его с церковными подвижниками, описанными в ней.

Свидетельством современника помечена также статья 1107 г., в которой повествуется о том, что Святополк перед походами на половцев и после них имел обычай молиться в Печерском монастыре и посещать гробницу Феодосия. Аналогичный рассказ содержится и в Патерике, где он связывается с авторством Нестора. А. А. Шахматов полагал, что первоначальный текст этого фрагмента летописи сохранился именно у Поликарпа в Патерике.[172]

Две последующие летописные статьи (1108 и 1110 гг.) являются также чисто печерскими. В первой из них летописец сообщает о канонизации Феодосия Печерского, а во второй описывает необычное явление природы — огненный столб, который сперва стоял над трапезной церковью, а затем переместился на Успенский храм и стал над гробом Феодосия.

Читая тексты 1107, 1108 и 1110 гг., бесспорно написанные, что называется, по горячим следам, трудно отрешиться от мысли, что их автор продолжает тему прославления Феодосия. В продолжение всего летописного свода он как бы дорисовывает портрет преподобного Феодосия, возводит его в ранг святого. Мысль о внесении Феодосия в синодик была вложена игумену Печерского монастыря Феоктисту самым Богом, а огненный столб был не чем иным, как явлением ангела — Божьего Посланника: «Ангелъ бо приходить, кд? благая м?ста и молитвении домове».[173] По существу, статья 1110 г. завершает собой так называемую Печерскую повесть, начатую еще в статье 1051 г. Ее главным персонажем бесспорно является Феодосий. Зная, что автором его «Жития» был печерский монах Нестор, естественно предположить, что он написал и эту летописную повесть.

В свое время А. А. Шахматов был сильно смущен заключительной фразой статьи 1051 г.: «Я не могу понять слова „пакы“, — сокрушался он. — Это „опять“, „еще“ в значении „инъде“ (в другом месте), или „по семь“».[174] Не вполне справился с интерпретацией этого слова и Д. С. Лихачев. Не исключив того, что оно имеет значение отсылки к статье 1074 г., он одновременно высказал и другое предположение, согласно которому «Житие Феодосия» действительно содержалось в «Повести временных лет» или в предшествующем ей своде, но было затем опущено кем-то из летописцев.[175]

Думается, что исследователи придали заключительной фразе статьи 1051 г. излишнюю загадочность. Смысл ее прост и ясен. Автор сказания о начале Печерского монастыря завершил его обещанием отдельно написать житие Феодосия. И вряд л и это житийное сказание замышлялось как продолжение летописной статьи 1051 г. По своему жанру оно не могло быть вписано в летописную стилистику, а должно было представлять самостоятельное церковное произведение. Скорее всего, «Житие» никогда и не было в составе летописных сводов.

По-видимому, близкое по смыслу летописное замечание содержится и в статье 1074 г. «Скажемъ же о успеньи его (Феодосия. — П. Т.) мало». Почему мало? Да, видимо, все потому же. Много летописец собирался сказать (или уже сказал) в отдельной житийной повести.

Не исключено, что «загадочное» слово «пакы» является еще одним свидетельством в пользу Несторового авторства «Повести временных лет». Этот церковнославянизм, означающий «после», «затем», «потом», не очень характерен для светских текстов. В летописи он встречается не часто: с 1051 по 1110 г. не более пяти-шести раз, зато в Несторовом «Житии Феодосия» употреблен более сорока раз. Никакая другая из последующих житийных повестей не отмечена такой ритуальной приверженностью ее автора к слову «пакы». Исходя из этого, можно предположить, что статьи «Повести временных лет», помеченные словом «пакы» (1051, 1065, 1068, 1074 гг.), принадлежат Нестору или же испытали его редакторское вмешательство.

Перед «Житием Феодосия» в Патерике расположено сказание «Чего ради прозвася Печерский монастырь», автором которого назван Нестор. Его окончание: «Приидох же азъ к нему, худый и недостойный рабъ Нестеръ и приятъ мя, тогда ми сущю 17 от рожения моего»[176] — практически идентично тому, которое содержится в статье 1051 г. Д. С. Лихачев полагал, что оба текста сопоставимы.[177] Разумеется, это тождество не может иметь определяющей доказательной силы, однако и не принимать его в расчет вовсе при выяснении вопроса об авторстве летописной повести о начале Печерского монастыря тоже нельзя.

Еще одним и, как казалось А. А. Шахматову, непреодолимым препятствием к отнесению летописного сказания о начале Печерского монастыря на счет Нестора является то, что в нем основателем обители выступает Антоний, тогда как «Житие Феодосия» таковым считает Феодосия.[178] Аргумент действительно серьезный и не будь в летописной статье 1051 г. другой информации, с ним можно было бы и согласиться. Но сам же А. А. Шахматов заметил, что в сказании не назван игумен, который поставил «церковь велику, и манастырь огородиша столпеемъ, кель? поставиша многы».[179] Из буквального смысла сказания следует, что этим игуменом был не Феодосий, а Варлаам, но имени его здесь нет. Заслуга поставления монастыря целиком отдана Антонию и монастырской братии. А. А. Шахматов видел в этом тенденциозность позднейшего редактора, что похоже на правду.

Вопрос только в том, кто был этот тенденциозный редактор? А. А. Шахматову казалось, что таковым следует считать все того же составителя Начального свода, но убедительных аргументов в пользу этого предположения он не привел. Значительно больше оснований полагать, что этим «редактором» был Нестор. В пользу этого свидетельствует вся вторая часть сказания, в которой основателем монастыря, по существу, выступает Феодосий. На вопрос Антония, кого бы хотела братия себе игуменом, последовал ответ: «Кого хощеть Бог и ты». Выбор Феодосия, таким образом, был не только выбором Антония, но и Божьим промыслом, оказавшимся особенно благодатным для монастыря. В момент избрания Феодосия братия насчитывала 20 монахов, его стараниями она увеличилась до 100. Феодосий озаботился также и тем, чтобы Печерская обитель обрела монастырский устав, который был списан из устава Студийского греческого монастыря, принесенного в Киев монахом Михаилом. Летописец определенно ставит это в заслугу Феодосию: «Феодосий все то изъобр?тъ, предасть монастырю своему».[180]

От Печерского этот устав был позаимствован другими русскими монастырями, что ставило его в особое положение как старейшего и наиболее почитаемого. Заключительная фраза о благодатных деяниях игумена Феодосия — «Феодосьеви же живущю в манастыри, и правящю доброд?телное житье и чернечьское правило» — фактически равнозначна утверждению об основании им монастыря. До игуменства Феодосия печерские холмы были местом индивидуального пустынножительства, при нем возникла монастырская обитель со своим уставом и правилами.

В «Житии» Нестор говорит об этом еще более определенно: «И оттоле Божиею благодатию возрасте м?сто то и бысть монастырь славень: се же и донын? есть, Печерьский монастырь наричаемь, иже от святаго отца Феодосия съставленъ есть».[181]

Остановимся теперь на проблеме идеологической идентификации автора «Повести временных лет». Для исследователей, отстаивавших участие Сильвестра в ее редакции, этот аргумент является чуть ли не главным. Сильвестр был игуменом Выдубицкого Михайловского монастыря, основанного Всеволодом, а затем епископом в Переяславле, родовом гнезде Всеволода — Владимира и, следовательно, все восторженные или сочувствующие высказывания в адрес этих князей должны принадлежать ему. С одной стороны, рассуждения эти не лишены логики, но с другой — не учитывают, что симпатизировать «дому Всеволода» мог не только Сильвестр. Нет у нас гарантии и в том, что в многослойных летописных сводах идеологическая приверженность их составителей во всех случаях сопрягалась с изъятием позиции своих предшественников. Если Нестор составлял летопись при Святополке Изяславиче, значит, должен был проследить, чтобы в ней, не дай Бог, не проскочило худое слово не только о своем сюзерене, но и об его отце и даже роде. В свою очередь, Сильвестр обязан был не только славословить Владимира Мономаха, но также пройтись цензорским пером по текстам своих предшественников, если они неодобрительно отзывались, скажем, об его отце.

Исключить подобного мы, разумеется, не можем, однако и преувеличивать исследовательские возможности такого историографического стереотипа вряд ли следует. Если уж и пользоваться им, то анализировать идеологическую позицию летописцев следует на текстах, приращивающих предыдущий летописный свод. Для автора «Повести временных лет» это главным образом статьи, повествующие о событиях, произошедших в годы киевского княжения Святополка Изяславича. Объективно это был не лучший великий киевский князь. Более популярным на Руси считался Владимир Мономах, однако из летописи сделать такое заключение невозможно. Святополк изображен в ней вполне благопристойно. Он не захватил отцовский трон силой, но сел на нем по праву отеческого наследия: «яко есть столъ преже отца его былъ». Не являясь фактическим организатором антиполовецких походов, в перечислении князей, принимавших в них участие, всегда стоит на первом месте. Аналогично представлена его роль в собирании княжеских съездов, в том числе и знаменитого Любечского. Описывая поражение русских дружин от половцев в 1093 г. под Треполем, летописец замечает, что «Святополкъ же стояше кр?пко» и отступил с поля боя лишь тогда, когда побежали его вои.

Сочувственно откликнулся летописец и на смерть Святополка. Он назван благоверным, по которому плакали бояре и дружина. Среди его заслуг особо подчеркнуто воздвижение церкви святого Михаила, в которой его и похоронили. Жена Святополка раздала столько богатств монастырям, попам и убогим, что это вызвало всеобщее удивление. «Яко дивитися вс?мъ человекомъ, яко такая милости никто же не сотворити».[182]

Если бы не было известно, кто из печерских монахов-летописцев столь сочувственно относился к Изяславу Ярославичу, наверное, поиск автора «летописи Святополка» был бы затруднен. Но мы знаем, что им был Нестор. Его идейная приверженность братолюбию в князьях, покорению старшему в роде, убежденность в несправедливости низвержения Изяслава с великого киевского стола очень хорошо отражены в «Житии Феодосия». Не исключено, что это удивительное произведение было написано Нестором не без влияния Святополка, который после 1098 г. очень сближается с Печерским монастырем и, как полагал Д. С. Лихачев, становится деятельным сторонником его общерусских устремлений.[183]

Традиционное представление о Несторе как летописце князя Святополка было оспорено Л. В. Черепниным. Согласно ему, Нестора можно считать человеком, сочувствующим Мономаху, и подходить к его труду следует как к произведению, задуманному вместе с Мономахом по вокняжении последнего в Киеве.[184] Свой вывод Л. В. Черепнин обосновал ссылками на Печерский патерик, в котором во многих текстах заметно сочувствие Мономаху, а также анализом летописных статей «Повести временных лет» от 1111 по 1115 г., которые также вполне расположены к нему. Он даже полагал, что Нестор написал свою летопись к вышгородскому празднованию культа Бориса и Глеба в 1115 г.{6} Видимо, на этой посылке о времени составления «Повести временных лет» и основаны приведенные выше рассуждения Л. В. Черепнина. В действительности Нестор закончил свой труд около 1110 г. (может быть, в 1113 г.), а последующие статьи принадлежат уже какому-то другому летописцу, несомненно расположенному к Мономаху.

Сколь бы убедительными ни были аргументы в пользу авторства «Повести временных лет» летописца Нестора, всегда остается место и для определенных сомнений на сей счет. Традиционный метод текстологического анализа не в состоянии дать аксиоматично точный результат. Исходя из этого, в последнее время для решения проблемы авторства киевской летописи начала XII в. привлечены данные статистики различных компонентов авторского стиля. Результаты этих исследований опубликованы в 1994 г., но почему-то остались не востребованы летописеведами.[185] В первом очерке, озаглавленном «Кто был автором „Повести временных лет“?», содержатся такие выводы:

«Житие Феодосия» и «Чтение о Борисе и Глебе» стилистически очень близки между собой и бесспорно принадлежат одному автору.[186]

Статьи 1051 и 1074 гг. «Повести временных лет» так же близки к «Житию Феодосия» и «Чтению», как эти агиографические произведения близки между собой. Отличия между этими памятниками столь незначительны, что «ставят под сомнение являющееся уже традиционным мнение о том, что Печерская повесть написана не Нестором».[187] Очень высок уровень общности между «Чтением о Борисе и Глебе» и статьей 1015 г. Он даже выше коэффициента близости двух несторовых житийных текстов между собой. Факты, добытые путем применения новой методики, свидетельствуют о том, что основа летописной статьи 6523 г. создана Нестором.[188]

В целом все четыре текста (Печерская повесть, летописная статья 1015 г., «Житие Феодосия» и «Чтение о Борисе и Глебе») демонстрируют высокую взаимную стилистическую общность и являются объективным свидетельством того, что созданы они Нестором.

Что касается недатированного введения к летописи, то оно, хотя и не столь близко к остальным текстам, все же не выпадает из общей стилистики, а следовательно, версия о Несторе как его авторе не лишена основания.[189]

«Повесть временных лет» как историко-правовой источник

Министерство образования и науки Российской Федерации

ГОУ ВПО «Башкирский  государственный  университет»

Стерлитамакский филиал

Кафедра теории и истории государства и права

Реферат

по дисциплине: История Отечественного Государства и Права

на тему: «Повесть временных лет» как историко-правовой источник.

Выполнила: Студентка I курса ОДО

ЮрФак, Беркун Александра Андреевна.

Проверила: к.и.н., доц. Мыслева Н.С.

г. Стерлитамак 2011г

Содержание :

Введение ……………….………………………………………….. 3

1. Понятие исторического источника. Древнерусские летописи как исторический источник  ……………………………………………………………….…….4

2. Элементы понятийного аппарата текстологической («внешней») критики летописных источников…………………………………………….5

3. Древнейшие летописные своды, содержащие Повесть

Временных лет ………………………………………………….…6

4. Источники Повести временных лет…….………………………..7

5. Проблема авторства Повести временных лет ………….……….8

6. Круг важнейших проблем, для изучения которых Повесть временных лет привлекается как исторический источник. …………………………… ….……………9

7. Князь и дружина  в повести временных лет………………………12

8.Заключение…………………………… ….…………… ………….17

9.Список используемой  литературы …………………………… ….19

ВВЕДЕНИЕ

Повесть временных лет – наиболее ранний из дошедших до нас древнерусских летописных сводов, представляет собой важнейший исторический источник по русскому средневековью. С помощью Повести временных лет отечественные историки уже не одно столетие реконструируют исторические события, имевшие место быть на Руси в период формирования ее государственности и в более ранние периоды.

Несмотря на то, что Повесть временных лет, по существу, представляет собой сборник легенд, сказаний, преданий и повестей, которые посвящены конкретным историческим лицам и событиям она рассматривается как главный источник по начальному периоду русской истории.

Повесть временных лет повествует о таких событиях, как происхождении славян, призвании варягов и образовании государства Русь. Предания, записанные в ней, представляют собой практически единственный летописный источник по формированию и принципам функционирования древнерусского государства в целом и по взаимоотношениям, правам и обязанностям таких институтов этого государства как дружина и князь.

Изучению Повести временных лет посвящена многочисленная исследовательская литература, по большому счету это – отдельный вопрос отечественной историографии и источниковедения. Фактически все наиболее крупные историки XVIII-XX веков обращались к ее анализу. В.Н. Татищев, Н.М. Карамзин, В.О. Ключевский, А.А. Шахматов, Д.С. Лихачев – вот лишь некоторые из исследователей этого источника. В их работах нашли отражение самые разнообразные аспекты истории древнерусского государства, о которых повествует Повесть временных лет.

1. Понятие исторического источника. Древнерусские летописи как исторический источник.

Исторические источники – всё, непосредственно отражающее исторический процесс и дающее возможность изучать прошлое человеческого общества, т. е. всё, созданное ранее человеческим обществом и дошедшее до наших дней в виде предметов материальной культуры, памятников письменности, которые позволяют судить о нравах, обычаях, языке народов. Являются основой любого исторического исследования, без их изучения в глубоком диалектическом единстве содержания и формы невозможно научное познание истории развития общества. Все исторические источники условно делятся на 6 групп — письменные, вещественные, этнографические, лингвистические, устные и кино-, фоно- и фотоматериалы.

Основным видом письменных источников по истории Руси XI – XVII веков являются летописи. Летопись – разновидность письменных источников, реально сохранившееся историческое произведение, имеющее структуру текста в виде погодного изложения событий. Письменной истории Руси предшествовала ее устная история. Своим расцветом летопись непосредственнее всего обязана этой неписаной истории Руси, хранителем которой был сам народ. В самом деле, первые русские летописцы, воссоздавая предшествующую им историю Руси, сумели собрать сведения о прошлом Русской земли за несколько столетий. Они пишут о походах и о договорах, об основании городов, дают живые характеристики князьям и рассказывают о расселении племен. Следовательно, у летописцев были какие-то устные материалы об исторической жизни народа в течение многих поколений. Вглядываясь в состав тех сведений, которые сообщают летописцы, мы видим, что этим огромным историческим источником был для них фольклор. И это не случайно. Исторические песни, предания и легенды были той великой неписаной историей Русской земли, которая предшествовала летописанию.

В летописи, а также в житиях и проповедях сохранены многочисленные остатки исторических преданий, легенд и песен, которыми древнерусские книжники стремились восполнить недостаток письменного материала по истории своей родины. Они-то и явились подлинной основой для восстановления русской истории древнейшего периода. В них заключалось то историческое самосознание народа, которое позволило вырасти русскому летописанию. Столетия, непосредственно примыкающие к деятельности первых русских летописцев – IX и X вв., – дали им несравненно больше исторического материала, заимствованного из исторического фольклора, чем предшествующие. Нетрудно различить и главные типы исторических произведений, использованных летописью. Их несколько. Один из главнейших – местные легенды, связанные с урочищами, могильниками, селами и городами всей великой русской равнины. Характерно, что наиболее древние исторические воспоминания самым тесным образом связаны с языческим, дохристианским культом предков, но чем ближе ко времени, когда уже пишут летописцы, тем яснее выступают исторические припоминания сами по себе, тем четче выделяется интерес к истории родной страны. Историческое самосознание народа становится все более интенсивным, вводится в точные хронологические рамки. Характер сводов, который имеют древнерусские исторические произведения,- особенность не только их формы. Самая форма сводов, в которые облекались древнерусские исторические произведения, была тесно связана с особым историческим сознанием их авторов. Средневековые своды предшествующего исторического материала составлялись прежде всего ради сохранения первоначального их текста как своего рода документа в произведении новом. Средневековый читатель ценил в исторических произведениях прежде всего их документальность. Древнерусский читатель в литературных произведениях искал того, что было «на самом деле», его интересовал не реализм изображения, а сама реальность, не фабула, а сами события, хотя в оценке и понимании исторических событий он нередко был чужд реализма, принимая за реально бывшее рассказы о чудесах, знамениях, явлениях и т. п. В связи с этим древнерусский историк давал свой новый авторский текст преимущественно о современных ему событиях, о тех, которым он мог быть свидетелем или о которых он мог знать от свидетелей. Летописные труды постоянно дополнялись, разрастались новыми записями.

История вплоть до XVI в. не имела для русских людей законченных периодов, а всегда продолжалась современностью. Каждый летописец всегда стремился довести летописные записи «до князя нынешнего», до своего времени. И в этих конечных записях летописцев заключен обычно особенно ценный исторический материал: здесь летописец пишет не выдержками из чужих произведений, а своими собственными словами. Вот почему летопись фактически не имеет конца; ее конец в постоянно ускользающем и продолжающемся настоящем. Настоящее как продолжение истории, как живой и вечно продолжающийся итог – это своеобразное историческое восприятие сказалось также и в самой форме сводов, соединяющих старый, документально ценный материал и продолжающих его новыми записями до современных летописцу событий.

Итак, летопись – это свод. Составляя свой свод, летописец, прежде всего заботился о том, чтобы получить в свои руки труды своих предшественников – таких же летописцев, затем исторические документы – договоры, послания, завещания князей, исторические повести, жития русских святых и т. д., и т. п. Собрав весь доступный ему материал, иногда многочисленный и разнообразный, иногда всего два-три произведения, летописец соединял его в погодном изложении. Летописи он соединял год с годом, стремясь избегнуть повторений, документ помещал под годом, к которому он относился, житие святого – под годом смерти этого святого, историческую повесть, если она охватывала несколько лет, разбивал по годам и каждую часть помещал под своим годом и т. д. .Построение летописного изложения по годам давало ему удобную сеть для разнесения в нее все новых и новых произведений. Работа эта не была механической: летописцу приходилось иногда устранять противоречия, иногда производить сложные хронологические изыскания, чтобы поместить каждое событие под своим годом. Исходя из своих политических представлений, летописец иногда пропускал то или иное известие, делал тенденциозную подборку этих известий, изредка сопровождал их собственным кратким политическим комментарием, но при этом не сочинял новых известий. Закончив свою работу сводчика, летописец дополнял этот материал собственными записями о событиях последних лет. 
Летописи – это своды, при этом не только своды предшествующих произведений, не только своды различных трафаретов писательского «этикета», но и своды идей. В них получают свое отражение различные идеологии. Летописи уже с самого начала получают определенную классовую окраску. При своем возникновении летопись была памятником, составленным в верхах общества Киевской Руси, главным образом, в кругах, близких к князю. Поэтому центральными действующими фигурами летописей являются крупные феодалы, в первую очередь князья и епископы. Внимание летописца все время обращено в сторону феодальных верхов.

2. Элементы понятийного аппарата текстологической («внешней») критики летописных источников

1) Летописи – исторические произведения, вид повествовательной литературы в России XI-XVII вв., состояли из погодных записей либо представляли собой памятники сложного состава. Летописи были общерусскими (напр., «Повесть временных лет», Никоновская летопись и др.) и местными (Новгородские летописи и др.). Сохранились главным образом в поздних списках. Повествование в них велось по годам. Отдельные части (главы) летописного текста, привязанные к конкретному году (лету), в настоящее время принято именовать статьями. В русских летописях каждая такая новая статья начиналась словами: «В лето такое-то…», имея в виду соответствующий год. Летосчисление велось, однако, не от Рождества Христова, то есть не от новой эры, а от библейского Сотворения мира. Считалось, что это произошло в 5508 году до рождения Спасителя. Таким образом, в 2000 году наступил 7508 год от Сотворения мира. Ветхозаветная хронология в России просуществовала вплоть до петровской реформы календаря, когда был принят общеевропейский стандарт. В летописях же счет по годам велся исключительно от Сотворения мира, старое летосчисление завершилось официально 31 декабря 7208 года, за ним последовало 1 января 1700 года.

Летописный свод – соединение в единое повествование разных летописных записей, документов, актов, беллетристических повестей и житийных произведений. Подавляющее большинство дошедших до нас летописей представляют собой своды.

Летописец – терминологически то же, что и летопись. Например, Радзивиловская летопись начинается словами: «Сия книга – летописець», а Ермолинская: «Летописець Рускии весь от начала и до конца». Софийская первая летопись также именует себя: «Летописец Рускыя земли…». (Написание же самого слова в рукописных оригиналах: в первых двух случаях с «мягким знаком», в последнем – без оного). Другими словами, многие летописи изначально именовались летописцами, но со временем утвердилось их иное (более солидное, что ли) название. В позднейшие времена летописец, как правило, излагает события сжато – особенно это касается начальных периодов мировой и русской истории. Хотя слова «летопись» и «летописец» являются исконно русскими, как понятия они применяются и к иностранным историческим сочинениям того же плана: так, популярный на Руси переводной компилятивный памятник, излагавший события мировой истории, именовался «Летописец елинский и римский».

2) Протограф (от прото… и греч. grapho – пишу) в источниковедении первоначально рукопись, легшая в основу более поздних списков (копий, редакций).

3) Список -воспроизведённый переписчиком текст произведения; рукописная копия. Подавляющее большинство древнерусских сочинений сохранилось в списках, известны авторские рукописи – автографы – лишь немногих из них (в основном, произведений XVII в)

4) Редакция, извод – редакционная версия какого-либо текста. Например, известны Новгородская первая и Софийские летописи старшего и младшего изводов, которые отличаются друг от друга по особенностям языка.

5) Традиция (лат. tradere – передавать) – термин этот применяется и в отношении к преемственной связи, объединяющей ряд последовательных явлений, и по отношению к результатам такой связи. По смыслу своему традиция соприкасается с подражанием, влиянием и заимствованием, отличаясь от них, однако, тем, что традиционный материал, будучи общепризнанным в данной среде, составляет часть ее обихода, санкционированную обычаем, ставшую общим достоянием, – в то время, как подражание, влияние и заимствование имеют дело с материалом, лежащим вне данной среды, еще не усвоенным ею.

3. Древнейшие  летописные своды, содержащие Повесть  Временных лет

1) Лаврентьевская  летопись – написана монахом Лаврентием и другими писцами в 1377. Представляет собой пергаменную рукопись, содержащую копию летописного свода 1305, сделанную в 1377 группой переписчиков под руководством монаха Лаврентия по заданию суздальско-нижегородского князя Дмитрия Константиновича со списка начала 14 в. Текст начинается с «Повести временных лет» и доводится до 1305. В рукописи отсутствуют известия за 898–922, 1263–1283, 1288–94. Свод 1305 представлял собой великокняжеский владимирский свод, составленный в период, когда великим князем владимирским был тверской князь Михаил Ярославич. В основе его лежал свод 1281, дополненный (с 1282) тверскими летописными известиями. Рукопись Лаврентия была написана в Благовещенском монастыре в Н. Новгороде или во Владимирском Рождественском монастыре. В 1792 её приобрёл А. И. Мусин-Пушкин и впоследствии преподнёс Александру I, который передал рукопись Публичной библиотеке (ныне им. М. Е. Салтыкова-Щедрина), где она и хранится.

2) Ипатьевская летопись – древнейший памятник южнорусского летописания, один из ранних русских летописных сводов. Получила название по местонахождению её списка в Ипатьевском монастыре (Кострома). Кроме Ипатьевского списка начала 15 в., открытого Н. М. Карамзиным, самостоятельное значение имеет Хлебниковский список 16 в. Ипатьевский и Хлебниковский списки, существенно отличаясь друг от друга, восходят к общему протографу — южнорусскому летописному своду конца 13 в. Ипатьевская летопись по составу разделяется на три основные части: первая — «Повесть временных лет» с продолжением до 1117; вторая (события 1118–1199) — Киевский свод конца 12 в.; третья (до 1292) — в основном галицко-волынские летописные записи. Она является ценнейшим источником по истории Юго-Западной Руси до конца 13 в. Замечательной особенностью её является светский характер ряда рассказов. Многие галицко-волынские записи отличаются ярким, образным языком, поднимающим летопись до уровня поэтического произведения.

Проблема авторства “Слова о полку Игореве” – “Слово о полку Игореве”

Авторство «Слова о полку Игореве» — до сих пор нерешенная проблема. Существуют несколько версий: Галицкий книжник Тимофей (Н. Головин), «словутный певец Митуса» (А.К. Югов), тысяцкий Рагуил Добрынич (В.Г. Федоров), его сын (И.А. Новиков), певец Ходына (В.Д. Кузьмина, А.Ю. Чернов), летописец Петр Бориславович (Б.А. Рыбаков), черниговский воевода Ольстин Олексич (М.Т. Сокола), князь Игорь (Н.В. Шарлемань), киевский князь Святослав (В.В. Медведев), Галицкий князь Владимир Галицкий (С.Г. Пушик) и др.

А.С. Орлов вслед за Е.В. Барсовым считал, что это «первостепенный дружинник, бродячий член княжеской дружины, передвигавшийся от одного княжеского стола к другому», о чем свидетельствует отличное знание княжеских отношений за целое столетие, начитанность в летописной и переводной литературе. Б.А. Рыбаков и В.Ю. Франчук защищали авторство Петра Бориславича, киевского боярина, летописца, дипломата. Рыбаков, составив «словесный портрет» автора (благородное происхождение, светский, бывалый воин, тонкий политик, знаток истории, имеющий профессиональные навыки письменного творчества), обратил внимание на сходство 1) политических симпатий и антипатий; 2) манеры аргументировать оценку действий князей ссылками на исторические примеры; 3) литературной манеры и стиля автора «Слова о полку Игореве» и летописца Петра Бориславича, «мемуары» которого вошли в «Ипатьевскую летопись» за 1146–1154 и 1181–1196 гг. Исследовательница В.Ю. Франчук, будучи лингвистом, проследила оригинальную манеру летописца и автора «Слова о полку Игореве», подтвердив версию Рыбакова.

Отказавшись от поиска конкретного имени автора «Слова о полку Игореве», Д.С. Лихачев в статье «Размышления об авторе «Слова о полку Игореве»» предположил, что он был участником похода Игоря, был его «хотью» (любимцем), доверенным лицом, летописцем, изложившим историю похода в летописи и передавшим в этом описании заветные думы Игоря. В то же время он был певцом, который сам записывал свой текст. Таким образом, в настоящее время вопрос об авторстве «Слова о полку Игореве» нельзя считать окончательно решенным.

Источник: Юрина Н.Г. История древнерусской литературы. – М: ФЛИНТА, 2015

«Повесть временных лет» как исторический источник

Кроме письменных памятников, летописец использовал песни  и легенды, придав им значение исторических свидетельств.

5. Проблема  авторства ПВЛ

Древнерусские авторы сознательно  не пытались быть оригинальными, не кичились, не «щеголяли» красотой и изяществом или новизной стиля.  
Авторское начало в древнерусской литературе приглушено, неявно. Древнерусские книжники не были бережны с чужими текстами. При переписывании тексты перерабатывались: из них исключались или в них вставлялись какие-то фразы или эпизоды, добавлялись стилевые «украшения». Древнерусские книжники редко указывали в рукописях своё имя. Ведь они считали себя не авторами, творцами в современном смысле слова, а лишь исполнителями высшей Божественной воли.  
Как правило, авторы упоминают свои имена, лишь когда это необходимо, чтобы придать повествованию достоверность, документальность.

И А.А. Шахматовым, и М.Д. Приселковым  основательно доказано участие в  печерском летописании сподвижника Антония и Феодосия печерских – Никона, биография которого многое объясняет в летописании Печерского монастыря. В Несторовом «Житии Феодосия» Никон этот назван «великим», он изображается за неустанной книжной работой. М. Д. Приселков предполагает в нем первого русского митрополита Илариона, принявшего схиму с именем Никона. Так думает М. Д. Приселков. Но кем бы ни был Никон, перед нами ученый и деятельный политик, смелый продолжатель дела, начатого еще при Ярославе. По-видимому, около 1113 г. в Печерском монастыре и составляется новый памятник русского летописания – «Повесть временных лет».

Выполнителем нового исторического  труда явился, по всей вероятности, монах Киево-Печерского монастыря – Нестор. В непосредственном виде труд Нестора не сохранился. Он сохранился лишь в переделках и доработках последующих редакторов. Эти редакторы, принадлежавшие к другой политической ориентации и к другому, враждебному печерянам, монастырю, изъяли имя Нестора из заглавия летописи. Но в одном из списков – так называемом Хлебниковском – имя Нестора все-таки сохранилось. Правда, признание Нестора составителем «Повести временных лет» встречало в науке неоднократные возражения. Исследователи ссылались на противоречия между отдельными сведениями, читающимися в «Повести временных лет» о Киево-Печерском монастыре, и теми, которые даются о том же монастыре в достоверно принадлежащих Нестору произведениях, в частности, в Житии Феодосия, Однако противоречия эти отнюдь не могут свидетельствовать против авторства Нестора: «Повесть временных лет», как доказывает А. А. Шахматов, была составлена Нестором на 25 лет позднее Жития Феодосия, и противоречащие в ней Житию Феодосия места не принадлежат Нестору: они находятся в ней в составе той части, которая целиком была заимствована Нестором из предшествующего летописного свода.

Одним из наиболее сложных, до конца не разрешенных вопросов изучения ПВЛ остается проблема «авторства Нестора» и, более широко, выделения  авторов отдельных сюжетов и  существования различных редакций ПВЛ.

6. Основные этапы изучения Древнейшего русского летописания и проблема его генезиса

1) Схема генезиса ПВЛ по А.А. Шахматову

Наиболее ценными для изучения Повести временных лет были работы А.А. Шахматова, в первую очередь его громадный труд: «Разыскания о древнейших русских летописных сводах» (1908). Впрочем, и после издания этого труда Шахматов продолжал уточнять и пополнять те выводы, которые он сделал раньше. Основываясь на глубоком изучении летописей, Шахматов впервые попытался восстановить уже несуществующие своды. Он пришел к мысли, что в основе Начальной летописи, дошедшей до нас в Ипатьевском и Лаврентьевском списках, лежат более ранние летописные своды, которые могут быть восстановлены. Основываясь на том, что позднейшие летописи легче поддаются изучению со стороны их состава, Шахматов идет в своем изучении от позднейшего к первоначальному. Таким образом, он начинает свою работу не с древнейших летописей, а с изучения тех сводов, которые были созданы позже, на их основе, в XIV—XVI вв.

Шахматов указывает, что Начальная летопись, дошедшая до нас в виде Повести временных лет, сохранилась в двух редакциях. Одна редакция — в Лаврентьевокой летописи — может быть названа Сильвестровской и была составлена в 1116 г. Вторая редакция — в Ипатьевской летописи — составлена в 1118 г. Лаврентьевская и Ипатьевская летописи имеют весьма близкий друг к другу текст, что позволяет говорить о том, что в основе их лежал какой – то более ранний летописный свод, составленный первоначально в 1113 г.

Но сама Повесть временных лет  была основана на более ранних летописных сводах. Так, в основе Повести лежит более древний свод, который был доведен до 1093 г. и составлен в 1095 г. Некоторое понятие об этом своде дает текст Новгородской I летописи при сопоставлении его с Повестью временных лет. Сличение текстов обоих памятников доказывает, что первый из них по своему составу древнее второго. Это видно из того, что в Новгородской I летописи еще отсутствуют те места, которые явно вставлены в текст Повести временных лет при ее составлении в начале XII в.

Однако и Начальный общерусский, или Киево-Печерский (как его называет Шахматов), свод 1093 г. сам был основан  на более ранних сводах. Подробно анализируя состав Киево-Печерского общерусского свода 1093 г., Шахматов приходит к мысли, что в основе его лежат два источника: один — киевского, другой — новгородского происхождения. Главным указанием на Киево-Печерский свод служит хронологическая сеть Начального овода, явно вставленная в древнейший рассказ, изложенный вне такой сети. Так, местами вставка ряда пустых годов нарушает последовательность рассказа. Киевский источник, по мнению Шахматова, представлял собой летописный свод, составленный в 1073 г. также в Киево-Печерском монастыре. Однако в Киево-Печерский свод 1093 г. наряду с киевскими вошли известия новгородского происхождения, которые были взяты, по мнению Шахматова, из особого Новгородского свода 1050 г., позже продолженного до 1079 г. В результате исследования Шахматов приходит к мысли о существовании еще более древнего свода, или так называемого Древнейшего Киевского свода, который, по его мнению, был составлен в 1037 г. Схема происхождения летописи, по Шахматову, рисуется в следующем виде:

Древнейший Киевский свод (1037)

I        I

I Киево – Печерский  Новгородский свод

летописный свод (1073)  (1050 г., доведенный

далее до 1079 г.)

I       I

II Киево – Печерский  свод, или Начальный свод (1093)

I

Повесть временных лет (1113)

Но Шахматов не дал теоретического обоснования своих научных принципов: он пришел к ним в ходе своей  богатейшей исследовательской практики. Осмысление опыта современной текстологии, основанное главным образом на материале средневековой литературы (и весьма важное для литературы нового времени), было осуществлено Д. С. Лихачевым.

2) Схема генезиса  ПВЛ по Д.С. Лихачёву

«Повесть временных лет» занимает важнейшее место в работах Д. С. Лихачева по истории русского летописания. В 1950 г. она была издана в академической серии «Литературные памятники». Большой двухтомный труд — не только тщательное, выполненное на высоком научном уровне издание текста произведения с переводом его на современный русский язык (в соавторстве с Б. А. Романовым), но и обстоятельное историко-филологическое исследование «Повести временных лет». Исследователь подошел к летописи как литературовед, заметив в ней многое, на что не обращал внимания А.А. Шахматов. Однако в своей работе Д. С. Лихачев исходил из шахматовской методики и четко дифференцировал степень доказанности различных его построений. Восстанавливая древнейшее русское летописание, Шахматов шел от «Повести временных лет» и Новгородской I летописи. Его гипотеза о Начальном своде конца XI в., убедительно разрешавшая вопрос о взаимоотношениях между этими памятниками, являлась, по словам Д. С. Лихачева, «краеугольным камнем всех дальнейших изысканий Шахматова в области восстановления сводов, предшествовавших Повести временных лет». Иной характер носили построения Шахматова, относящиеся к более «глубоким» слоям первоначального летописания, в частности к гипотетическому Древнейшему своду начала XI в. и Новгородскому середины XI в. «В этой последней части работы А. А. Шахматова, — там, где он поневоле должен был решать все вопросы, — даже и те, на которые было почти невозможно ответить, — выводы его носили только предположительный и недостаточно обоснованный характер», — писал Д. С. Лихачев. Предположению А.А. Шахматова о Древнейшем своде как основе киевского летописания Д.С. Лихачев противопоставил другое: в основе летописания лежал еще нелетописный памятник «Сказание о первоначальном распространении христианства» 40-х годов XI в.

Согласно построению ученого, новгородские известия Начального свода и «Повести временных лет» основывались не на письменных, а на устных источниках; самостоятельное  летописание в Новгороде (использовавшее Начальный свод) началось в XII в.

3) Схема генезиса  ПВЛ по Б.А. Рыбакову

Новую, несколько иную концепцию развития начального этапа  русского летописания развивает  Б. А. Рыбаков. Анализируя текст начальной  русской летописи, исследователь  предполагает, что погодные краткие  записи стали вестись в Киеве с 867 г. при княжении Аскольда в связи с появлением в Киеве христианского духовенства. В конце X столетия, в 996—997 гг., был создан первый Киевский летописный свод, обобщивший разнородный материал кратких погодных записей, устных сказаний. Свод этот был создан при Десятинной церкви, и в его составлении приняли участие Анастас Корсунянин — настоятель собора, епископ Белгородский и дядя Владимира Добрыня. Свод этот давал первое историческое обобщение полуторавековой жизни Киевской Руси и завершался прославлением Владимира. В это же время, предполагает Б. А. Рыбаков, оформляется и Владимиров цикл былин, в котором давалась народная оценка событий и лиц, в то время как летопись знакомила с придворными оценками, с книжной культурой, дружинным эпосом, а также с народными сказаниями.

Разделяя точку зрения А.А. Шахматова о существовании Новгородского свода 1050 г., Б.А. Рыбаков считает, что эта летопись была создана при деятельном участии новгородского посадника Остромира, и эту «Остромирову летопись» следует датировать 1054—1050 гг. Летопись эта была направлена против Ярослава Мудрого и варягов-наемников. В ней подчеркивалась героическая история Новгорода и прославлялась деятельность Владимира Святославича и Владимира Ярославича, князя новгородского. Летопись носила чисто светский характер и выражала интересы новгородского боярства.

В дальнейшем исследовании этапов формирования древнерусской летописи Б.А. Рыбаков разделяет точки зрения А. А. Шахматова и современных советских исследователей. Он предлагает интересную реконструкцию текста «Повести временных лет» Нестора. Выдвигает гипотезу об активном личном участии Владимира Мономаха в создании второй, Сильвестровой, редакции. Третью редакцию «Повести временных лет» исследователь связывает с деятельностью сына Мономаха Мстислава Владимировича, который попытался противопоставить Киеву Новгород.

4) Схема генезиса ПВЛ по А.Г. Кузьмину

В результате анализа  текстов Кузьмин пришел к выводам о существовании в XI–XII вв. нескольких центров летописания, различавшихся по идейным устремлениям и политическим пристрастиям. Опираясь на свои наблюдения, ученый пересматривает выводы предшественников о датировке «Повести временных лет», о соотношении Лаврентьевской летописи и Ипатьевской и еще многое другое.

А.Г. Кузьминым поставлено под сомнение само существование Начального свода. Кузьмин относится к тексту скептически и полностью (причем – справедливо) отвергает «норманнскую теорию».

Приводим тезисы из его  работы «Начальные этапы древнерусского летописания». (М., Изд-во МГУ, 1977), в которой по-новому поставлен вопрос о зарождении русского летописания: автор относит его к концу X — началу XI столетия. «Давно замечено, что текст Повести временных лет за последние годы XI и начало XII столетий перебивается вставками и дублировками одних и тех же известий. Однако этот факт не нашел пока удовлетворительного объяснения, а указания на разные источники недостаточно. Перебивка текста и следы не очень умелого редактирования прослеживаются главным образом в известиях 6599—6611 годов. Статья 6604 года из их числа». «Хронологическая путаница в статьях 6599—6611 годов явилась следствием, как соединения разных источников, так и редактирования летописцев, пользовавшихся разными стилями. В этих статьях соединены записи со всеми тремя летосчислениями, но есть среди них статьи, в которых нарушена последовательность датировок. Так, статья 6599 года сначала говорит о событиях августа, а затем мая. Такой порядок не подходит ни для одного из принятых летописцами стилей и является либо результатом небрежности, либо следствием позднейших приписок к основному тексту. Последовательность событий нарушена также в статье 6602. Сначала в ней идет несколько недатированных известий, затем приводится сообщение о нашествии саранчи 26 августа, после этого сообщается о кончине владимирского епископа Стефана «априля в 27 день, в час 6 нощи». Датированные известия 6608 года охватывают июнь — август. Но конец статьи предполагает события, занимавшие ряд лет после описанного здесь княжеского съезда в Уветичах: «А Давыд седе Божьскемь, и посемь вдасть Святополк Давыдови Дорогобужь, в нем же и умре; а Володимер вда сынови своему Ярославу». Давыд Игоревич умер в Дорогобуже 25 мая 6620 (1112) года».

7.  Круг важнейших проблем, для изучения которых ПВЛ привлекается как исторический источник

1) Происхождение  славян

«Повесть временных  лет» открывается историко-этнографическим  введением. Нестор ведет свой рассказ  от «всемрного потопа» и распределения  Земли между сыновьями Ноя. Он перечисляет страны, отошедшие к  Симу, затем Земли Хама и, наконец, особенно подробно останавливается на тех «полунощных» (северных) и западных странах, которые отошли к Иафету. Он передает библейскую легенду о Вавилонском столпотворении, во время которого люди разделились на народы и заговорили на разных языках, и отмечает происхождение славян «от племени» Иафета.

Первоначально, утверждает Нестор, славяне жили по Дунаю – там, где ныне Венгерская и Болгарская земли. Отсюда-то и произошло расселение славян, приведшее затем к образованию  различных славянских племен и народностей. Свои названия славянские племени получили по тем местам, где они первоначально сидели: «от тех словен разидошася по земле и прозвашася имени своими: где седше на котором месте». Летописец указывает западных славян – мораву и чехов, южных – белых хорватов, сербов и хорутан. Часть славян ушла от волохов на Вислу и прозвалась ляхами (поляками). Ляхи, в свою очередь, распались на полян, лутичей, мазовшан и поморян. Некоторые из дунайских славян осели по Днепру и назвались полянами, другие – древлянами, потому что «сели в лесах», третьи остановились между Припятью и Двиною и прозвались дреговичами, четвертые сели на реке Полоте и прозвались полочанами. Наконец, часть «словен» оказалась около озера Ильменя, и прорвалась «своим именем» (то есть славянами), и построили город названный Новгородом.

Предисловие – «Повесть временных лет». Из истории создания и редакционной переработки

1. Главная
2. Избранные главы
3. Предисловие

Раннее русское летописание представляет уникальное историческое явление. Летописей, подобных «Повести временных лет», написанных на родном языке и дающих столь цельную концепцию истории всего народа, не имела в начале XII в. ни одна европейская страна. Этим и объясняется большой научный интерес к «Повести временных лет», породивший десятки и сотни исследований, ей посвященных.

В настоящей работе рассматриваются главные вопросы происхождения «Повести временных лет» и ее судьбы после «выхода в свет». Эти вопросы и увлекательны, и многосложны. Их увлекательность объясняется тесной связью текста памятника с общественной и политической жизнью общества начала XII в., в котором сделалось возможным появление такого всеобъемлющего исторического произведения, каким является «Повесть временных лет». Их многосложность продиктована тем, что сам памятник сохранился не в своем первоначальном виде, не в том виде, в котором он вышел из-под пера его автора. После своего появления он был переработан по заказу киевского князя Владимира Мономаха. Этот факт сейчас общепризнан в науке. Неясным остается лишь самый кардинальный вопрос, вопрос о первоначальном виде самого памятника. Его авторский вариант до нас не дошел.

В задачу данной работы и входят поиски этого авторского варианта.

Возможность самих поисков обусловлена наличием более древней, но отдаленной от «Повести временных лет» не на столь уж большой срок летописи, которую сейчас принято называть Начальным сводом 1095 г. Относительная хронология обоих памятников установлена твердо: тот текст, который принято называть «Повестью временных лет», действительно моложе текста, который принято называть Начальным сводом. Однако ведь сохранившийся текст «Повести временных лет» является ее редакторским вариантом. И вот, в процессе его исследования и затем в процессе его сопоставления с текстом, который принято считать Начальным сводом, появляются материалы и факты, заставляющие отрицать правильность установившейся в науке абсолютной датировки этого последнего текста. Появляется возможность характеризовать Начальный свод как не что иное, как авторский вариант все той же «Повести временных лет». В данной работе и сделана попытка такой характеристики, а вместе с ней — передатировки текста, отождествляемого обычно с гипотетическим Начальным сводом. Нет нужды объяснять важность и своевременность такой попытки, сделавшейся возможной благодаря целому ряду открытий и самого автора этого отождествления, великого русского ученого Алексея Александровича Шахматова, и его преемников и продолжателей, работавших уже в советские годы. Независимо от успешности самой нашей попытки, она представляется нам необходимой, о чем речь впереди.

Поиски авторского текста «Повести временных лет» позволяют и более конкретно представить себе особенности ее редакторского текста. Эти поиски расширяют наше представление и об идейном облике, и о творческом замысле автора, и о задачах, выполненных его редактором по заказу Мономаха. Тем самым расширяется и вся проблематика, связанная с «Повестью временных лет». Некоторые из старых исторических проблем затронуты и в конце этой работы. В ряде случаев мы сделали попытку сопоставления данных «Повести временных лет» с данными и зависимых, и независимых от нее источников, причем в числе последних фигурируют не только письменные, но и археологические источники.

Данная монография является вторым, более кратким вариантом работы, подготовленной нами еще в конце 1963 — начале 1964 г., отдельные темы которой докладывались в научных аудиториях Ленинграда и Москвы в течение 1964—1967 гг. Автор приносит искреннюю благодарность всем тем, кто познакомился с первым вариантом этой работы и с данной монографией, а также принял участие в обсуждении наших докладов. Автор надеется, что в новом варианте с достаточной степенью полноты учтены те критические замечания, которые были ему сделаны читателями первого варианта и слушателями его докладов. Автор убежден, что близится волна нового живого интереса к истории «Повести временных лет» и что в результате этой волны появятся новые и интересные по своим результатам работы по вопросам ее создания и редакционной переработки. А эти вопросы являются самыми важными для истории всего раннего русского летописания. Ведь авторский и редакторский тексты «Повести временных лет» являются единственными источниками для изучения более раннего летописания XI в. А это изучение невозможно без предварительного исследования соотношения текстов автора и редактора

«Повести временных лет». Можно даже сказать, что то или иное решение проблемы раннего летописания зависит прежде всего от того или иного решения проблемы соотношения двух наиболее ранних реально сохранившихся текстов, того, что представлен в новгородском летописании, и того, что представлен в летописании южнорусском.

Работа выполнена в Государственном Эрмитаже.

Авторство повести временных лет приписывается. Повесть временных лет оригинал и перевод

Известен по нескольким редакциям и спискам с незначительными отклонениями в текстах, внесёнными переписчиками. Был составлен в Киеве.

Охваченный период истории начинается с библейских времён во вводной части и заканчивается 1117 годом (в 3-й редакции). Датированная часть истории Древнерусского государства начинается с лета 6360 императора Михаила (852 год).

Название своду дало начало первой фразы «Повесть времянных лет…» или в части списков «Се повести временных лет…»

История создания летописи

Автор летописи указан в Хлебниковском списке как монах Нестор, известный агиограф на рубеже XI-XII веков, монах Киево-Печерского монастыря. Хотя в более ранних списках это имя опущено, исследователи XVIII-XIX веков считали Нестора первым русским летописцем, а «Повесть временных лет» – первой русской летописью. Изучение летописания русским лингвистом А. А. Шахматовым и его последователями показало, что существовали летописные своды, предшествовавшие «Повести временных лет». В настоящее время признаётся, что первая изначальная редакция Повести временных лет монаха Нестора утрачена, а до нашего времени дошли доработанные версии. При этом ни в одной из летописей нет указаний на то, где именно оканчивается Повесть временных лет.

Наиболее подробно проблемы источников и структуры ПВЛ были разработаны в начале XX века в трудах академика А. А. Шахматова. Представленная им концепция до сих пор играет роль «стандартной модели», на которую опираются или с которой полемизируют последующие исследователи. Хотя многие её положения подвергались зачастую вполне обоснованной критике, но разработать сопоставимую по значимости концепцию пока не удалось.

Вторая редакция читается в составе Лаврентьевской летописи (1377 год) и других списках. Третья редакция содержится в составе Ипатьевской летописи (старейшие списки: Ипатьевский (XV век) и Хлебниковский (XVI век)). В одну из летописей второй редакции под годом 1096 добавлено самостоятельное литературное произведение, «Поучение Владимира Мономаха», датируемое 1117 годом.

По гипотезе Шахматова (поддержанной Д. С. Лихачевым и Я. С. Лурье), первый летописный свод, названный Древнейшим , был составлен при митрополичьей кафедре в Киеве, основан­ной в 1037 году. Источником для летописца послужили предания, народные песни, устные рассказы современников, некоторые письменные агиографические документы. Древнейший свод продолжил и дополнил в 1073 монах Никон, один из создателей Киевского Печерского монастыря. Затем в 1093 игуменом Киево-Печерского монастыря Иоанном был создан Началь­ный свод , который использовал новгородские записи и греческие источники: «Хронограф по великому изложению», «Житие Антония» и др. Начальный свод фрагментарно сохранился в начальной части Новгородской первой летописи младшего извода. Нестор переработал Начальный свод, расширил историографическую основу и привёл русскую историю в рамки традиционной христианской историографии. Он дополнил летопись текстами договоров Руси с Византией и ввёл дополнительные исторические предания, сохранённые в устной традиции.

По версии Шахматова, первую редакцию Повести временных лет Нестор написал в Киево-Печерском монастыре в 1110-1112 годах. Вторая редакция была создана игуменом Сильвестром в киевском Выдубицком Михайловском монастыре в 1116. По сравнению с версией Нестора была переработана заключительная часть. В 1118 составляется третья редакция Повести временных лет по поручению новгородского князя Мстислава Владимировича.

История русской земли возводится к временам Ноя. Три его сына поделили Землю:

• Симу достался восток: Бактрия, Аравия, Индия, Месопотамия, Персия, Мидия, Сирия и Финикия.
• Хаму достался юг: Египет, Ливия, Мавритания, Нумидия, Эфиопия, но также Вифиния, Киликия, Троада, Фригия, Памфилия, Кипр, Крит, Сардиния.
• Иафету (ст. -слав. Афетъ ) достался северо-запад: Армения, Британия, Иллирия, Далмация, Иония, Македония, Мидия, Пафлагония, Каппадокия, Скифия и Фессалия.

Потомками Иафета названы варяги, немцы, русь, шведы (ст. -слав. свеи ). В начале человечество составляло единый народ, но после вавилонского столпотворения из племени Иафета выделились «норики, которые суть славяне». Исходной прародиной славян названы берега реки Дунай в районе Венгрии, Иллирии и Болгарии. Вследствие агрессии валахов часть славян ушла на Вислу (поляки), а другая – к Днепру (древляне и поляне), к Двине (дреговичи) и озеру Ильмень (словене). Расселение славян возводится ко временам апостола Андрея, который гостил у славян на Ильмене. Поляне основали Киев и назвали его в честь своего князя Кия. Другими древними славянскими городами названы словенский Новгород и кривичский Смоленск. Затем при царе Ираклии дунайские славяне испытали нашествие болгар, угров, обров и печенегов. Однако днепровские славяне попали в зависимость от хазар.

Первой упомянутой датой в летописи является 852 (6360) год, когда начала называться Русская земля, а русы впервые приплыли к Царьграду. В 859 году Восточная Европа была поделена между варягами и хазарами. Первые брали дань со словен, кривичей, веси, мери и чуди, а вторые – с полян, северян и вятичей.

Попытка северных славян избавиться от власти заморских варягов в 862 году привела к междоусобицам и закончилась призванием варягов. Русскую землю основали три брата Рюрик (Ладога), Трувор (Изборск) и Синеус (Белоозеро). Вскоре Рюрик стал единоличным правителем страны. Он основал Новгород и ставил своих наместников в Муроме, Полоцке и Ростове. В Киеве образовалось особое варяжское государство во главе с Аскольдом и Диром, которое тревожило набегами Византию.

В 882 году преемник Рюрика князь Олег захватил Смоленск, Любеч и Киев, объединив два русско-варяжских государства. В 883 году Олег покорил древлян, а в 884-885 году покорил хазарских данников радимичей и северян. В 907 году Олег предпринял крупный морской поход на ладьях в Византию, результатом которого стал договор с греками.

После смерти Олега от укуса змеи стал княжить Игорь, который воевал с древлянами, печенегами и греками. Русы первоначально были заморскими варягами, но постепенно слились с полянами, так что летописец мог сказать, что поляне ныне называются русью. Деньгами русов были гривны, а поклонялись они Перуну.

Игоря убили взбунтовавшиеся древляне, а его трон унаследовала его жена Ольга, которая при помощи варяжских воевод Свенельда и Асмуда жестоко отомстила, убив свыше 5 тысяч древлян. Ольга правила как регент при своем сыне Святославе. Возмужав, Святослав покорил вятичей, ясов, касогов и хазар, а затем воевал на Дунае против греков. Возвращаясь после одного из походов на греков, Святослав попал в засаду печенегов и погиб.

От Святослава княжий престол перешёл Ярополку, правление которого было осложнено междоусобицей. Ярополк победил своего брата и владетеля древлянского Олега, но погиб от варягов другого брата Владимира. Владимир вначале отослал варягов, унифицировал языческий пантеон, но затем принял христианство. В годы его правления были войны с поляками, ятвягами, вятичами, радимичами и волжскими булгарами.

После смерти Владимира в Киеве начал княжить Святополк. За жестокую расправу над братьями его прозвали Окаянным. Он был свергнут своим братом Ярославом. Оппозицию новому князю составил правитель Тмутараканский Мстислав. После окончания усобицы Ярослав построил каменные стены в Киеве и собор св. Софии. После смерти Ярослава Русская земля вновь распалась. В Киеве правил Изяслав, в Чернигове Святослав, во Владимире Игорь, в Переяславле Всеволод, в Тмутаракани Ростислав. В усобице верх одержал Всеволод. После Всеволода Киевом правил Святополк, которого сменил Владимир Мономах.

Христианство в «Повести временных лет»

Повесть временных лет пропитана христианскими мотивами и аллюзиями на Библию, что вполне естественно, учитывая, что её автор был монахом. Одно из центральных мест произведения занимает выбор веры, осуществлённый князем Владимиром. Тот выбрал христианство греческого образца, которое отличалось причащением вином и хлебом, а не облатками, как у немцев. Основы христианской веры (в виде пересказа книги Бытия и ветхозаветной истории до разделения Израильского царства) Владимиру излагает некий философ, который помимо прочего упоминает о падении старшего ангела Сатанаила на 4-й день творения. Бог заменил Сатанаила на Михаила. Ветхозаветные пророки (Мал. 2:2, Иер. 15:1, Иез. 5:11) упоминаются для доказательства окончания израильской миссии (ст. -слав. отвѣржении жидовьстѣ ). В 5500 году от сотворения мира в Назарете Марии явился Гавриил и возвестил о воплощении Бога, который родился как Иисус в годы царя Ирода (ст. -слав. цесарь жидовескъ ), достигнув 30 лет и крестился на реке Иордан от Иоанна. Затем собрал 12 учеников и исцелял больных. Из зависти он был предан на распятие, но воскрес и вознесся. Смысл воплощения заключался в искуплении от греха Адама.

Бог представляет собой «три собьства»: Отец, Сын и Св. Дух (едино божество вь трехъ лицих ). Любопытно, что в отношении лиц Троицы, которая раздѣляеть бо ся не раздѣлно, и совокупляеться неразмѣсно , используется термин подобосущенъ . Историков ещё с XVIII века занимал вопрос, почему согласно «Повести временных лет» каган Владимир Святославович, крестивший Русь, при своём собственном крещении якобы зачитал довольно странный Символ веры, и зачем этот символ веры воспроизвёл монах Нестор. Согласно ему, Владимир произнес: «Сын же подобосущен и собезначален Отцу…» Подобосущен, а не единосущен, как то утверждается в православных Никейском и Никео-цареградском символах веры. Это могло быть отражением того, что ариане Руси, в отличие от соседней Хазарии, до 988 года не перешли в несторианство, иудаизм и православие и продолжали оставаться влятельной силой, на которую хотел опираться Владимир в борьбе с язычеством. Но могло быть и просто наветом на Владимира, чтобы воспрепятствовать его канонизации. Бог обладает хотѣньем спасти тварь . Для этого Бог принимает плоть и зракъ и умирает истинно (не мечтаниемь ) и также истинно воскресает и возносится на небеса.

Также христианство Повести предписывает почитание икон, креста, мощей и священных сосудов, поддержку церковного предания и принятия семи соборов: 1-го Никейского (против Ария), Константинопольского (за единосущную Троицу), Эфесского (против Нестория), Халкидонского, Второго Цареградского (против Оригена, но за богочеловечество Христа), 2-го Никейского (за иконопочитание).

Бог находится на небесах, восседая в неизреченном Свете на престоле в окружении ангелов, естество которых невидимо. Ему противостоят бесы (черни, крилати, хвостъ имущи ), обителью которых является бездна.

Смысл крещения Руси в летописи раскрыт как избавление от идолослужения, невежества и прелести дьявольской. После смерти праведники мгновенно попадают на небеса, становясь заступниками своего народа.

После крещения в Корсуне, Владимир приказал крестить народ в Днепре и строить деревянные церкви. Одной из первых стала церковь святого Василия, поставленная на месте капища Перуна. Были также церкви Богородицы, святой Софии, св. апостолов, св. Петра, св. Андрея, св. Николы, св. Федора, св. Дмитрия и св. Михаила. В церквях, украшенных иконами, сосудами и крестами, совершались литургии, молитвы и читалось еуангелие . Крещённым полагалось носить нательные кресты. Особо отмечались Благовещение, Вознесение, Успение Богородицы и день святых мучеников Бориса и Глеба. Важную роль имел 40-дневный пост накануне Воскресения Господнего. Главой единичной церкви были облечённые в ризы попы, над попами стояли епископы, а духовным главой русских христиан был митрополит. Первым монастырем на русской земле был Печерский монастырь, состоящий из жившей по кельям братии черноризцев во главе с игуменом.

Источники и вставные рассказы

Сокращения: Н1Л – Новгородская первая летопись. Н4Л – Новгородская четвёртая летопись. С1Л – Софийская первая летопись, ВоскрЛ – Воскресенская летопись. ПСРЛ – Полное собрание русских летописей. ПВЛ 1999 – Повесть временных лет. / подгот. текста, пер., ст. и коммент. Д. С. Лихачева; под ред. В. П. Адриановой-Перетц. – СПб.: Наука, 1999.

Тексты фольклорного происхождения

• Рассказ о смерти Олега от коня (под 912 годом). Нет в Н1Л.
• Рассказ о мести Ольги древлянам (под 945-946 годами). Лишь несколько слов в Никоновской летописи.
• Рассказ о юноше и печенеге, под 992 годом. Нет в Н1Л.
• Осада печенегами Белгорода, под 997 годом. Нет в Н1Л.

• Договор 912 года. Нет в Н1Л.
• Договор 945 года. Нет в Н1Л и в Никоновской летописи.
• Договор 971 года. Нет в Н1Л.

• 852 – Год 6360, индикта 15. «Начал царствовать Михаил…».
• 858 – Поход Михаила на болгар. Крещение князя и бояр болгарских. Из «Продолжателя Амартола», но у него дата отсутствует.
• 866 – Поход Аскольда и Дира на греков, в 14 год Михаила.
• 868 – «Начал царствовать Василий».
• 869 – «Крещена была вся земля Болгарская».

Все сведения ниже – из «Продолжателя Амартола». В Н1Л все они отсутствуют, в Н4Л все имеются.

• 887 – «Царствовал Леон, сын Василия, который прозывался Львом, и брат его Александр, и царствовали 26 лет». В С1Л пропущено.
• 902 – Война венгров с болгарами. На самом деле поход был в 893 году.
• 907 – Поход Олега на Византию.
• 911 – Явление звезды на западе (кометы Галлея).
• 913 – «Начал царствовать Константин, сын Леона».
• 914 – Поход Симеона Болгарского на Царьград. Нет в Н4Л, С1Л.
• 915 – Взятие Симеоном Адрианополя.
• 920 – «У греков поставлен царь Роман» (в Н4Л и С1Л полнее).
• 929 – Поход Симеона на Царьград. Мир с Романом.
• 934 – Поход венгров на Царьград. Мир.
• 942 – Симеон разбит хорватами и умер. Князем стал Петр. Известие «Продолжателя Амартола», под 927 годом.
• 943 – Поход венгров на Царьград. Под 928 годом (1 индикт).

• «Хроника Георгия Амартола». Выписки: список народов и рассказ о нравах народов. Нет в Н1Л.
• Рассказ о посещении Андреем Первозванным Руси. Нет в Н1Л.
• Рассказ о происхождении славянской грамоты (под 898 годом). Нет в Н1Л.
• Рассказ об Аполлонии Тианском из Амартола (под 912 годом). Нет в Н1Л.
• Рассказ о поездке Ольги в Царьград (под 955 годом).
• Похвала Ольге (под 969 годом).
• Рассказ о варяге и его сыне (без имён, под 983 годом).
• Спор о вере: приход мусульман, евреев и католиков (под 986 годом).
• «Речь философа».
• Рассказ о походе на Корсунь.
• Символ веры, семь соборов и разврашение латинян.
• Рассказ о возвращении из Корсуни и крещении киевлян.
• Рассказы об убиении Бориса, убиении Глеба, похвала Борису и Глебу.
• Похвала книгам под 1037 годом. Нет в Н1Л, Н4Л, С1Л, ВоскрЛ.
• Рассказ о начале Печерского монастыря, под 1051 годом. Нет в Н1Л, Н4Л, С1Л, ВоскрЛ.
• Рассказ о знамениях в настоящем и прошлом, с заимствованиями из Хронографа по великому изложению, под 1065 годом.
• Поучение о казнях божиих, под 1068 годом. Нет в Н4Л, С1Л, ВоскрЛ.
• Рассуждение о кресте, который помог Всеславу, под 1068 годом.
• Рассказ о волхвах и Яне, под 1071 годом, и продолжение рассказа о волхвах.
• Рассказ о смерти Феодосия Печерского и черноризцах монастыря, под 1074 годом. Нет в Н4Л.
• Рассуждение о смерти Изяслава и о братолюбии, под 1078 годом. Нет в Н1Л, Н4Л, С1Л, ВоскрЛ.
• Рассказ о смерти Ярополка Изяславича, под 1086 годом. Нет в Н1Л, Н4Л.
• Рассказ о перенесении мощей Феодосия Печерского, его предсказания и похвала ему, под 1091 годом. Нет в Н1Л, Н4Л, С1Л.
• Поучение о казнях божиих, под 1093 годом. Нет в Н1Л, Н4Л, С1Л, ВоскрЛ.
• Рассказ о набеге половцев на Киев и на монастырь, под 1096 годом. Нет в Н1Л, Н4Л, С1Л.
• Выписка о племенах из Мефодия Патарского и рассказ Гюряты Роговича. Нет в Н1Л, Н4Л, С1Л.
• Рассказ об ослеплении Василька и последующих событиях, под 1097 годом. Нет в Н1Л, Н4Л.
• Рассказ о походе на половцев в 1103 году. Нет в Н1Л, Н4Л, С1Л.

• Рассуждение об ангелах с цитатами из Давида, Епифания и Ипполита. Нет в других летописях.
• Поход 1111 года на половцев.
• Рассказ о поездке в Ладогу, славянских и античных богах. Нет в других летописях.
• Рассказ о перенесении мощей Бориса и Глеба. Нет в других летописях.

Цитаты

Цитаты из Ипатьевского списка «Повести временных лет».

• О расселении славян на Руси после их ухода с Дуная в древние недатированные времена:

…тако же и тѣ же Словѣне · пришедше сѣдоша по Днепру · и наркошасѧ Полѧне · а друзии Деревлѧне · зане сѣдоша в лѣсѣхъ · а друзии сѣдоша межи Припѣтью и Двиною · и наркошасѧ Дреговичи · и инии сѣдоша на Двинѣ · и нарекошасѧ Полочане · рѣчькы рад̑. ꙗже втечеть въ Двину · именемь Полота · ѿ сеꙗ прозвашас̑ Полочанѣ. Словѣне же сѣдо̑ша ѡколо ѡзера Илмера · и прозвашасѧ своимъ именемъ · и содѣлаша городъ · и нарекоша Новъгородъ · а друзии же сѣдоша на Деснѣ · и по Семи и по Сулѣ · и наркошасѧ Сѣверо · и тако разидесѧ Словенескъ ꙗзыкъ. тѣмь же и прозвасѧ Словеньскаꙗ грамота…

• О призвании варягов во главе с Рюриком в 862 году:

В лѣⷮ҇. ҂ѕ҃. т҃. о҃ ⁘ и изгнаша Варѧгы за море. и не даша имъ дани. и почаша сами в собѣ володѣти. и не бѣ в нихъ правды. и въста родъ на роⷣ. и быша ѹсобицѣ в ниⷯ҇. и воєвати сами на сѧ почаша. и ркоша поищемъ сами в собѣ кнѧзѧ. иже бы володѣлъ нами и рѧдилъ. по рѧду по праву. идоша за море к Варѧгоⷨ҇. к Руси. сіце бо звахуть. ты Варⷽ҇гы Русь. ꙗко се друзии зовутсѧ Свеє. друзии же Ѹрмани. Аньглѧне. инѣи и Готе. тако и си ркоша. Русь. Чюдь. Словенѣ. Кривичи. и всѧ землѧ наша велика. и ѡбилна. а нарѧда въ неи нѣтъ. да поидете кнѧжиⷮ҇ и володѣть нами. и избрашасѧ. триє брата. с роды своими. и поꙗша по собѣ всю Русь. и придоша къ Словѣномъ пѣрвѣє. и срубиша гороⷣ Ладогу. и сѣде старѣишии в Ладозѣ Рюрикъ. а другии Синеѹсъ на Бѣлѣѡзерѣ. а третѣи Труворъ въ Изборьсцѣ. и ѿ тѣхъ Варѧгъ. прозвасѧ Рускаꙗ землѧ.

Критика

Критика начала данной летописи присутствует в «Истории государства Российского» Карамзина. В частности, он ставит под сомнение тот факт, что в 862 году, согласно летописи, славяне сначала выгоняют варягов со своих земель, а затем через несколько месяцев приглашают их князей править Новгородом. Карамзин утверждает, что славяне ввиду их воинственного характера не могли так поступить. Также у него вызывает сомнение краткость повествования о временах князя Рюрика – Карамзин делает вывод, что Нестор основывает начало летописи исключительно на сомнительных устных сказаниях.

По потопе трое сыновей Ноя разделили землю – Сим, Xaм, Иaфeт. И достался восток Симу: Персия, Бактрия, даже и до Индии в долготу, а в ширину до Ринокорура, то есть от востока и до юга, и Сирия, и Мидия до реки Евфрат, Вавилон, Кордуна, ассирияне, Месопотамия, Аравия Старейшая, Елимаис, Инди, Аравия Сильная, Колия, Коммагена, вся Финикия.

Хаму же достался юг: Египет, Эфиопия, соседящая с Индией, и другая Эфиопия, из которой вытекает река эфиопская Красная, текущая на восток, Фивы, Ливия, соседящая с Киринией, Мармария, Сирты, другая Ливия, Нумидия, Масурия, Мавритания, находящаяся напротив Гадира. B его владениях на востоке находятся также: Киликня, Памфилия, Писидия, Мисия, Ликаония, Фригия, Камалия, Ликия, Кария, Лидия, другая Мисия, Троада, Эолидa, Bифиния, Старая Фpигия и острова нeкии: Сардиния, Крит, Кипр и река Геона, иначе называемая Нил.

Иафету же достались северные страны и западные: Mидия, Албания, Армения Малая и Великая, Kaппaдoкия, Пaфлaгoния, Гaлaтия, Колхида, Босфор, Meoты, Дepeвия, Capмaтия, жители Тавриды, Cкифия, Фракия, Македония, Далматия, Малосия, Фессалия, Локрида, Пеления, которая называется также Пелопоннес, Аркадия, Эпир, Иллирия, славяне, Лихнития, Адриакия, Адриатическое море. Достались и острова: Британия, Сицилия, Эвбея, Родос, Хиос, Лесбос, Китира, Закинф, Кефаллиния, Итака, Керкира, часть Азии, называемая Иония, и река Тигр, текущая между Мидией и Вавилоном; до Понтийского моря на север: Дунай, Днепр, Кавкасинские горы, то есть Венгерские, а оттуда до Днепра, и прочие реки: Десна, Припять, Двина, Волхов, Волга, которая течет на восток в часть Симову. В Иафетовой же части сидят русские, чудь и всякие народы: меря, мурома, весь, мордва, заволочская чудь, пермь, печера, ямь, угра, литва, зимигола, корсь, летгола, ливы. Ляхи же и пруссы, чудь сидят близ моря Варяжского. По этому морю сидят варяги: отсюда к востоку – до пределов Симовых, сидят по тому же морю и к западу – до земли Английской и Волошской. Потомство Иафета также: варяги, шведы, норманны, готы, русь, англы, галичане, волохи, римляне, немцы, корлязи, венецианцы, фряги и прочие, – они примыкают на западе к южным странам и соседят с племенем Хамовым.

Сим же, Хам и Иафет разделили землю, бросив жребий, и порешили не вступать никому в долю брата, и жили каждый в своей части. И был единый народ. И когда умножились люди на земле, замыслили они создать столп до неба, – было это в дни Нектана и Фалека. И собрались на месте поля Сенаар строить столп до неба и около него город Вавилон; и строили столп тот 40 лет, и не свершили его. И сошел Господь Бог видеть город и столп, и сказал Господь: „Вот род един и народ един». И смешал Бог народы, и разделил на 70 и 2 народа, и рассеял по всей земле. По смешении же народов Бог ветром великим разрушил столп; и находятся остатки его между Ассирией и Вавилоном, и имеют в высоту и в ширину 5433 локтя, и много лет сохраняются эти остатки.

По разрушении же столпа и по разделении народов взяли сыновья Сима восточные страны, а сыновья Хама – южные страны, Иафетовы же взяли запад и северные страны. От этих же 70 и 2 язык произошел и народ славянский, от племени Иафета – так называемые норики, которые и есть славяне.

Спустя много времени сели славяне по Дунаю, где теперь земля Венгерская и Болгарская. От тех славян разошлись славяне по земле и прозвались именами своими от мест, на которых сели. Так одни, придя, сели на реке именем Морава и прозвались морава, а другие назвались чехи. А вот еще те же славяне: белые хорваты, и сербы, и хорутане. Когда волохи напали на славян дунайских, и поселились среди них, и притесняли их, то славяне эти пришли и сели на Висле и прозвались ляхами, а от тех ляхов пошли поляки, другие ляхи – лутичи, иные – мазовшане, иные – поморяне.

Так же и эти славяне пришли и сели по Днепру и назвались полянами, а другие – древлянами, потому что сели в лесах, а другие сели между Припятью и Двиною и назвались дреговичами, иные сели по Двине и назвались полочанами, по речке, впадающей в Двину, именуемой Полота, от нее и назвались полочане. Те же славяне, которые сели около озера Ильменя, назывались своим именем – славянами, и построили город, и назвали его Новгородом. А другие сели по Десне, и по Сейму, и по Суле, и назвались северянами. И так разошелся славянский народ, а по его имени и грамота назвалась славянской.

Когда же поляне жили отдельно по горам этим, тут был путь из Варяг в Греки и из Греков по Днепру, а в верховьях Днепра – волок до Ловоти, а по Ловоти можно войти в Ильмень, озеро великое; из этого же озера вытекает Волхов и впадает в озеро великое Нево, и устье того озера впадает в море Варяжское. И по тому морю можно плыть до Рима, а от Рима можно приплыть по тому же морю к Царьграду, а от Царьграда можно приплыть в Понт море, в которое впадает Днепр река. Днепр же вытекает из Оковского леса и течет на юг, а Двина из того же леса течет, и направляется на север, и впадает в море Варяжское. Из того же леса течет Волга на восток и впадает семьюдесятью устьями в море Хвалисское. Поэтому из Руси можно плыть по Волге в Болгары и в Хвалисы, и на восток пройти в удел Сима, а по Двине – в землю варягов, от варягов до Рима, от Рима же и до племени Хамова. А Днепр впадает устьем в Понтийское море; это море слывет Русским, – по берегам его учил, как говорят, святой Андрей, брат Петра.

Когда Андрей учил в Синопе и прибыл в Корсунь, узнал он, что недалеко от Корсуня устье Днепра, и захотел отправиться в Рим, и проплыл в устье днепровское, и оттуда отправился вверх по Днепру. И случилось так, что он пришел и стал под горами на берегу. И утром встал и сказал бывшим с ним ученикам: „Видите ли горы эти? На этих горах воссияет благодать Божия, будет город великий, и воздвигнет Бог много церквей». И взойдя на горы эти, благословил их, и поставил крест, и помолился Богу, и сошел с горы этой, где впоследствии будет Киев, и пошел вверх по Днепру. И пришел к славянам, где нынче стоит Новгород, и увидел живущих там людей – каков их обычай и как моются и хлещутся, и удивился им. И отправился в страну варягов, и пришел в Рим, и поведал о том, как учил и что видел, и рассказал: „Диво видел я в Славянской земле на пути своем сюда. Видел бани деревянные, и натопят их сильно, и разденутся и будут наги, и обольются квасом кожевенным, и поднимут на себя прутья молодые и бьют себя сами, и до того себя добьют, что едва вылезут, чуть живые, и обольются водою студеною, и только так оживут. И творят это постоянно, никем же не мучимые, но сами себя мучат, и то творят омовенье себе, а не мученье». Те же, слышав об этом, удивлялись; Андрей же, побыв в Риме пришел в Синоп.

Поляне же жили в те времена отдельно и управлялись своими родами; ибо и до той братии (о которой речь в дальнейшем) были уже поляне, и жили они все своими родами на своих местах, и каждый управлялся самостоятельно. И были три брата: один по имени Кий, другой – Щек и третий – Хорив, а сестра их – Лыбедь. Сидел Кий на горе, где ныне подъем Боричев, а Щек сидел на горе, которая ныне зовется Щековица, а Хорив на третьей горе, которая прозвалась по имени его Хоривицей. И построили город в честь старшего своего брата, и назвали его Киев. Был вокруг города лес и бор велик, и ловили там зверей, а были те мужи мудры и смыслены, и назывались они полянами, от них поляне и доныне в Киеве.

Некоторые же, не зная, говорят, что Кий был перевозчиком; был-де тогда у Киева перевоз с той стороны Днепра, отчего и говорили: „На перевоз на Киев». Если бы был Кий перевозчиком, то не ходил бы к Царьграду; а этот Кий княжил в роде своем, и когда ходил он к царю, то, говорят, что великих почестей удостоился от царя, к которому он приходил. Когда же возвращался, пришел он к Дунаю, и облюбовал место, и срубил городок невеликий, и хотел сесть в нем со своим родом, да не дали ему живущие окрест; так и доныне называют придунайские жители городище то – Киевец. Кий же, вернувшись в свой город Киев, тут и умер; и братья его Щек и Хорив и сестра их Лыбедь тут же скончались.

Научные работники назвали «Повестью временных лет » начальную, исходную, часть древнейшей нашей летописи, в которой изложены основополагающие данные по нашей истории. В подлиннике же называется она, конечно, иначе, что вполне доступно каждому. Вдумаемся, что могло бы значить выражение «времянные годы»? Разве годы бывают иные, не времянные? Космические? Световые? Если же нет, если тысячу или чуть менее лет назад еще не было световых лет, пространственных, то зачем же летописец определил годы как принадлежащие времени, если иначе просто не бывало? Выражение, как видим, совершенно бессмысленное: определение слова лета в переводе не требуется, ничего для смысла не добавляет. А ведь с первого взгляда, невежественного, кажется, что подлинное название летописи, «повести времяньныхъ летъ», нельзя перевести иначе.

В комментариях к единственному существующему переводу автор его Д.С. Лихачев пишет, что слово «временных» значит «минувших». С какой стати слово время значит минувшее? Это невежественный вымысел. Время – это теоретическая величина, научная, область определения физических процессов (движения), а год – это единица измерения времени. Условно с точки зрения действительности, формально, годы отображаются на определяемые им события, т.е. действие есть функция времени, действие определяется временем. Таким образом, годы могут быть отображенными на события – так сказать, времянеными, каковое слово мы и наблюдаем в подлиннике: «времяньныхъ». Между буквами Н в слове «времяньныхъ» стоит глухой гласный звук Ь, который при переносе на него ударения прояснялся до полного, т.е. в современный язык это слово перешло бы в виде времяненых. Разница между словами времянной и времяненый такая же, как между прилагательным вороной и причастием вороненый. Первое обозначает просто свойство, а второе – итог действия, воронения. Стало быть, в сочетании «времяньныхъ летъ» тоже заключен итог действия. Поскольку же ныне причастие времяненых не употребляется, следует использовать в переводе иное слово, равное по смыслу, например Известия обращенных лет, т.е. отображенных на события. Заметим, что в подлиннике стоит слово «повести», во множественном числе, т.е. вести, известия. С переходом же к единственному числу следовало бы подчеркнуть в переводе функцию, обращение лет, которое, собственно, и составляет суть записей по годам – Повесть обращения лет.

К несчастью, с текстом «Повести временных лет» дело обстоит в точности так, как с названием. Как это ни поразительно, наша древнейшая история во многом представляет собой невежественный вымысел нескольких человек…

«Повесть временных лет» является основополагающим сочинением нашей истории. В ней изложены две взаимоисключающие теории происхождения русского народа, славянская и варяжская,- не норманнская, которая опирается лишь на невежественные домыслы и неумение сделать вывод, а именно варяжская. Славянская и норманнская теории являются откровенно надуманными и противоречивыми – нелогичными внутренне и противоречащими инородным историческим источникам. Более того, друг без друга они существовать не могут. Это два невежественных взгляда на один и тот же объект – население Украины. Собственно, в летописи содержатся только варяжская и славянская теории, а норманнская теория была выдумана в силу невежественного отождествления летописных варягов и германцев. Суть этих теорий будет раскрыта ниже.

Почему нужен новый перевод «Повести временных лет»?

С переводами Д.С. Лихачева, а других у нас нет, случилась та же самая занятная история, что с женой Юлия Цезаря, которая оказалась выше сальных подозрений черни. Даже студент первого курса способен мотивированно определить переводы Лихачева с древнерусского языке как невежественные, но в «литературе» на сей счет никто не распространяется – должно быть, это не принято, так как Лихачев почему-то считается великим ученым, недостижимым в своем величии… Словом, на ум сразу же приходит жена Цезаря, критиковать которую решительно невозможно – если, конечно, не хочешь уподобиться сальной черни.

Из грамматики древнерусского языка Лихачев не знал совсем ничего, даже падежей, как видно будет ниже; даже грамматику современного языка знал он нетвердо. Например, в переводе «Повести временных лет» встречаются совсем уж детские орфографические ошибки – «заволочьская чудь» и «смысленый». Нужно ли объяснять, что в современном языке правильно будет заволоцкая и смышленый? А ведь эта дикость напечатана в советском издании, которое должно было готовиться очень тщательно, при участии оппонентов, редактора, корректора… Значат ли помянутые детские ошибки, что никакой подготовки не было?

Да, здесь использованы некоторые слова подлинника, но в целом этот бессмысленный набор слов никоим образом не отражает сути приведенного выше предложения.

Чтобы перевести приведенное предложение, понять его, нужно уяснить четыре простейших вещи, проще некуда:

1. «Яко» может значить как в смысле когда и даже коли.
2. «Яко» формально вводит определение, так как в тексте оно идет с причастием – «яко имуще».
3. В предложении «яко азъ словомъ точью творити» очевидная ошибка, так как инфинитив не может быть главным сказуемым, т.е. правильно будет «хочю творити» (сотворю), а не «точью».
4. Определение в древнерусском языке часто отделялось от определяемого члена прочими членами: «Бориса же Вячеславлича слава на судъ приведе, и на канину зелену паполому постла, за обиду Олгову храбра и млада Князя», Слово о полку Игореве, т.е. «выину зазряще» может относиться к слову «таковой».

Отсюда получаем буквальный перевод приведенного предложения, просто дословный:

Если таковой горазд стал волшебством, всегда прозирая, как вещий Аполлоний, который неистовую в себе философскую мудрость имел, то должен был сказать: «словом сотворю, чего хочешь», а не свершением претворять повеления свои.

Если же здесь, в дословном переводе, что-либо не ясно, то претензии следует направлять либо автору сей мысли, либо своей неосведомленности о пагубном чародействе и борьбе с ним, не так ли?

Сравните приведенный дословный перевод с переводом Лихачева: много ли у них общего? Можно ли назвать текст Лихачева переводом, если он не имеет отношения к подлиннику? Помилуйте, ведь это даже не пересказ, а чистый вымысел. Увы, случай это не единственный. Это не исключение, а правило. Лихачев не переводил текст, а лишь высказывал свое мнение о том, что здесь может быть написано, причем мнение глубоко невежественное, не основанное на доступных фактах грамматики и выводах. Да, но ведь на невежественном этом переводе основана наша история, наука…

Если же захотите возразить, что историки должны были сами подлинник читать, то просто вспомните, что приведенное предложение вы тоже сами читали. И что? Много ли было толку? Вот так же и историки читают. Сложности, повторим, объективны.

В «Повести временных лет» нашли свое воплощение многие мелочи древнего русского языка, который по синтаксису его к современному русскому совсем никакого отношения не имеет. Синтаксис древнего языка очень напоминает современный английский, просто до буквальных совпадений доходит, например в отрицании «никто же может рещи», в сказуемом «бысть учя», соответствующем современному английскому past continuous, и в самостоятельных причастных оборотах, соответствующих т.н. абсолютному причастному обороту современной английской грамматики. Представьте себе человека, который начал переводить современный английский текст, полагая, что здесь просто «английскими буквами» написано да слова незнакомые иной раз попадаются… Это и есть Лихачев с его переводами.

Не имея даже самого поверхностного представления о синтаксисе языка, связи и сущности членов предложения, Лихачев и его подчиненные переводили древнерусские тексты на современный язык, причем занимались этим исключительно они. Даже если оставить в стороне этичность подобного поведения узкой группы советских научных работников, подмявшей под себя все переводы и даже филологические работы по древнерусской литературе (без рецензии Лихачева, говорят, не могла выйти ни единая книга), следует заметить, что деятельность их, приносившая им доход и почет, была бесполезна и бессмысленна для науки и для общества – мартышкин труд. Да, имеются в древнерусских текстах места, которые мог бы перевести правильно даже совершенно невежественный человек, ничего не знающий из грамматики, например «и рече Олегъ», но чтобы установить эти места, нужно открыть подлинный текст… Иначе говоря, каждый перевод Лихачева и его подчиненных нужно обязательно сверять с подлинником. Иной раз, впрочем, подлинник открывать не требуется: и без него видно, что в переводе дана совершенная ахинея, бессмыслица полная (еще примеры ниже).

Переводческий вклад в науку академика Д.С. Лихачева соответствует вкладу в нее печально известного академика Т.Д. Лысенко – с той только разницей, что деятельность Лысенко наша наука давно уже преодолела, а переводческую деятельность Лихачева – еще нет. Деятельность его переводческая попадает под определение лженауки – вымыслов своего воображения, выдаваемых за научные решения.

Норманнская теория в «Повести временных лет»

Многие полагают, что т.н. норманнская теория, теория построения огромного и, главное, культурного древнерусского государства дикими германцами, не имевшими вообще никакой культуры, отражена уже в «Повести временных лет», но это следствие лишь невежественного восприятия текста, в частности – в переводе Лихачева, который, разумеется, является не переводом, а невежественным вымыслом:

Даже без обращения к подлиннику очень хорошо видно, где идет полная ахинея, в двух местах:

1. «Те варяги назывались русью, как другие называются шведы, а иные норманны и англы, а еще иные готландцы,– вот так и эти».
2. «И от тех варягов прозвалась Русская земля. Новгородцы же – те люди от варяжского рода, а прежде были словене».

Что значит предложение «варяги назывались русью, как другие называются шведы»? Думал ли автор, что он пишет? Здесь возникает по сути ее шизофреническая картина, разрыв мысленного образа, два одновременных его значения, исключающие друг друга: из текста ясно, что, с одной стороны, варяги являются народом, имеющим данное имя, помянут даже «род варяжский» (народ), но с другой стороны, варяги – это общность германских народов, помянутых в тексте (та же история, кстати, и с летописными славянами). Причем это совершенно очевидно: если бы летописец в первом случае, говоря об изгнании варягов, понимал под ними общность германских народов, как чуть ниже, то с какой стати он называл их русскими? Наименование общности германских народов варягами летописцу было совершенно ясно, как видно из текста, а русскими он их не считал:

И идоша за море къ варягомъ к руси, сице бо ся зваху тьи варязи русь, яко се друзии зъвутся свие, друзии же урмане, анъгляне, друзии гъте, тако и си.

По подлиннику очень хорошо видно, что из перевода выпущен союз «сице бо» – так как (сице значит так, а второй член формален, как, например, в почти современном союзе раз что – если). Летописец попытался объяснить, что в данном случае русское слово совпадает с германским, как «свие» – свитые, «урмане» – боровики (к сл. урман, лес), «анъгляне» – иногляды, «гъте» – готовые. Это, конечно, не самая красивая историческая теория, но мысль выражена все-таки четко:

И пошли за море к варягам, к русским, так как звались те варяги русскими, как другие варяги зовутся свитыми, другие же урманами, иноглядами, другие готовыми.

Отсюда даже без перевода разумный человек, а точнее говоря – человек в своем уме, сделал бы вывод, что варяги-русь не могут быть ни шведами, ни норманнами, ни англичанами, ни готами, так как все эти народы помянуты в одном предложении, т.е. являлись они разными народами в глазах летописца. Ну, можно ли на основании данного текста вывести норманнскую теорию как устроение русского государства шведами? Вполне очевидно, что в данном случае мы сталкиваемся и с анахронизмом в слове варяги, и с древним его значением. Анахронизмом по отношению к описанному времени являются, разумеется, пояснения летописца, который называет варягами общность германских народов. История этого слова предельно проста, и не понимать ее просто стыдно. Слово это было заимствовано у нас византийскими греками в искажении Βάραγγοι (варанги, двойная гамма читается, как в слове ангел, ἄγγελος) и перенесено на наемников-германцев, приходивших служить Византии. От греков же новое значение вернулось рикошетом и распространилось у нас вообще на германцев… Несомненно, что человек, написавший приведенный выше отрывок, знал не только слово Βάραγγοι, но и новое его русское значение, обобщение, так как варягами он называл германцев вообще.

Это т.н. Русская правда, закон, а речь идет о каких-то военных, так как помянута рота – клятва оружием. Точнее их уже не определишь.

Ни Лихачев, ни кто-либо иной не обратил внимания на указанное простейшее логическое противоречие только по той причине, что не понимал приведенного текста. Да, слова-то все знакомые, а вот смысл убегает в силу непонимания синтаксиса, в частности – союза «сице бо». В комментариях Лихачев жаловался, что норманисты стремились себе найти опору в данных словах, но как же им не стремиться, помилуй бог, если ясно написано в переводе того же Лихачева, что «новгородцы – варяжского рода»? Подумайте, какая ахинея: «Новгородцы же – те люди от варяжского рода, а прежде были словене». Каким же образом новгородцы сменили свою национальность? Не показалось ли это автору перевода хоть немного странным? Нет, по его мнению, новгородцы составляли социальную опору «варяжского рода» – «принадлежность к организации рода», а виноваты оказались норманисты…

Чтобы перевести данное предложение, нужно знать, что такое второй именительный падеж и союз «ти». Кстати, двойной именительный употребляется в современном языке, например он был хороший человек, что по форме, по связям синтаксическим, совершенно равно предложению «прозвася Руская земля новугородьци». Разница же между современным и древним употреблением в том, что теперь объект в первом и втором именительном должен быть один, а определяется это по смыслу. Все очень просто, гораздо проще, чем «принадлежность к организации варяжского рода»:

И коли от тех варягов прозвалась Русская земля новгородцами, то стали люди новгородцами из роду варяжского, а прежде были славяне.

На возвышенном языке эллинском это называется ирония – притворство, насмешка над мнением в доведении его до абсурда. Летописец продолжает свои краткие комментарии в прежнем духе, твердо полагая, что русские не имеют отношения к германцам. Отсюда, кстати, мы узнаем о новгородском происхождении этнонима русский, что «современной науке», увы, неведомо за отсутствием перевода летописи.

«Современная наука» вывела, что в нашей летописи создана «легенда о варяжском происхождении» русских, но выше мы рассмотрели эту легенду вполне и нашли, что ее выдумали невежественные наши переводчики вроде Лихачева – если, конечно, понимать под варягами германцев, как обычно и понимают. Странность же в том, что варяжское, но не германское происхождение русских поминается в ином месте «Повести временных лет», в самом начале, в описании происхождения народов, где русские помянуты дважды:

В подлиннике разницы в написаниях нет. Дикое же с современной точки зрения слово «сидят» следует понимать в смысле осели, оседлый. Увы, «перевод» Лихачева заключался в бездумном переписывании древнего текста, грамматически трудные места которого излагались на основании беспочвенных вымыслов. Обратите внимание на невежественное написание «заволочская чудь». Правильно, повторим, будет заволоцкая, от слова за волоком. В летописи-то Ч поставлено правильно (волок – волочить), но теперь на дворе не двенадцатый век, иные правила.

В комментариях Лихачев написал: «русь – А.А. Шахматов и некоторые другие исследователи считают, что в перечень народов русь вставлена позднейшим летописцем – тем, который создал легенду о варяжском происхождении руси». Допустим, что летописец создал легенду и в тексте ее выдвигал против нее искренние возражения, которые мы разобрали выше, но мог ли он произвести вставку в летопись, противоречащую его мнению о славянском происхождении русских, отраженному в приведенном выше отрывке? Этого быть не могло.

Совершенно очевидно, что некий древний летописец полагал два народа с именем русские, что и отражено в приведенном отрывке. Одни русские у него находились среди германо-романских народов Европы, причем это отнюдь не шведы и не норманны, помянутые рядом, и даже не варяги, тоже помянутые в перечне, а другие русские – на русском севере, где и должны находиться этнические русские. Безусловно, некая связь между двумя этими русскими должна была быть, но в летописи, увы, ничего о том нет…

«Ловоть» – это на самом деле Ловать, пустяк, да и прочие ошибки не особенно важны.

Если бы это прочитал человек с независимым мышлением, не наш историк, охмуренный всяческими теориями, иной раз безумными вроде норманнской, то он бы нипочем не догадался, что «путь из варяг в греки» – это путь со Скандинавского полуострова в Черное море и Византию. Где в приведенном тексте описан путь со Скандинавского полуострова? Даже у Лихачева написано «тут был путь из Варяг в Греки» (нужно, конечно, с большой буквы, это верно), а далее описан путь на север по Днепру – путь на север от греков. Иначе говоря, «тут» (в подлиннике такого слова нет) – это в пределах Черного моря, с неких гор на Черном море до неких греков на том же море (они и в Крыму жили), а уж «оттуда» в Днепр и далее. В отрывке описано путешествие вокруг Европы, из Черного моря на север по Днепру и обратно в Черное море по океану, сливающемуся в воображении летописца с «морем Варяжским». Смысл этого описания не ясен, но скандинавские германцы здесь уж точно ни при чем. Балтийское море названо здесь Варяжским в приведенном выше позднем смысле слова варяги – Германским морем, т.е. по отношению к нашим доисторическим временам, кои и описывает приведенный отрывок, это анахронизм. Тем не менее многие историки полагают, что раз написано «путь из варяг в греки», то это уж точно от германцев к грекам, а потому на прочий текст внимания можно не обращать… Нет, большего абсурда и нарочно не придумаешь.

При рассмотрении древнейших варягов следует, конечно, отвлечься от невежественного отождествления их с теми или иными германцами: логичных оснований для такого отождествления нет никаких. Нет оснований и сомневаться в существовании варягов, так как в той же летописи они помянуты как действительный народ

Луда – это не плащ, а к слову лудить, т.е. кольчуга, луженая, вероятно, от ржавчины. Соответственно, нетрудно понять удивление современников, запомнивших Якуна: слепому не нужна кольчуга, а на кольчуге не нужно золотое шитье…

Здесь уже и ложь наблюдаем: нигде, ни в едином списке Лаврентьевской летописи и Ипатьевской, нет приведенного Лихачевым искаженного слова «сьлепъ» – везде стоит «слепъ», даже в указанном издании отмечено в разночтениях: «В Лавр. и др. списках слепъ», Указ. соч., стр. 137, т.е. явное недоразумение не наименование Якуна слепым, а «конъектура» современной науки, беспричинно отождествившей Якуна и Хакона. Это вообще отличный метод исторический: не действительность следует выводить из древнего текста, а наоборот, древний текст читать на основании своих беспочвенных вымыслов о прошлом. Что же касается Эймундовой саги, то это полная ахинея, столь глупые и дикие вымыслы, что ссылаться на них просто неудобно. Кроме того, в доступном у нас тексте Эймундовой саги никакой Хакон не помянут (там, наверно, тоже «конъектура» делается для правильного «чтения» – методика научная).

Можно также добавить, что в Ипатьевской летописи имя Якун читается Акун. Это, наверно, огрубленное тюркское сочетание Ак-кюн, Белое солнце (мягкое это Ю у нас огрублялось стойко: куна, куница). Возможно, германское имя Хакон происходит отсюда, из этого сочетания, но Хакон и Акун – это, конечно, разные лица. Нет оснований их отождествлять – тем более со ссылкой на художественную ахинею, Эймундову сагу. Подобная ссылка – это все равно что научная ссылка на художественный фильм об американских индейцах (да, он тоже снят на некотором основании действительности – как и Эймундова сага написана).

Нет никаких сомнений, что помянутый в приведенном отрывке Акун принадлежал к тем самым варягам начала нашей летописи – народу, не имевшему этнического отношения к германцам. Отождествить их можно с аварами, обрами нашей летописи, см. ст. «Древняя Русь и славяне»,- тем более что звучат имена авары и варяги похоже, будто с одним корнем вар. Иначе говоря, варяжская теория нашей летописи имеет право на существование – в отличие от норманнской и славянской, которые не выдерживают даже самой поверхностной критики.

Славянская теория в «Повести временных лет»

Каждый, наверно, слышал про многочисленные славянские племена, которые издавна жили в Восточной Европе, занимая огромные территории, но почти никто не знает, что источник его убеждений – всего лишь несколько строк «Повести временных лет», причем весьма и весьма сомнительных, откровенно лживых. Да, разумеется, существуют христианские средневековые исторические источники, в которых помянуты некие славяне, однако же в них нет утверждений о славянском языке, родственном русскому, и о принадлежности этого родственного русскому языка многим народам, якобы тоже родственным, идущим от единого корня. Более того, например, из византийских источников нетрудно заключить, что поминаемые там всуе славяне говорили на германского корня языке, см. ст. «Древняя Русь и славяне». Более того, нет никаких независимых данных о существовании славянского языка и даже великих учителей славянского народа Кирилла и Мефодия, якобы подаривших славянам письменность. Все исходные данные ограничиваются нашими источниками, противоречивыми в них утверждениями, хотя, кажется, византийцы-то могли бы и знать о великих и даже святых своих соотечественниках Кирилле и Мефодии… Нет, не знали.

Кирилл-то, возможно, существовал, просто имя его не сохранилось в истории, см. последнюю часть статьи о Руси и славянах «Мать городов русских», а Мефодий откровенно вымышлен: был такой латинский епископ, помянутый Козьмой Пражским в «Чешской хронике» , к которому лжецы и приравняли византийского Мефодия. Ложь это столь же глупая, сколь наглая, но ведь пользуется успехом уже не первое столетие.

Нет совершенно никаких логичных оснований верить вздорным заявлениям летописца о том, что русские и славяне – это одно и то же. Это заявление противоречит, разумеется, прочим историческим источникам, в частности – мусульманским, но нашей «современной наукой» это в расчет не принимается…

Славяне в «Повести временных лет» предстают в таком же противоречии, как и варяги в рассмотренном выше отрывке. С одной стороны, летописец именует славянами множество народов, а с другой стороны, у этого множества народов был предок по имени славяне, некий определенный народ, говоривший на равном русскому языке. По утверждению авторов «Повести временных лет», жил этот народ или в Римской провинции Норик (Noricum), что была в верхней излучине Дуная, где теперь Мюнхен, или же в Иллирии, на восточном берегу Адриатического моря, напротив Италии.

Невозможно, конечно, поверить в описанное расселение народа по имени славяне на просторах, измеряемых тысячами километров, от верховьев Дуная до Днепра и от Черного моря до Белого,- просто потому, что для этого потребовались бы миллионы людей, говорящих, подчеркнем, на одном языке. Чтобы язык славянский возобладал на столь огромных территориях, они должны были численно и, главное, культурно превосходить местное население, но последнее противоречит историческим источникам. Мусульмане, например, описывают дунайских славян как самую примитивную социальную организацию – с натуральным налогом, пищей и платьем, см. ст. о Руси и славянах, но у русских в то же время отмечают внешнюю торговлю вплоть до Китая. Разрыв это столь чудовищный, бездна, что говорить о происхождении русских от славян, из землянок с натуральным хозяйством, способен только безумец. Да и неужели переселение столь огромных даже по нынешним временам людских масс прошло незамеченным для всех европейских историков, в первую очередь византийских? Неужели столь великий числом культурный народ сумел укрыться от ока византийских и прочих историков? Этого не может быть.

Отличный пример для сравнения и понимания у нас перед глазами – Русь. Можно ли вообразить даже в бреду, что византийские греки ничего не знали о Руси? Нет, это немыслимо совершенно. Да, но почему же тогда они ничего не знали о гигантском расширении славянской империи, включавшей в себя Русь территориально? Ну, на каких же еще основаниях, по каким причинам, великий народ мог бы расселиться по огромным территориям или уж только распространить там свой язык?

Можно поверить в постепенное и естественное расселение славян вниз по Дунаю и в уход будущих поляков из низовьев Дуная на Вислу от притеснений, но только не в дальнейшее массированное переселение на просторы от Черного моря до Белого. Это просто абсурд, и ведь даже намека нет на подтверждение этих сведений в европейских исторических источниках. Даже в наших источниках по столь великому поводу имеется всего лишь несколько общих фраз.

Автор «Повести временных лет» очень настойчиво связывает воедино расселение славянского народа и распространение славянского языка, однако для человека, даже поверхностно знакомого с мировой историей, связи здесь нет никакой: это крайне примитивный взгляд на историю и, главное, недействительный, не находящий себе фактического подтверждения. Например, как вы думаете, происходят ли от единого народа казахи и турки? Нет, конечно, ведь у них даже расы разные, но говорят-то они на языках тюркского корня, т.е. распространение языка в данном случае не имеет отношения к расселению людей и биологическому наследству. Разумеется, язык распространяется людьми, точнее культурными империями, но такое распространение не проходит незамеченным. Например, тот же тюркский язык с Дальнего Востока в Европу принесли гунны, и это очень хорошо известно, хотя от гуннов и не осталось собственной их истории, письменных источников. Да, но почему же тогда о славянах не известно ничего?

Разумеется, возражения против славянской теории были в древние времена. В частности, как можно заключить из «Повести временных лет», были люди, которые подвергали сомнению киевское происхождение русских и отстаивали, разумеется, новгородское. Поскольку же ответить на критику апологеты славянства не могли, в ход пошли насмешки. Вот весьма занимательная притча, насмешка «церковнославян» над своими противниками, посвященная спору о месте происхождении русских

Обратите внимание, сколько яду и наглости в ключевой мысли повествования: Киев еще только предсказан был апостолом, а новгородцы уже вовсю парились в своих банях, на диво тому же апостолу. Этот анекдот – явная насмешка над теми людьми, которые утверждали, что Новгород древнее Киева и русские происходят из Новгорода.

Подумайте, как чудовищная, просто фантастическая наглость: в свои бредни наши «церковнославяне» даже ученика Христа вовлекли, причем без малейшего зазрения совести.

Стоит отметить, что анекдот этот опирается на рассмотренный выше рассказ о гипотетическом пути вокруг Европы, из которого человек невежественный, не знавший размеров Европы и моря Варяжского, мог заключить, что используемый в древности путь в Рим из Черного моря мог проходить вокруг Европы – через Днепр, Балтийское море и океан в Средиземное море, на берегах которого и находится Рим. Иначе говоря, анекдот о новгородцах, удививших апостола,- это отнюдь не народная мудрость, не фольклор, а сочинение, построенное на фактах исторической литературы, т.е. научное.

Анекдот о новгородцах свидетельствует, что у славянской исторической теории на Руси были противники, а возразить им «церковнославяне» не могли, почему и перешли к насмешкам… Да, но много ли стоит древняя историческая теория, которую уверенно отвергала часть ее современников? Можно ли было безоговорочно поверить в эти бредни?

Варяжская теория в «Повести временных лет»

Языки распространялись и распространяются через империи, культурные империи, через построенную социальную структуру, охватившую области со значительным населением, где люди перенимают чужой язык в силу вовлеченности в социальные отношения, причем бесписьменные народы, как заметил Л.Н. Гумилев, меняют язык очень легко. Да, но где же в Европе Славянская империя? Нигде, ее не было, т.е. не было и не единой действительной причины для распространения славянского языка.

Простейший этот вывод из мировой истории – языки распространяются империями – находит, разумеется, себе подтверждение и в нашей истории. В «Повести временных лет» есть упоминание об империи варягов:

Также выше приведено утверждение, что варяги были русскими, и это совершенно соответствует мировой истории: так и должно быть. Русский язык должен принадлежать не славянам, германцам по преимуществу, а именно варягам, причем варягам не в Киеве, а в Новгороде, как мы знаем из анализа варяжской теории выше.

Мы не можем, конечно, допустить, что в Европе в девятом веке по РХ была неизвестная империя (тем более у мусульман). Но империя, погибшая незадолго до рождения Руси и не оставившая своей письменной истории, была только одна – Аварский каганат. Следовательно, мы просто обязаны заключить, что варяги – это русскоязычная часть аваров, названная на русском же языке (называться этот язык мог иначе – сведений нет). Что любопытно, от аваров осталось несколько слов, и все они укладываются в русский язык, см. третью часть статьи о Руси и славянах «Авары и Русь». Связь же варягов со славянами, конечно, прослеживается, ведь славяне-то дунайские жили под властью Аварского каганата. Соответственно, мы обязаны заключить и то, что язык русский был воспринят дунайскими славянами как один из имперских, распространился по Дунаю в пределах каганата, а позже на Вислу с бежавшими ляхами. Это вполне соответствует фактам мировой истории и выглядит даже банально – в отличие от фантастического расселения диких славян по огромным территориям, поверить в которое невозможно.

Соотнести это со славянской теорией, т.е. с планомерными развитием славян от Потопа до самого Киева, мог только человек, охмуренный всяческими «теориями», от глупых до откровенно безумных. Предельно ясно написано, что Олег захватил вражескую крепость, где оборонялись люди с именами нерусскими – Аскольд и Дир, после чего объявил здесь столицу нового государства. «Мать городов» – это перевод греческого слова митрополь (на более распространенном католико-греческом языке – метрополь, как Гомер вместо Омира или гегемон вместо игемона). Принадлежность же вражеской этой крепости на Днепре определяется из сочинения византийского императора Константина Багрянородного, из девятой главы его книги «Об управлении империй», названной «О росах, отправляющихся с моноксилами из Росии в Константинополь»

Строительство русских городов на Украине тоже начал Олег, как отмечено в предыдущем отрывке, но из невежественного перевода Лихачева это понять нельзя: «Тот Олег начал ставить города». В подлиннике написано иначе: «Се же Олегъ нача городы ставити», Указ. соч., стр. 14, что на современный язык переводится буквально: Это Олег начал города ставить, т.е. именно он начал строить русские города на Украине, в громимой хазарской империи, а не кто-либо иной. Очевидно, что именно поэтому и прозвали Олега Вещим: захватив небольшую хазарскую крепость на Днепре, он провозгласил здесь свою столицу для дальнейшей борьбы с хазарами, и вскоре возник здесь большой русский город, окруженный иными… А город был просто огромный по тем временам, крупнейший, наверно, в Европе,- с населением, вероятно, десятки тысяч человек . Только церквей в нем, как говорят, было четыреста.

Идеология в «Повести временных лет»

Из рассмотрения летописных данных очевидно, что славянская теория, теория происхождения русских от славян в Киеве и на Днепре, представляет собой наглую ложь, противоречащую не только историческим источникам, в том числе той же «Повести временных лет», но и самому здравому смыслу. И возникает, конечно, вопрос, с какой целью летописец катал откровенную ложь о великих культурных славянах, которых не было?

Ярослав Мудрый, конечно, не какой-то там Коцел, но и это наглость неописуемая, причем с любой, повторим, точки зрения – и греческой, и латинской.

Каждый легко может себе вообразить, как утверждалось христианство там, где правил этот Коцел: пришли немцы, одних перерезали, других на кровавые клочья разорвали, а потом строго объяснили, что делается это исключительно во имя всего самого светлого и прекрасного, что только знает человечество,- во имя Христа. Наши во главе с Владимиром поступили почти так же, только вместо чехов были византийские греки и христианство наши не навязывали, а принимали от греков, см. ст. «Крещение Руси».

Владимир оказал греческим императорам Василию и Константину военную помощь в борьбе со смутьяном Вардой Фокой в обмен на попов, после чего, естественно, ожидал обещанного. Нет, ищи дурака за пять римских сольдо, попов греки не прислали, обманули. Тогда Владимир собрался, пришел в Крым и взял греческий Херсонес, требуя уже не только попов, но еще и царевну греческую себе в жены, сестру Василия и Константина, в качестве пени за просрочку с попами. Пришлось императорам византийским отдать попов и царевну, которых наша летопись все же поминает под 988 г., хотя крещение Владимира приписывает не политической договоренности, а великому его духовному озарению… Это тоже наглая ложь. Разумеется, лжецов нельзя назвать христианами: это христианские политические идеологи.

Поскольку Владимир вырвал у греков христианских попов грубой силой – угрозой взять Константинополь после того, как он взял греческий Херсонес, возникло маленькое «каноническое» неудобство: вроде как христианство должны были распространять апостолы и подвижники, а рвать его у греков военной силой в политических целях…

Второй страшной политической проблемой новой империи стало то очевидное обстоятельство, что христианство было распространено на Руси – на русском севере, кончено – еще во времена патриарха Фотия, когда на русский язык была переведена Библия, задолго до Владимира, которого, тем не менее, помянутый выше Ларион без малейших сомнений огласил вполне равным апостолам и священной опорой существующей власти Ярослава Мудрого. Разумеется, это не было канонизацией в строгом смысле, так как в оном смысле у нас и Церкви-то не было, но святым Владимир был объявлен ясно. До нас дошло Слово Лариона о законе и благодати, где «канонизация» Владимира выражена предельно ясно – яснее некуда. Собственно, утверждение священности существующей власти и было целью обращения Лариона к верным. Задача это была исключительно политическая, а не духовная (всякая власть от Бога, сказал апостол Павел). Целью христианства является спасение душ, но отнюдь не воспитание их в правильном политическом убеждении или любви даже к христианской власти. Власть к спасению души отношения не имеет.

Утверждение священности власти – это, разумеется, идеология, вечная в мире идеология, ибо же любая крепкая власть утверждает себя священной – любая. Сложность заключалась только в том, чтобы сделать новую империю священной в смысле каноническом, а главное – без угроз и насилия, по-христиански. Разумеется, греки под пытками или угрозами сровнять с землей Константинополь подтвердили бы даже то, что Христос родился на Руси и с Руси ушел учить в Палестину, но кому это было нужно? Да и только ли от греков требовалось признание священности новой мировой империи?

Славяне родились только потому, видимо, что требовалось канонизировать власть в новой мировой империи. Священные христианские книги на русском языке существовали до Владимира – их объявили славянскими, а не русскими, чему летописец уделил огромное внимание, выдумав цитированный выше рассказ. Христианство существовало на Руси до Владимира – его объявили славянским, а не русским. Все было обрублено по самые славяне, в первую очередь – история. Русские со священной их империей начались от святого равноапостольного Владимира или уж совсем немного раньше, а до Владимира были исключительно славяне, предки русских.

Чем же хорош был новый подход к истории в смысле «каноническом»? Да хотя бы тем, что славяне никогда силой не рвали у греков христианство – наоборот, греки душили их и рвали на кровавые клочья во имя всего самого светлого и прекрасного, что только знает человечество,- во имя Христа. Славяне никогда не громили Константинополя и вообще были кротки и тихи, аки самые агнцы. Славян никто и никогда в Византии не назвал бы страшным именем Рос из книги пророка Иезекииля, как греки по сей день называют нас, русских,- от библейского имени князя Рос Мосоха и Фовеля, этого Гога и Магога, посланца жестокого Адонай-господа, пришедшего воевать с севера во главе многих народов. По сей день нет ни единого текста на греческом языке, в котором русские были бы названы правильно, от корня рус, а не библейского рос (вообще-то, правильно он Рош, но у греков не было еврейской буквы шин – Ш, ее заменяли на С). А чтобы понять причину этого наименования, достаточно почитать посвященные нашим предкам слова Фотия…

Кажется так, что причиной рождения лжи в нашей летописи была не гордыня, как обычно случается, желание возвеличить себя за счет унижения иных, а наоборот – желание умалить себя, снизойти до низших, в частности до славян. Разумеется, ложь есть ложь, но ведь мотивы кое-что значат, не так ли?

Огромную роль в фальсификации истории под славян сыграл, наверно, отказ греческой власти признать нашу Церковь, отчего и потребовались славяне, к которым в Иллирик ходил сам апостол Павел – «учитель нам, русским». Сильно сказано, не правда ли? Что против этого все греческие церковные иерархи и тем более светская власть? Да ничто, пустое место.

Славяне были просто незаменимы для идеологии, и если бы их не было в Аварском каганате во время оно, то следовало бы их даже выдумать в целях торжества идеологии – утверждения священности власти в государстве равноапостольного Владимира. Собственно, история – это и есть идеология, всегда и везде, ибо же прошлое всегда и везде есть фундамент будущего. Исторические сочинения пишутся отнюдь не для того, чтобы открыть потомкам всю правду-матку истинную, как полагают некоторые наивные люди, а для современников, для того, чтобы владеть умами современников и, соответственно, будущим. И как это ни поразительно, владение будущим иной раз удается историкам. Например, нашими умами ныне владеют столь лютые мракобесы многовековой давности, что даже представить их страшно…

Впрочем, наверняка они были большие праведники: по средам и пятницам мяса не ели, блуда не творили и так далее, по списку. Ну, а коли и соврали где вольно или невольно, то ведь не греха ради, а из самых лучших побуждений – священных, как им казалось. Очень даже может быть, что некоторые из них сами верили в свою ложь, считая ее строгим выводом, а фальсификацию истории всего лишь «конъектурой», как нынешние. Ну, сделал ты ряд «конъектур» и навыдумывал кучу глупостей, как Лихачев,- разве же плохо это с точки зрения субъективной? И если Лихачев наверняка считал себя ученым, то почему же прошлые эти мракобесы должны были мнить о себе иначе? Чем их гигантская «конъектура» отличается от «конъектуры» Лихачева и ему подобных? Да ничем по большому-то счету: то и другое всего лишь история, наука такая.

Повесть временных лет (ПВЛ) – самый важный источник по истории Древней Руси и самый противоречивый. Некоторые исследователи предлагают относится к нему как к сборнику легенд и сказаний, другие продолжают изучать, находя новые факты из истории Руси, третьи (в основном археологи) пытаются связать топографическую и этнонимическую информацию из Повести с данными археологических изысканий и, сказать по правде, не всегда им это удается. Актуальнейшим вопросом остается проблема отнесения Повести к сонму исторических источников. Однозначного решения, думается, не существует, правда всегда где-нибудь посередине. В настоящей статье мы попытаемся ответить на вопрос: может ли Повесть временных лет быть источником по изучению истории и культуры Древней Руси и если да, достоверен ли этот источник.

Повесть временных лет «отметилась» практически во всех известных сегодня науке летописных сводах. Она создавалась на рубеже XI-XII вв. и носит компилятивный характер. ПВЛ состоит из двух частей. Первая – космогоническая – описывает становление русского народа и русского государства, выводя их генеалогию от Ноя и его сыновей. В первой части нет дат и фактов, она больше легендарная, былинно-мифическая, и служит цели – объяснению и закреплению независимости недавно народившейся Русской Православной Церкви. Это достаточно логично, автор повести – монах Киево-Печерского монастыря – Нестор, соответственно он объясняет историю Руси исходя из христианской парадигмы, однако же, к собственно науке это не имеет отношения, разве только к истории религии. О формировании славян как этноса мы узнаем, к сожалению, не из источника, который в первых строках сообщает нам, что будет рассказывать о том «откуда есть пошла русская земля», а из хроники гота – Иордана, жившего в VI в. нашей эры. Странно то, что «Нестору» об этом Иордане ничего не известно. По крайней мере никаких заимствований или перекличек с этой хроникой в тексте ПВЛ нет. В историографии подчеркивается тот факт, что Нестор для своего труда пользовался неким другим, не дошедшим до нас сводом (древнейшим, как любовно и с трепетом называют его исследователи), однако, почему-то не пользовался хроникой Иордана. Начальный свод, которым по мнению всех историков пользовался Нестор, это та же летопись, но переработанная, в которую добавлены события современные автору труда.

Можно предположить, что Нестору неизвестно было о готах и об их историках , соответственно у него не было доступа к «Гетике» Иордана. Не согласимся с данным предположением. Во время Нестора, да и задолго до него, Русь не жила в изоляции, готы – ближайшие ее соседи. Кроме того, монастыри во все времена были собранием знаний и мудрости, именно в них хранились книги, и переписывались эти книги для сохранения потомков там же. То есть фактически именно у Нестора и более того только у него был доступ к другим письменным источникам, не только русским, но и византийским и готским. Библиотека при Киево-Печерской лавре была создана еще при Ярославе Мудром. Князь специально направил монахов в Константинополь, чтобы они привезли оттуда книги и, думается, не настаивал на том, чтобы отбирались только книги церковные. Так что библиотека в Печерском монастыре была достойной, и в ней скорее всего было множество хроник, на которые мог бы опираться Нестор. Но почему-то не опирался. Ни одного из известных историков античности или раннего средневековья (за исключением Арматола, о чем ниже) не цитируется в ПВЛ, будто и не было их вовсе, будто Русь, описанная в Повести, это некая мифическая страна, вроде Атлантиды.

Повесть Временных лет еще и наиболее давняя из известных нам. Как говорилось выше, было установлено, что ПВЛ писалась на основании другого, еще более древнего источника (свода), не дошедшего до нас, но это заключение лингвистов, не историков. Хотя историки и приняли эту гипотезу. Известный языковед Шахматов в течение практически всей своей жизни изучал текст ПВЛ и выделил языковые пласты, характерные для той или иной эпохи, на основании чего заключил, что летопись заимствует какие-то фрагменты из более старшего по времени текста. Известно также, что помимо этого древнейшего свода автор Повести широко опирался на Хронику Георгия Арматола, написанную в IX веке. Византиец Арматол рассказывает общую историю от сотворения мира до 842 года. Космогоническая часть Повести почти слово в слово повторяет этот византийский текст.

Таким образом, неизвестно на какие источники опирался летописец при создании датированной части летописи с 842 г., кроме уже упомянутого Начального свода, части которого использовал Нестор для описания деяний первых русских князей. Никакие материальные свидетельства о существовании этой летописи не сохранились (не существуют?)

Что касается главного вопроса, об отнесении ПВЛ к историческим источникам, то в науке он решен однозначно. ПВЛ была и есть летописью, на основе которой реконструирована древнерусская история. На самом деле историческим источником может быть признано абсолютно все, любое свидетельство эпохи, как устное, так и письменное, а также изобразительное и даже психологическое (культурное), например обычай или мем. Таким образом, Повесть действительно очень большой и значимый источник – сколько фактов, имен и событий в ней описано! В Повести перечислены и первые князья Русской земли, рассказано о призвании варягов на Русь.

К счастью, сегодня, мы уже можем не ограничиваться лишь одной Повестью, а посмотреть так называемые параллельные источники, т.е. документы и свидетельства, созданные в то же самое время, что и ПВЛ или описывающие тот же самый промежуток времени. В этих источниках, по счастью, находим мы и княгиню Ольгу и кагана Владимира Святого, так что да, в данной части Повесть действительно может считаться источником, ибо согласуется с другими свидетельствами, а значит пишет правдиво. Не согласуются только даты: о каких-то событиях Повесть рассказывает нам, приводя подробности, о каких-то умалчивает. То есть можно сказать, что основных исторических персонажей автор летописи не выдумал, однако их «деяния» не всегда передавал верно – что-то приукрасил, что-то выдумал, о чем-то умолчал.

Острым вопросом остается проблема автора Повести. Согласно канонической версии автор ПВЛ – это монах Печерского монастыря Нестор, который и составил весь текст. Некоторые вставки в Повесть принадлежат другому монаху – Сильвестру, жившему позже Нестора. В историографии мнения по данному вопросу разделились. Кто-то полагает, что Нестор написал только вступительную сакральную часть летописи, кто-то присуждает авторство полностью ему.

Нестор. Скульптурная реконструкция по черепу, автор С. А. Никитин, 1985 г.

Татищев, написавший фундаментальный труд по истории России с древнейших времен и включивший Повесть в свою авторскую летопись, не сомневается в том, что Нестор – исторический персонаж, а не собирательный образ всех летописцев и что именно он автор ПВЛ. Историк удивляется тому, что епископ Константинопольской Православной церкви Петр Могила из 17 века не видит, почему-то, что Нестор и есть автор Начального свода, на основании которого последующие переписчики делали вставки в летопись. Татищев полагал, что не дошедший до нас древнейший свод принадлежит перу Нестора, а сама Повесть в том виде, в котором она дошла до нас, суть плод труда монаха Сильвестра. Любопытно, что Татищев сообщает, что у епископа Могилы одна из лучших библиотек, и что владыко мог бы повнимательнее посмотреть там, глядишь и обнаружил бы у себя Начальный свод.

Упоминание авторства Нестора мы находим только в Хлебниковском списке ПВЛ, это – летописный свод 16 века, который был отреставрирован и отредактирован в 17 веке, под руководством кого бы вы думали? – того же Петра Могилы. Епископ тщательно изучал летопись, делал пометки на полях (пометки эти сохранились), однако, почему-то не увидел имя монаха, либо же увидел, но значения не придал. А после этого написал: «Несторово писание русских деяний чрез войны потеряно для нас, почитай, написал Симон епископ суздальский». Татищев полагает, что Могила говорит о продолжении несторовой летописи, которая и потерялась, а начало, то есть то, что сохранилось, безусловно, принадлежит перу Нестора. Заметим, что самый первый епископ суздальский по имени Симон (а их было несколько) жил в начале XII в. Нестор умер в 1114 году, так что вполне возможно, что Татищев верно понял Могилу и имелось ввиду, что Симон Суздальский епископ продолжил повесть Нестора, однако ж, неизвестно с какого именно момента, на чем именно остановился Нестор.

В целом, вопрос с авторством Нестора в настоящее время сомнений почти не вызывает. Но необходимо помнить, что Нестор был не единственным автором Повести. Соавторами были и Симон Суздальский, и другой монах – Сильвестр, и многочисленные переписчики следующих поколений.

Хотя и этот момент можно оспорить. Тот же Татищев подметил в своей «Истории Российской» любопытный факт, по его мнению, вся летопись написана одним и тем же наречием , то есть стилем, тогда как если авторов несколько, то слог письма хоть чуть-чуть, но должен отличаться. Кроме разве что записей после 1093 г., которые явно сделаны другой рукой, но тут уже нет никакой тайны – игумен Выдубецкого монастыря Сильвестр прямо пишет, что именно он теперь составляет летопись. Возможно, что новые лингвистические изыскания помогут пролить свет на этот интересный вопрос.

Очень плохо в Повести временных лет решен вопрос с хронологией. И это сильно удивляет. Слово «летопись» означает, что запись ведется по годам, в хронологическом порядке, иначе это и не летопись вовсе, а художественное произведение, например, былина или сказ. Несмотря на то, что ПВЛ именно летопись, источник по истории, практически во всех работах по историографии ПВЛ можно встретить такие фразы: «дата вычислена здесь неточно», «имеется ввиду… (год такой-то)», «на самом деле поход происходил годом ранее» и т. п. Абсолютно все историографы сходятся во мнении, что какая-нибудь дата, да неправильная. И заключается это, естественно, не просто так, а потому, что то или иное событие было задокументировано в другом источнике (так и хочется сказать «более надежном, чем нестерово летописание»). Даже в первой строке датированной части летописи (!) Нестор допускает ошибку. Год 6360, индикта 15. «Начал царствовать Михаил…». Согласно Константинопольской эре (одна из систем летосчисления от сотворения мира) 6360 г. – это 852 год, тогда как византийский император Михаил III взошел на престол в 842 году. Ошибка в 10 лет! И это еще не самая серьезная, поскольку ее было легко отследить, а что там с событиями, где задействованы только русские, коих византийские и болгарские хронографы не охватили? О них остается только гадать.

Кроме того, летописец приводит вначале текста своего рода хронологию вычисляя сколько лет прошло от тех или иных событий до других. В частности, цитата: «а от Христова рождества до Константина 318 лет, от Константина же до Михаила сего 542 года». Михаил сей, полагаем это тот, который начал царствовать в 6360 году. Путем нехитрых математических вычислений (318+542) получаем 860 год, что теперь не согласуется ни с данными самой летописи, ни с другими источниками. И таких несовпадений – легион. Возникает вполне закономерный вопрос: зачем вообще было расставлять какие бы то ни было даты, если они взяты приблизительно, а некоторые так и вообще из разных летосчислений и хронологий. Д. Лихачев, много времени посвятивший изучению ПВЛ, полагает, что ставил даты в летописи не сам Нестор, а поздние переписчики, которые не только «подсказывали» ему в каком году случилось то или иное событие, но и иной раз просто переиначивали всю историю. Разделить правду и вымысел в таком коллективном труде пытается уже не одно поколение историков.

Историк И. Данилевский считает, что слово «летопись» не обязательно означает описание событий в хронологическом порядке, подтверждая это тем, что, например «Деяния апостолов» также прозывается летописью, хотя никаких отсылок к датам в них нет. Отсюда можно заключить, что на самом деле труд Нестора – это переработка не какого-то другого источника, того же самого Начального свода, но суть некий рассказ, который летописец расширил, а последующие переписчики проставили в нем даты. То есть Нестор и не ставил задачей установить хронологию древнерусских событий, а только передать общий культурный контекст в котором формировалась Русь как государство. По нашему мнению это ему удалось.

В литературе отмечается , что в период, когда создавалась Повесть, на Руси был неразвит жанр истории, в котором, например, написана «История Иудейской войны» Иосифа Флавия или истории Геродота. Соответственно ПВЛ – это своего рода новаторское произведение, автор которого переработал существовашие легенды, деяния и жития, чтобы они соответствовали летописному жанру. Отсюда и путаница с датами. С этой же точки зрения Повесть является прежде всего памятником культуры, а уже во вторую очередь источником по истории Древней Руси.

Невольно, каждый историограф, изучающий ПВЛ, становится либо в позицию адвоката, изобретая оправдания Нестору, например, почему в заглавии два раза подчеркивается, что речь пойдет «откуда есть пошла Русская земля» (буквально так: «Откуду есть пошла Руская земля , кто в Киеве нача первее княжити, и откуду Руская земля стала есть ») или почему о формирование русского этноса излагается по Ветхому завету, а не по историческим хроникам. Другие, встают в позицию обвинителя и указывают, что, например, о крещении Руси Нестор все выдумал и история о трех посольствах, которые предлагали Владимиру Красное Солнышко на выбор три веры не более чем сказка, поскольку Русь к тому времени уже была христианской и доказательства этому имеются (Историк уже писал об этом в статье «Крещение Руси: как это было »).

Но именно историографы используют Повесть как важный источник для своих исследований, поскольку присутствие автора-составителя читается в каждой строчке ПВЛ: каких-то князей Нестор любит, каких-то клеймит, некоторые события выписаны с особой тщательностью, некоторые года пропущены вовсе – мол не было ничего существенного, хотя параллельные источники утверждают иное. Именно образ автора помогает лучше понять умонастроения просвещенной части населения Древней Руси (книжников, священников) по отношению к той роли, которую Русь играет на политической арене нарождающейся феодальной Европы, а также выразить авторское мнение относительно внешней и внутренней политики правящей верхушки.

На наш взгляд, определяя жанр, а следовательно и достоверность ПВЛ как исторического источника, следует руководствоваться тем названием, которое дал автор своему труду. Он назвал его не временником, ни хронографом, не анналами, ни житием, ни деяниями, он назвал его «Повестью временных лет». Несмотря на то, что «временные лета» звучит достаточно тавтологично, определение «повесть» очень подходит Несторовому труду. Мы видим самое что ни на есть повествование, иногда перескакивающее с места на место, иногда нестройное хронологически – но ведь этого же и не требовалось. Перед автором стояла задача, которую он и раскрывает читателю, а именно: «Откуду есть пошла Руская земля, кто в Киеве нача первее княжити». И, узнав о ней, мы понимаем, что автор наверняка выполнял некий социальный заказ, иначе почему так важно, кто «первее» стал князем? Не все ли на равно, кем был Кий и откуда он пришел?

Однако, для летописца вопрос о первом правителе очень важен, а все потому, что скорее всего во время написания летописи перед автором стояла задача показать легитимность тогдашнего князя и его колена. В указанное время великим киевским князем был Свтяополк Изяславич, а затем Владимир Мономах. Последнему и было необходимо обосновать свои права на Киев, по его заказу и разбирался летописец, кто «первее нача княжити». Для этого же и приведена в Повести легенда о дележе земли сыновьями Ноя – Симом, Хамом и Яфетом. Это подметил в своей работе «Читая Повесть временных лет » Владимир Егоров. По мнению Егорова, эти слова Повести «Сим же, Хам и Иафет разделили землю, бросив жребий, и порешили не вступать никому в долю брата, и жили каждый в своей части. И был единый народ» имеют целью пошатнуть основы лествичного права, когда киевский престол наследовал старший в роде, а не прямой потомок (сын). И если Владимир Мономах наследовал своему брату Святополку именно по старшинству в роде, то уже по смерти Мономаха киевским князем становится его сын – Мстислав Владимирович, прозванный Великим. Таким образом, реализуется право каждому жить в своем роде. Кстати легенда о сыновьях Ноя и о дележи ими земли, по мнению Егорова, чистый вымысел. В Старом Завете никаких подробностей о земельной сделке не приводится.

Кроме самого текста ПВЛ критике часто подвергается и ее перевод на современный русский язык. Сегодня известна лишь одна версия литературного перевода, выполненная Д. С. Лихачевым и О. В. Твороговым, и на нее есть немало нареканий. Утверждается, в частности, что переводчики довольно вольно обращаются с исходным текстом, заполняя орфографические лакуны современными нам концептами, что приводит к путанице и нестыковкам в тексте самой летописи. Поэтому продвинутым историкам рекомендуется все же читать Повесть в оригинале и строить теории и выдвигать положения на основе древнерусского текста. Правда для этого необходимо выучить старославянский.

Тот же В. Егоров указывает на такие, например, несоответствия перевода и древнерусского исходника. Старославянский текст: «ты Вар ѧ̑ гы Русь. ӕко это друзии зовутсѧ Свее. друзии же Оурманы. Аньглѧне. инѣы и Гете», а вот перевод Лихачева-Творогова: «Те варяги назывались русью, как другие называются шведы, а иные норманны и англы, а еще иные готландцы». Как видим, шведы в летописи на самом деле названы свеями, как и положено в указанную эпоху, но переводчик почему-то решил их осовременнить. «Гете» почему-то названы готландцами, хотя таких народов не наблюдается более нигде, ни в каких других хрониках. Зато есть ближайшие соседи – готы, которые очень созвучны «гете». Почему переводчик решил ввести готландцев вместо готов остается загадкой.

Большая путаница в Повести отмечается в связи с рассмотрением этнонима русь , который присваивается то варягам, то исконным славянам. То говорится, что варяги-рось пришли княжить в Новгород и от них произошло название Руси, то говорится, что племена, исконно обитавшие на Дунае и были русь. Таким образом, полагаться на Повесть в данном вопросе не представляется возможным, а значит и понять «откуда пошла русская земля» – то ли от варягов, то ли от имени речки Рось не получится. Как источник здесь ПВЛ ненадежна.

В Повести временных лет очень много позднейших вставок. Сделаны они были и в XIII, и в XIV, и даже XVI веках. Иногда их удается отследить, когда термины и этнонимы уж очень сильно отличаются от древнерусских, например, когда немецкие народы называют «немцами» мы понимаем, что это поздняя вставка, тогда как в XI-XII веках их называли фрягами. Иногда они сращиваются с общей канвой повествования и выделить их может только лингвистический анализ. Суть в том, что правда и вымысел слились в Повести в один большой эпический пласт, из которого трудно вычленять отдельные мотивы.

Подводя итог всему вышесказанному, можно заключить, что Повесть временных лет, конечно, фундаментальный труд по истории культуры Древней Руси, однако труд тенденциозный, выполняющий социальный заказ правящей великокняжеской династии, а также преследующий цель помещения Руси в континуум христианского мира, дабы найти в нем свое законное место. В связи с этим пользоваться Повестью как историческим источником стоит с особой осторожностью, опираться при выведении каких-либо положений на старославянский текст, либо же почаще сравнивать перевод с оригиналом. Кроме того, при выведении тех или иных дат и составлении хронологий в обязательном порядке консультироваться с параллельными источниками, отдавая предпочтение хрониках и анналам, а не житиям тех или иных святых или настоятелей монастырей.

Еще раз подчеркнем, что на наш взгляд, ПВЛ прекрасное литературное произведение, с вкраплением исторических персонажей и фактов, но являться историческим или историографическим источником она ни в коей мере не может.

Все историки России и Украины всегда с особым трепетом вспоминают “Повесть временных лет”. Это своеобразный сборник о жизни и подвигах русских князей, о жизни Киевской Руси… “Повесть временных лет” создана на основе Киево-Печерского и сведения летописей (в 1097 году они были объединены в Киево-Печерское сведения). Именно на основе этих летописей и появился этот известная во всем мире летопись.

В течение 1113-1114 годов на основе всех предыдущих кодексов создается знаменитый труд . Сам он пишет, что хочет рассказать о знаменитых во всей Европе князьях и их подвигах. Взяв за основу работу своих предшественников, Нестор добавил от себя очерк расселения народов после потопа; дал очерк праславянской истории (выводя славян из-за Дуная), славянского расселения и географии самой Восточной Европы.
Особенно подробно остановился он на древней истории Киева, ведь хотел увековечить родной в истории. Историческая часть этой летописи начинается 852 годом, а заканчивается 1110. Русичей Нестор называет варяжским (скандинавским) племенем, которое привел знаменитый Рюрик. По мнению Нестора, Рюрик пришел на призыв самих славян и стал родоначальником русской княжеской династии. Заканчивается «Повесть временных лет» 1112 годом.

Нестор был хорошо знаком с греческой историографией и имел, скорее всего, доступ к княжескому архиву, из которого он приводит текст договоров с греками. Труд Нестора отмечается большим литературным дарованием и проникнут глубоким патриотизмом, гордостью за , которая славилась во всем мире.

Впоследствии в 1116 году появилась вторая редакция «Повести временных лет» Нестора, созданная игуменом Михайловского монастыря в Киеве Сильвестром. Стоит сказать, что эта летопись является основным источником для изучения политической, экономической, культурной и частично социальной истории Киевской Руси, а также истории русских земель в период феодальной раздробленности.

Используя официальные ежегодные записи событий, иностранные источники, преимущественно византийские, народные легенды и предания, составители летописей рассказывали о событиях, связанных с жизнью светских и духовных феодалов. Летописцы стремились показать историю Руси в связи с историей соседних племен и народов неславянского происхождения.

Также на летописях значительной мере отразилось и то, что их писали , причины событий объясняли вмешательством божественных сил. В связи с тем, что летописные списки являются возведением ряда летописей, их показания часто имеют противоречивый характер.

Кто Джейсон Рейнольдс пишет свои бестселлеры для номера

«Когда я был величайшим» не опирается непосредственно на отношения Рейнольдса с его собственным отцом. («Дело не в том, что он отсутствовал – дело в том, что я не хотел, чтобы он был рядом, когда был молод», – сказал он.) Но их циклы близости и отчуждения обеспечивают некоторую эмоциональную основу книги и ее изображения семьи без отца. . Во всех своих романах Рейнольдс щедро заимствует из реальности, вымышляя свою собственную жизнь, а также жизни друзей и семьи.«Это все правда, – часто говорит он. «Это все мои личные истории». По его словам, вопрос о том, что писать, основан на поиске общей эмоциональной истины со своим читателем: «Если я чувствую это, другие люди тоже это чувствуют, верно?»

В апреле этого года Рейнольдс нанес виртуальный визит ученикам средней школы Коалинга в центральной Калифорнии из своего солнечного домашнего офиса. Его огромная медаль из Библиотеки Конгресса заметно свисала с его шеи. Он объяснил свою роль национального посла по вопросам литературы для молодежи: «Я должен поощрять всех молодых людей читать и писать, верно?» Он продолжил: «Если мой кореш-подросток не любит читать, а я прихожу и говорю:« Эй, я знаю, ты не любишь читать, но угадай, что я собираюсь сказать ». Вы? «Ты должен прочитать», – скажут они.. . «Нет». Это не работает ».

Вместо того чтобы спорить от имени книг, Рейнольдс обращается к повествованию. Он утверждает, что рассказывание историй – это средство отражения, осмысления и подтверждения личности, что более важно, чем изучение классической литературы. (В видео 2019 года для издательской компании Scholastic под названием «The Power of Story» Рейнольдс говорит: «На самом деле я даже не уверен, что видел себя в книге на данный момент … Вы называете меня одной из них». современный фантастический роман о тридцатипятилетнем гетеросексуальном негре.Но их не существует. Это не вещь. Я все еще невидим. Я был невидим, когда был ребенком, и я невидим, как взрослый ». Обращаясь к студентам Коалинга, Рейнольдс сказал:« Давай поговорим о тебе и твоих историях, верно? » Он указал на книжные шкафы позади него. Молодым людям говорят, что «это важные истории, они собираются сделать их цельными, сделать их умными и сделать из них то, то и третье. Но на самом деле у них есть свои истории, свои рассказы.

Семиклассник по имени Шон спросил его о вдохновении для «Призрака» (2016), вступительного романа в серии «Track», в центре которой находится спринтер по имени Касл. В первый раз мы видим бегущего Касла не во время гонки – он и его мать убегают от отца, который вооружен пистолетом. Рейнольдс объяснил, что сцена была взята из жизни друга. «Мы больше, чем наши травмирующие моменты», – сказал он студентам. «У нас столько же побед, сколько и травм».

Большинство студентов задают Рейнольдсу одни и те же вопросы: что его вдохновляет, какие виды спорта он любил в детстве.Он изобрел искусство не отвечать, так что вместо этого они рассказывают ему о своей баскетбольной тренировке или любимых видеоиграх. Он легко и естественно обращается с детьми, разговаривая с ними не как с авторитетным лицом, а как с сообщником. Он настаивает на том, что все вопросы – это честная игра, иногда к ужасу присутствующих учителей или библиотекарей. Знает ли он каких-нибудь известных людей? («Вы все круче их, это точно».) Он богат? («Итак, нет ничего плохого в том, чтобы быть богатым, если вы понимаете, для чего нужны эти деньги – чтобы убедиться, что ваша семья хорошая, верно?»)

В июне я смотрел Рейнольдса с учениками средней школы Арундел в Мэриленде.Он исказил свою рамку, чтобы вглядываться в экран, приблизился к зрительному контакту, глядя на зеленый свет камеры, и возился с карандашом, запоминая имена детей, а затем повторял их. Я услышал в его смехе более светлый, чем обычно, тембр. Позже я разговаривал с Бунми Омисоре, семнадцатилетней девушкой, которая тогда еще училась в младшем классе, которая была в аудитории. Она открыла для себя книги Рейнольдса в начальной школе. «Я проводил много времени в библиотеке только потому, что она была бесплатной, и вы можете быть там по телефону 9 A . М . на номер 9 P . M . », – сказала она. «Трудно, особенно если вы увлекаетесь романами для молодежи, найти те, в которых главные герои – черные, которые на самом деле разговаривают, как чернокожие, или которые не переживают травмирующее событие».

Идея художественной литературы как зеркала очень важна для Омисоре. «Я хочу быть главной героиней», – сказала она. Что еще более важно, она ищет книги, которые раскрывают банальный опыт Блэка. «Вам нужны рассказы, чтобы не только доказать черным читателям, что они существуют вне черноты, но и доказать это белым читателям.Поскольку у многих моих белых учителей и одноклассников их восприятие опыта черных настолько искажено, потому что все, с чем они соприкасаются, – это книги борьбы и боли ».

Книги Рейнольдса не сосредотачиваются на боли и не игнорируют ее; они понимают это как аспект жизни. В «Патине» (2017), одном из романов «След», главная героиня – двенадцатилетняя девочка, биологическая мать которой потеряла ноги из-за диабета и не может заботиться о своих детях. На Патину это сильно повлияло, но она все еще поглощена обрядами девичества, такими как заплетение косичек и ведение переговоров о дружбе.В «Призраке» Касла почти убивает его отец, но книга больше интересует налаживание связей мальчика со своими товарищами по команде или решение дилемм совести, например, когда он решает украсть пару кроссовок. «Я знал, что могу просто попросить маму достать их для меня, – думает Касл, – и она это сделает, потому что она чувствовала, что этот трек убережет меня от неприятностей. Но когда увидел сколько они стоят. . . Я просто не мог спросить о них у нее. Я просто не мог ». Моральная сложность момента характерна для работ Рейнольдса: поступок Касла одновременно мотивирован низменным материальным желанием и его любовью к матери.Как и многие из главных героев Рейнольдса, Касл является героем его истории, но его создатель не возлагает на него бремя героизма.

В художественной литературе Рейнольдса есть хорошие и менее хорошие отцы, но матери получают больше от его любви. Дело не в том, что его матери святые или упрощенные, а скорее в том, что внимание, которое он уделяет им, отражает пылкое чувство ребенка к родителям. В «Призраке» Касл потрясен, узнав, что мать его товарища по команде умерла, родив его. «Моя мать не всегда самая счастливая женщина на земле, но это просто потому, что времена были тяжелые.Но я бы предпочел с ней тяжелые времена, чем совсем их. Санни даже не встречал свою маму. Она никогда даже не готовила, а все мамы умеют готовить (когда еще не слишком устали) ». В «Мальчике в черном костюме» (2015) главный герой Мэтт устраивается на работу в похоронное бюро после смерти своей матери. Ночью Мэтт успокаивает себя, чтобы заснуть, повторяя пьесу Тупака Шакура «Дорогая мама», гимн материнской любви: «Я лежал на спине с наушниками и повторял эту песню, глядя в темноту и воображая, что это было. ни потолка, ни крыши, ни облаков, пока действительно не было ни потолка, ни стен, и я больше не был в своей маленькой спальне, а вместо этого был в каком-то странном сне.

Рейнольдс сказал мне, что во время сессии вопросов и ответов на его открытии в Библиотеке Конгресса в январе , 2020, маленький мальчик воскликнул: «Что тебе больше всего нравится делать с мамой?» (Включено в биографию Рейнольдса в Твиттере: «Я люблю свою маму. И я люблю тебя. Если только ты не любишь мою маму. Тогда у нас возникнут проблемы»). После церемонии мальчик выследил его. Рейнольдс продолжил: «Затем он говорит:« Потому что мы с мамой ходим в отпуск каждый год.«Он хотел рассказать мне об этом публично перед своими друзьями, этим маленьким черным мальчиком из Вашингтона -« Я хочу рассказать вам о том, что я люблю делать со своей матерью »».

В июне я обедал с Рейнольдсом и его матерью в стейк-хаусе в округе Колумбия. Изабелл, которой за семьдесят, описала своего сына как мальчика, который будет выступать от имени других. «Если бы мы пошли куда-нибудь поесть, и его брат что-нибудь захотел бы, когда подошла официантка…« Извините, извините. Может, у моего брата есть еще? »

« Мой старший брат », – добавил Рейнольдс.

Изабелл всю свою карьеру проработала в одной страховой компании, одновременно обучаясь неполный рабочий день в Университете округа Колумбия; ей потребовались годы, чтобы получить степень в области образования. Распорядок дня ее сына перед сном включал в себя утверждение: «Я могу все». Она сказала мне: «Я привила ему это, когда он был совсем маленьким – он с трудом мог произносить свои молитвы». Она повернулась к Рейнольдсу. «Я думаю, что это тебя зацепило».

Рейнольдс упомянул время, много лет назад, когда он жаловался ей на усталость, и она сказала: «Знаешь, сынок, иногда я смотрю на тебя, и мне становится плохо, потому что я сделал тебя машиной.Он до сих пор удивляется тому, насколько откровенно она говорила с ним, когда он был подростком, особенно о сексе: «Что ты делаешь? Как ты это делаешь? Давайте перейдем к деталям, чтобы я мог убедиться, что вы в безопасности и ответственны. Поговорим о девушках. Поговорим о наркотиках. Давай поговорим о чем угодно. Он сказал мне: «Все, что я знаю о том, чтобы быть мужчиной, исходило от женщины».

Уолтер Дин Майерс, писатель для юных читателей и бывший национальный посол по молодежной литературе, в 2014 году, за несколько месяцев до своей смерти, написал критическую статью для газеты « Times» о нехватке черных персонажей в детской литературе. .Майерс был ненасытным читателем в подростковом возрасте – Шекспира, Бальзака, Джойса, – но, как он писал, «когда я обнаружил, кем я был, черным подростком в мире, где доминируют белые, я увидел, что эти персонажи, эти жизни не были моими. . . . . На самом деле я хотел и действительно нуждался в том, чтобы стать неотъемлемой и ценной частью мозаики, которую я видел вокруг себя ». В том же году был опубликован первый роман Рейнольдса, и заманчиво – но сводимо – рассматривать его работы как постоянный ответ на вопрос, поставленный в редакционной статье Майерса: «Откуда чернокожие дети смогут понять, кто они и что они? может быть?”

Родители и педагоги полагаются на книги, чтобы научить алфавиту или пользоваться туалетом; они создают повествования из того, что связывают обувь или учатся делиться.Я отец двух мальчиков, оба Блэков. Мой муж белый, а я из Южной Азии, поэтому никто из нас не может из первых рук предложить своим детям образец чернокожего самосознания. Возможно, я слишком зависим от книг, чтобы помочь в этом. Вскоре после того, как мы удочерили нашего старшего сына Саймона, я купила легендарные книжки с картинками Эзры Джека Китса, все с одним и тем же очаровательным чернокожим мальчиком: «Снежный день», «Свисток для Уилли», «Стул Питера». Саймон всегда предпочитал рассказы об автомобилях и грузовиках.

Полки моих сыновей заполнены книжками с картинками, из которых они давно выросли, но я держу их под рукой, потому что на них изображены чернокожие дети.Если вы выбираете книги, основываясь на черных лицах, вы получите множество биографий лидеров движения за гражданские права и рассказы о рабстве. В моей семье их много, но наши любимые книги о мелочах детства: «Корона: ода свежей стрижке» Деррика Барнса о черных мальчиках, посещающих парикмахерскую, или «Зеленые штаны» Кеннета Крегеля. , о ребенке и его любимом предмете одежды.

Рейнольдс хочет показать своим читателям то, что они узнают.«Я пишу на чернокожих детей, – сказал он, – но я пишу вместо всех детей». Он открыто заявляет о своей любви к своей собственной Черноте и видит в этом важную политическую позицию своего художественного произведения. «Мои персонажи на самом деле не беспокоятся о белых людях», – сказал он. «Я думаю, что могу сосчитать по пальцам количество белых людей, которые есть в моих книгах. Я обращаюсь к расе, создавая черные миры ».

Исключение составляет книга «Все американские мальчики», опубликованная в 2015 году и написанная в соавторстве с Бренданом Кили, белым писателем романов для взрослых.Он и Рейнольдс познакомились, когда оба были в книжном туре в 2014 году. «Джейсон рассказал мне о том, как его мать позвонила ему и очень многословно сказала:« Джейсон, ты путешествуешь по стране – я беспокоюсь, что там «там может быть Джордж Циммерман», – вспоминал Кили. «И я думала о том, как мама мне не позвонила. У моей белой матери нет причин называть своего белого сына и испытывать такой же страх “. В книге чередуются взгляды Рашада, темнокожего старшеклассника, на которого напала полиция после ложного обвинения в воровстве, и Куинна, белого одноклассника, который становится свидетелем нападения.Роман исследует расизм и неправомерное поведение полиции, но хитроумно составлен так, чтобы не оскорблять: Рашад – R.O.T.C. из среднего класса. ребенок, чей собственный отец когда-то был полицейским. «All American Boys» – это благо для библиотекарей и учителей, которые хотят рассказывать юным читателям истории, освещающие то, что они видят в заголовках. «Мы знали, что эта книга будет вечной, что она будет оставаться актуальной в связи с положением в стране», – сказал мне Рейнольдс. Это одна из его самых успешных книг, на сегодняшний день продано восемьсот тысяч экземпляров.

Все рассказы Та-Нехиси Коутс

(Примечание редактора: эти вопросы от читателей Atlantic – выделены жирным шрифтом – и ответы Та-Нехиси были составлены из «Спроси меня о чем угодно», которое он сделал с группой TAD 1 января.)

Как кто-то кто в основном читает комиксы DC, Черная пантера, по сути, является моим первым настоящим знакомством с персонажем. Что сразу бросилось в глаза, так это диалог. Он немного отличается от большинства комиксов (в хорошем смысле!), И я с нетерпением жду возможности увидеть, что в нем происходит в будущем.Есть ли еще какой-нибудь комикс, который вы хотели бы написать? Или вы думаете, что Черная пантера может быть для вас?

Я ожидаю, что какое-то время буду на «Черной пантере» или на вещах, связанных с BP.

Каким бы вы хотели, чтобы серия (и мир) «Черная пантера» росла и изменялась? Есть ли включение других недостающих символов? Что бы они были?

Хочу, чтобы он стал больше. Намного больше.

Обсуждая написание «Черной пантеры», вы говорили о необходимости игнорировать мнение фанатов на каком-то уровне, чтобы работать над достижением цели создания работы, которая продержится через пять или десять лет.По мере развития рассказов, которые вы пишете, изменилось ли отношение поклонников к вашей работе для вас или подтвердило это?

Еще верю. Я не хочу, чтобы художники делали работы, которые, по их мнению, я хочу видеть. Я хочу, чтобы они вырвались из своего сердца, и если мне это нравится, я люблю это. Если нет, ну ладно.

Где феминизм пересекается с вашей работой? Это вообще есть?

Сейчас это наиболее заметно в моих комиксах. Я не хочу портить историю, но, по сути, одна из главных тем – революция, начатая против главного героя.Факты сексуального грабежа, игнорирование обществом этого грабежа и факт сопротивления ему, по сути, затрагивают каждую проблему.

И вот как это проявляется в наименее тонких проявлениях. Я думаю, что во многих других отношениях это гораздо более тонко, но есть. В прошлом выпуске процитировал Одре Лорд.

Я не ожидаю, что все будут читать комиксы, так что, если люди этого не видят, это круто. Но это есть. Вот хорошее резюме первых вещей и наиболее очевидных их аспектов.

Есть ли у вас какие-то конкретные писательницы-женщины, с которыми вы сейчас общаетесь? (Я так хорошо помню те дни, когда вы читали писательниц Южного Конфедерации.) Какие женские голоса, я не знаю, действительно говорят с вами и влияют на работу, которую вы делаете над комиксами? Я знаю, что Роксана Гей была задействована для работы над приквелами.

Да, я имею в виду, из-за того, что я сейчас пишу, это в основном комиксы. «Планета сучек» Келли Сью ДеКонник – огромное вдохновение.«Пересмешник» Челси Каин была книгой, далекой от моей, но я обожал ее. Мы с Йоной Харви что-то придумываем. И, очевидно, Роксана, которая просто сила природы.

Кроме того, я думаю, что новая книга «Женщина-Халк» выглядит действительно, очень, очень хорошо.

Новая книга «Женщина-Халк» подверглась некоторой критике, поскольку многие женщины не особо хотят, чтобы каждый женский персонаж Marvel отличался травмой и насилием. Тем более, что вы имеете дело с насилием в отношении женщин в ВР, есть ли у вас какие-либо мысли по этому поводу?

Я всегда отвечаю на подобные вопросы, утверждая, что должно быть больше символов.Я думаю, что здесь есть несколько вариантов – Лунная девочка, Мисс Марвел, Капитан Марвел, Силк, Гвенпул. В некоторых командных книгах, таких как «Нелюди» и «Люди Икс», есть главные герои женского пола. Я думаю, что нынешнюю серию IvX в основном возглавляют две женщины.

Однако в данном конкретном случае я не уверен, что вы делаете. Я имею в виду, ее кузен действительно был убит. Они были близки. Это, вероятно, было бы травмирующим. Marvel пригласила женщину написать книгу и (я думаю) нарисовать ее тоже. Я не уверен, что еще им следовало здесь сделать.Мне нравится книга. Я думаю, это тихо и незаметно.

Кроме того, я бы сказал, что комиксы о супергероях сами по себе в значительной степени являются реакцией на травму. Человек-паук реагирует на смерть своего дяди Бена (среди других смертей). Люди Икс реагируют на травму дискриминации и видения геноцида. Капитан Америка отвечает на смерть почти всех, кого он когда-либо любил. Пересмешник отвечал на изнасилование в недавнем сериале. Черная Пантера реагирует на травму разрушения своего королевства.

И так далее …

Что мотивировало именно это взаимодействие с феминизмом в ваших комиксах? Почему именно там, а не где-то еще? Что подтолкнуло к сотрудничеству с Роксаной Гей?

Не знаю. Это было следующее, что я сделал. На самом деле это не осознанная вещь. Комиксы имеют долгую историю, полную сексизма. И поэтому я чувствовал, что это часть моего наследия как писателя комиксов. Дебаты – это большая часть культуры. Кроме того, в Черной пантере были некоторые особенности, которые сделали ее подходящей для этого – положение Доры Миладжа, тот факт, что большинство мужчин вокруг него были мертвы, тот факт, что во время войн изнасилование так часто используется как оружие.

Кто ваши собеседники по вопросам феминизма и женственности? С кем вы разговариваете, кто выступит против сексизма в вашем собственном мышлении и письме?

Не знаю. Единственные люди, которые обычно участвуют в написании моих статей, – это моя жена и мой редактор. Я ни с кем не разговариваю, кроме людей, о которых я сообщаю, и людей, с которыми работаю.

Противодействие повсюду. Люди рецензируют мои комиксы. Люди просматривают каждую статью, которую я пишу – The Atlantic даже публикует их.Большая часть критики Между миром и мной была с феминистской точки зрения. крючки для колокольчиков, в том числе, отодвинуты назад.

Некоторые из них имеют ценность. Некоторые из них этого не делают. Я изо всех сил стараюсь отделить зерна от плевел.

Все годы ее жизни

Морли Каллаган
1936

«Все годы ее жизни» рассказ канадского писателя Морли Каллагана.Он был опубликован в его втором сборнике рассказов, Now That April’s Here and Other Stories (Нью-Йорк, 1936). «Все годы ее жизни» – это незамысловатый рассказ всего с тремя персонажами, написанный в экономном, неприхотливом стиле, типичном для работ Каллагана. Молодой человек, Альфред Хиггинс, пойман своим работодателем Сэмом Карром за воровством вещей из аптеки, где он работает. Вместо того, чтобы немедленно вызвать полицию, мистер Карр посылает за матерью Альфреда. История сосредотачивается на миссисПсихологическое состояние Хиггинса, которое к концу рассказа оказывается весьма отличным от того, как оно появляется вначале. Когда Альфред замечает это изменение в своей матери, у него бывает момент озарения, когда он понимает в ней то, чего раньше не замечал. Всего на нескольких страницах Каллагану удается рассказать трогательную историю о преданности матери своему своенравному сыну и о внезапном обретении сыном новой зрелости. История заканчивается на ноте тихой надежды.

Эдвард Морли Каллаган родился 22 февраля 1903 года в Торонто, Онтарио, Канада.Он был вторым сыном Томаса и Мэри Каллаган и вырос в семье среднего класса, где почитали литературу.

С 1921 по 1925 год Каллаган учился в колледже Св. Михаила при университете Торонто, получив степень бакалавра искусств в 1925 году. В эти годы он написал свою первую художественную литературу. Летом он работал в еженедельнике Toronto Star, , где подружился с Эрнестом Хемингуэем.

В 1925 году Каллаган поступил в юридический факультет Осгуд Холл, который окончил в 1928 году.Однако он никогда не занимался юридической практикой, потому что к тому времени он опубликовал несколько рассказов и свой первый роман, Странный беглец (1928). За этой работой последовал сборник рассказов A Native Argosy (1929).

В 1929 году Каллаган женился на Лоретто Флоренс Ди. Они провели медовый месяц в Париже, оставшись там на семь месяцев. У пары родилось двое детей.

Начало и середина 1930-х годов были для Каллагана плодотворным периодом. Он написал новеллу No Man’s Meat (1931) и пять романов: Это никогда не закончится, (1930), A Broken Journey (1932), Таков мой любимый (1934), Они унаследуют Земля (1935) и Больше радости на небесах (1937).Он также опубликовал сборник рассказов Now That April’s Here and Other Stories (1936), в котором содержится рассказ «Все годы ее жизни».

В 1938 году, когда его репутация росла, а критики и читатели хвалили его самобытный стиль, творчество Каллагана иссякло, и он перестал писать романы и рассказы. Он пробовал свои силы в написании пьес, но двум пьесам, написанным им в 1938 году, пришлось ждать десять лет, прежде чем они были поставлены. Он писал немного больше до 1947 года. Вместо этого Каллаган занялся другими занятиями.Он был спортивным обозревателем для New World Illustrated; он присоединился к сотрудникам радиопрограммы Канадской радиовещательной корпорации (CBC) Things To Come; , а в 1947 году он присоединился к группе викторины радиостанции CBC « Beat the Champs». Каллаган также написал сценарий для Национального совета по кинематографии Канады.

Каллаган возобновил писать рассказы и романы в 1947 году. Его роман «Любимые и потерянные » (1951) получил премию генерал-губернатора в области художественной литературы.Четыре года спустя Каллаган выиграл художественный приз журнала Maclean’s за новеллу Человек в пальто , которую Каллаган адаптировал в романе Многоцветное пальто (1960).

В 1958 году Каллаган освещал смерть Папы Пия XII в Риме для еженедельного журнала Toronto Star . Эта статья легла в основу его романа Страсти в Риме (1961). Его третий сборник рассказов, Рассказы Морли Каллагана , был опубликован в 1959 году.В 1963 году Каллаган опубликовал То лето в Париже: Воспоминания о запутанной дружбе с Хемингуэем, Фицджеральдом и некоторыми другими , мемуары о его отношениях с Хемингуэем и Ф. Скоттом Фицджеральдом летом 1929 года.

В более поздние годы Каллаган продолжал писать, опубликовав A Fine and Private Place (1975), Close to the Sun Again (1977) и A Time for Judas (1983). В 1982 году Каллаган был назначен кавалером Ордена Канады.В 1983 году он получил премию «Автор года» Канадской ассоциации книготорговцев. Дикий старик на дороге (1988) был его последним романом. Каллаган умер 25 августа 1990 года в возрасте восьмидесяти семи лет.

Действие «Все годы ее жизни» происходит в аптеке в неназванном городе, которым вполне может быть Нью-Йорк. История начинается однажды вечером в конце лета, когда Альфред Хиггинс, работающий в аптеке, надевает пальто, готовый отправиться домой. Владелец аптеки Сэм Карр говорит, что хочет поговорить с Альфредом перед отъездом.

Альфред знает, что что-то не так, из-за тона голоса его работодателя. Его сердце начинает быстро биться. Г-н Карр просит его достать из кармана некоторые предметы, в том числе губную помаду и зубную пасту.

Покрасневший Альфред пытается протестовать. Потом он пугается и не знает, что сказать. Он достает предметы из кармана. Мистер Карр спрашивает его, как долго он воровал в магазине, и Альфред отвечает, что никогда раньше этого не делал. Но мистер Карр знает, что Альфред лжет.У Альфреда всегда проблемы на работе, и он не может работать.

Мистер Карр упрекает Альфреда в том, что тот был готов ему доверять. Он не хочет сразу звонить в полицию. Он указывает, что позвонит отцу Альфреда, но Альфред говорит, что его отца нет дома. Из-за протестов Альфреда мистер Карр решает вместо этого позвонить матери Альфреда. Он объясняет ей, что у Альфреда проблемы, и просит ее зайти в магазин.

Они молча ждут, пока не появится миссис Хиггинс, мать Альфреда.Г-н Карр объясняет, что Альфред воровал мелкие предметы из магазина. Миссис Хиггинс спрашивает сына, правда ли обвинение, и он признает, что это так. Единственное, что он может объяснить тому, что он сделал, – это то, что он тратил деньги со своими друзьями.

Миссис Хиггинс поворачивается к мистеру Карру и говорит с простой серьезностью. После того, как мистер Карр объясняет, что он намеревается вызвать полицию, миссис Хиггинс мягко говорит, что, по ее мнению, ее сын больше всего нуждается в небольшом полезном совете. Альфред удивлен, насколько спокойно и невозмутимо звучит его мать, и чувствует, что она произвела благоприятное впечатление на его работодателя.

После того, как мать Альфреда заговорила, мистер Карр говорит, что не хочет быть резким, и предлагает просто уволить Альфреда и больше не заниматься этим. Миссис Хиггинс говорит, что никогда не забудет его доброту. Она и мистер Карр расстались в теплых отношениях.

Когда мать и сын вместе идут домой, Альфред боится говорить. Он рад, что сбежал так легко, но ему интересно, о чем думает его мать. Когда он наконец заговорит, он обещает больше не попадать в такую ​​ситуацию. Его мать сердито отвечает, говоря, что он снова опозорил ее.Она говорит ему молчать.

Когда они приходят домой, мать снова упрекает его. Она велит ему лечь спать и никогда не рассказывать об этом отцу.

Пока он раздевается в своей спальне, Альфред слышит, как его мать ходит по кухне. Она заваривает чай. Он испытывает некое удивление и восхищение ее силой. Затем он идет на кухню и в дверях видит, что она наливает чашку чая. Она больше не та спокойная женщина, какой была в аптеке.Ее лицо выглядит испуганным, а рука дрожит, когда она наливает чай. Она выглядит старой.

Альфред понимает, что именно так было с его матерью каждый раз, когда он попадал в беду. Теперь он понимает все, о чем она думала, когда они молча шли домой. Просто глядя на то, как дрожит ее рука, когда она подносит чашку к губам, он думает, что знает все, что она пережила в своей жизни. Он чувствует, что смотрит на нее впервые.

Сэм Карр

Сэм Карр – маленький седой владелец аптеки, в которой работает Альфред.Он проницательный человек, которого нелегко обмануть, и в течение некоторого времени он знал, что Альфред воровал вещи из магазина. Мистер Карр также обладает некоторым терпением. Он не взрывается гневом на Альфреда, но остается вежливым и обходительным, даже несмотря на то, что ведет себя сурово. Он производит впечатление терпимого, доброго человека. Он говорит, что ему нравится Альфред, и он вполне готов ему доверять, и он не спешит звонить в полицию, когда наконец сталкивается с молодым человеком по поводу его мелких преступлений. Он просто хочет поступать правильно.

Альфред Хиггинс

Альфред Хиггинс – молодой человек, вероятно, позднего подросткового возраста. У него есть два старших брата и младшая сестра, которые вышли замуж и уехали из дома, в то время как он все еще живет с родителями. Альфред – некомпетентный, незрелый молодой человек, которому трудно найти работу. История начинается с того, что он шесть месяцев работает в аптеке, но вот-вот он узнает от своего работодателя о его привычке воровать из магазина. Сначала он пытается блефовать, а затем лжет, чтобы выйти из ситуации.Когда это не срабатывает, его мать должна прийти и спасти его. Однако эгоистичный Альфред психологически растет по ходу сюжета. Он понимает, насколько тяжела жизнь его матери, и, кажется, готов начать новую, более зрелую жизнь в своей жизни.

Миссис Хиггинс

Миссис Хиггинс – мать Альфреда. Она пухленькая, дружелюбная. Когда Сэм Карр звонит и рассказывает ей о ситуации с сыном, она немедленно идет в аптеку, даже не переодевшись.Она явно предана своему сыну, хотя также полностью осознает, как плохо он себя ведет и какие неприятности причиняет ей. Она ничего не говорит об этом в своих отношениях с мистером Карром, с которым она очаровательна, скромна и достойна. Ей удается смягчить сердце мистера Карра. Однако по дороге домой с Альфредом миссис Хиггинс раскрывает другую сторону своей личности, когда она сердито говорит с ним, говоря, что он опозорил ее. В общем, миссис Хиггинс – женщина, находящаяся в очень тяжелом положении. Ее сын постоянно попадает в неприятности, а ее дочь, которая еще моложе Альберта, вышла замуж за миссис Дж.Пожелания Хиггинса. Миссис Хиггинс часто удается создать образ силы, но на самом деле она слаба и почти на пределе возможностей.

Материнская любовь

Миссис Хиггинс демонстрирует материнскую преданность своему сыну. Ее преданность настолько велика, что она способна преодолеть безмерность собственных забот, разочарований и травм, чтобы прийти ему на помощь.

Судя по тревожному поведению миссис Хиггинс на кухне после того, как они с Альфредом вернулись из аптеки, она живет в очень тяжелом состоянии.Кажется, она на пределе возможностей. Это заставляет читателя оценить героические усилия, которые она только что приложила, чтобы представить мистеру Карру спокойную внешность. Для этого ей, должно быть, потребовалось огромное количество сосредоточенной воли. Была поздняя ночь, когда ей позвонили из аптеки и она вышла из дома, не одевшись как следует. Единственное, о чем она думала, – это благополучие сына. Что бы ни потребовалось сделать, она найдет способ сделать это. Она обращается с мистером Карром, который справедливо зол, с трогательной деликатностью и острым пониманием того, какой подход сработает.Она не прочь использовать утонченное женское обаяние, чтобы убедить его проявить снисходительность к ее сыну. Она не требует и не бросает вызов мистеру Карру. Она просто высказывает мнение (что иногда мальчику нужен не наказание, а хороший совет). Ее спокойное достоинство становится доминирующим в аптеке, и мистер Карр смягчается.

Альфред замечает, что делает его мать, но не понимает почему. Он знает, что если бы они были дома и кто-нибудь предложил бы его арестовать, его мать очень разозлилась бы.Но у миссис Хиггинс есть материнская интуиция относительно того, какие качества ей нужно продемонстрировать в данный момент. Ее любовь к сыну, материнская любовь, ради которой нет слишком больших жертв, нет слишком сложных задач, дает ей нужные слова.

Поразительный характер перемены, которую претерпевает миссис Хиггинс, когда они приезжают домой, только подчеркивает, по контрасту, огромные усилия, которые она, должно быть, приложила, чтобы вывести своего сына, который так много раз разочаровывал ее, из трудного положения. Ее действия демонстрируют торжество любви даже в самых тяжелых обстоятельствах.

Медиаадаптации

• «Все годы ее жизни» был адаптирован как одноименный фильм в 1974 году. Режиссер Роберт Фортье, в главных ролях – Карл Маротт, Уолтер Уэйкфилд и Мэри Гей Пинатель.

Сочувствие, знание и взросление

В начале истории Альфред – невпечатляющий молодой человек, которому мало, что можно похвалить. Он не сочувствует другим и не считает, что воровать у своего работодателя – это плохо. Он ворует, чтобы не отставать от друзей.Он кажется поверхностным и некомпетентным. И все же к концу истории он безмерно вырос. Рост начинается, когда он идет на кухню, планируя поблагодарить свою мать за достоинство и силу, которые она проявила в общении с мистером Карром. Но Альфред обнаруживает, что его впечатление о матери не соответствовало действительности. Спокойная сила, которую она излучала, была исключительно ради него. Внутренне она была кем-то другим. Внезапное осознание этого факта полностью останавливает Альфреда. Он понимает, через что пришлось пройти его матери в своей жизни; он понимает все ее безмолвные трагедии.Он также знает, о чем она, должно быть, думала, когда они вместе шли домой. В этот момент сочувствия, знания и проницательности Альфред совершает прыжок за пределы своего личного мира с его мелкими эгоистичными заботами в мир другого человека. Он узнает, как чувствовать боль другого человека, и тем самым видит более зрелый образ жизни и бытия. В этот момент Альфред Хиггинс начинает взрослеть.

Точка зрения

История рассказывается с точки зрения выборочного всеведущего рассказчика.Это означает, что, хотя рассказчик, который не является персонажем рассказа, может проникнуть в сознание любого персонажа и рассказать о том, что думает персонаж, на практике он ограничивается сосредоточением внимания на одном персонаже.

Например, рассказчик дает мало информации о том, что думает мистер Карр, поскольку мысли владельца аптеки очевидны из его слов и действий; его раздражает то, что наемным работником является вор. Любое большее внимание, уделяемое работе разума мистера Карра, отвлечет внимание читателя от того, чего хочет автор, о чем думает Альфред.Альфред – главный герой, и знание рассказчиком того, что происходит в уме Альфреда, позволяет читателю наблюдать за ним как изнутри, так и снаружи.

Темы для дальнейшего изучения

• Опишите случай из вашей собственной жизни, когда у вас был момент откровения о ком-то. Какую истину вы увидели, которая не была очевидна для вас раньше, и как она изменила ваше поведение впоследствии?
• Как вы думаете, мистеру Карру следовало передать Альфреда полиции? Было бы лучше для Альфреда в долгосрочной перспективе, если бы его привлекли к уголовной ответственности, или его осознание того, как сильно страдает его мать, будет достаточным для того, чтобы он изменил свой образ жизни? Объясните свой ответ, основываясь на событиях в истории.
• Напишите небольшой рассказ длиной примерно в две страницы, который следует структуре многих рассказов в сборнике Каллагана «Теперь, когда апрель здесь» и «Другие истории» . Ваш рассказ должен состоять из краткой прелюдии, в которой объясняется ситуация, за которой следует противостояние. Конфронтация должна привести к некоторому моменту осознания (или откровения) со стороны главного героя, в котором он или она достигает нового понимания жизни или нового понимания своих отношений с кем-то другим.Ограничьте историю тремя персонажами или меньше.
• Изучите Великую депрессию 1930-х годов. Каковы были причины депрессии? Какой была жизнь безработных или частично занятых? Как люди пережили такие невзгоды? Какие изменения Великая депрессия вызвала социальную и экономическую политику США и Канады?
• Перепишите «Все годы ее жизни» с точки зрения мистера Карра. Покажите, как он реагирует на происходящее. Покажите, что он думает и чувствует.В финальной сцене, после того как миссис Хиггинс и Альфред ушли, покажите, как мистер Карр размышляет о том, что произошло, и задается вопросом, правильно ли он принял решение. Подарите ему момент откровения, когда он поймет что-то в жизни, что раньше не поражало его.

Рассказчик также предпочитает не заглядывать в сознание матери Альфреда. Эффективность сцены в аптеке зависит от незнания читателем истинного душевного состояния миссис Хиггинс. Понимание внутреннего мира миссис Хиггинс должно прийти позже через Альфреда.Именно этот факт придает истории убедительный и трогательный вывод, потому что важно не душевное состояние миссис Хиггинс как таковое, , а то влияние, которое оно оказывает на ее сына, когда он воспринимает это впервые.

Реализм

Рассказ принадлежит литературному направлению, известному как реализм. Писатель реализма стремится создать впечатление, что он представляет жизнь такой, какая она есть. Противоположностью реализму является романтическая фантастика, в которой жизнь представлена ​​в более авантюрном или героическом свете.Реализм имеет дело с обычными персонажами, занятыми повседневными делами (например, работающими в аптеке) и переживающими переживания, которые могут случиться с кем угодно. Трудно найти трех более обычных, ничем не примечательных персонажей, чем Альфред, его мать и мистер Карр. И все же, как это иногда бывает в реалистической фантастике, матери Альфреда благодаря огромному усилию воли удается подняться до уровня, который если и не совсем героический, то определенно обладает некоторым благородством.

Канадская литература в 1920-х и 1930-х годах

Канада официально не стала страной до 1867 года, поэтому у нее был относительно короткий период, чтобы создать свою собственную литературу.До того, как Каллаган появился на сцене в конце 1920-х годов, немногие канадские писатели-новеллисты добились каких-либо успехов. Как указывает Уолтер Аллен в The Short Story on English, канадская литература до 1920-х годов также имела дело либо с пастырской жизнью, либо с жизнью в дикой природе, ни одна из этих тем не интересовала Каллагана, выросшего в городской местности.

Самым уважаемым канадским литературным предшественником Каллагана обычно считается Дункан Кэмпбелл Скотт (1862–1947).Скотт знал о работах лучших европейских писателей своего времени, таких как Флобер и Ги де Мопассан, что позволяло ему создавать произведения высочайшего качества. Самым известным произведением Скотта из трех опубликованных им сборников рассказов является The Village of Viger (1896).

Другой канадский автор рассказов, стихов и романов – современник Каллагана Раймонд Книстер (1899–1932). Его рассказы отличаются ясностью и острой реалистичностью. Сам Каллаган признал высокое качество работы Книстера, но многообещающая карьера Книстера была прервана его преждевременной смертью (он утонул в озере Св.Клер, Онтарио, в возрасте тридцати трех лет). Однако, по словам Аллена, именно Каллаган стал новым началом канадской литературы.

Каллаган зарабатывал себе на жизнь в 1930-е годы, издавая публикации в Соединенных Штатах, а не в Канаде. Канадскому писателю того периода было непросто получить публикацию в своей стране. В эссе «Бедственное положение канадской художественной литературы», опубликованном Каллаганом в 1938 году в газете University of Toronto Quarterly, Каллаган советует молодым канадским писателям, что даже если у них есть талант и они будут писать честно, они не будут опубликованы в своей стране, если они сначала публикуются в другом месте.Каллаган указывает, что единственные канадские писатели, которые публикуются в Канаде, – это те, кто желает преобразовать свои работы в предсказуемую формулу, которая будет соответствовать требованиям «изящных» журналов массового рынка. По словам Каллагана, канадский писатель-литератор, который не готов пойти на компромисс со своей честностью в угоду рыночным потребностям, не будет иметь выхода для своей работы. Единственная причина, по которой Каллаган смог зарабатывать на жизнь своим писательством, заключалась в том, что он публиковался в так называемых «качественных» журналах США, таких как Harper’s, Scribner’s, the Atlantic, Esquire и New Yorker. . Его книжное издательство в 1930-х годах, «Рэндом Хаус», также было американской компанией.

В 1940-х годах стала появляться более характерная канадская художественная литература, опубликованная канадскими издателями в работах Синклера Росса (1908–1996) и Хью Макленнана (1907–1990). Эти писатели основывали свои работы не на американских или британских моделях, а на канадской тематике и канадской идентичности. Это развитие заняло некоторое время, чтобы проникнуть в канадскую систему образования. Выдающаяся канадская писательница Маргарет Лоуренс (1926–1987) вспоминала, что, когда она училась в средней школе в начале 1940-х годов, канадский автор не дал ей ни одной книги.Она считала, что канадцы того периода серьезно недооценивали литературу, написанную их собратьями-канадцами.

В 1930-е годы рассказы Каллагана высоко ценились критиками и рецензентами. Его творчество сравнивали с произведениями русских писателей Льва Толстого и Антона Чехова, оба из которых были мастерами новеллистической формы.

Виндхэм Льюис положительно отзывается о сборнике Now That April’s Here and Other Stories , в котором появилась «Все годы ее жизни».Следующий комментарий из обзора Льюиса, который появляется в книге Брэндона Конрона Morley Callaghan, , отражает суть «Все годы ее жизни»: «Это сказки, очень полные человеческого сочувствия – смешение всех событий жизни в одно целое. образец терпимости и милосердия “. Льюис восхищается тем, как почти все истории в «Теперь, когда апрель здесь» и «Другие истории » мягко заканчиваются на ноте примирения.

Конрон отмечает, что отношения между родителями и детьми являются темой многих историй в Now That April’s Here и Other Stories , и он также подчеркивает «двойное разоблачение» миссис Дж.Хиггинс в «Все годы ее жизни». Под этим он подразумевает контраст между мужественным зрелищем, которое она устраивает в аптеке, и «испуганным отчаянием и трепетной слабостью», которые она затем демонстрирует в своем доме. Рассказы Каллагана, замечает Конрон, следуют определенной схеме:

Все они являются самодостаточными анекдотами. Их начало обычно является декларативным заявлением, которое подготавливает почву для драмы, которая чаще всего носит психологический характер и требует небольшого действия. Ставится проблема, и благодаря описанию, диалогу и внутреннему монологу рассказ легко движется через кульминацию к финалу, который, возможно, не решает дилемму, но неизменно оставляет ее преследовать ум читателя.

Сравнить и сопоставить

• 1930-е годы: Канадская литература все еще находится в зачаточном состоянии и не известна наличием собственных отличительных характеристик. Англоязычные канадцы, как правило, читают в основном британскую или американскую художественную литературу, но Каллаган привносит новый голос в канадскую художественную литературу.
  Сегодня: Канадская литература находится в авангарде мировой литературы. Такие писатели, как Элис Манро, Маргарет Этвуд, Майкл Ондатье, Янн Мартель, Алистер Маклауд и Кэрол Шилдс, удостоены таких международных наград, как престижная Британская Букеровская премия и Американская Пулитцеровская премия за свои работы.
• 1930-е годы: Политическая ситуация в Европе стремительно ухудшается. В 1936 году, когда были опубликованы «» Каллагана «Теперь, когда апрель здесь» и «Другие истории », немецкие войска под руководством Адольфа Гитлера маршируют в Рейнскую область. Трехлетняя гражданская война в Испании также начинается в 1936 году. В 1939 году начинается Вторая мировая война.
  Сегодня: Европа преодолела многие последствия событий 1930-х и 1940-х годов. Германия больше не делится на Восточную и Западную Германию.Железный занавес больше не разделяет Восточную и Западную Европу. Испания – это демократия. Европейское сообщество неуклонно расширяется, и Организация Североатлантического договора (НАТО) постепенно увеличивает свое членство, включая страны, которые ранее были членами коммунистического советского блока.
• 1930-е годы: Великая депрессия создала трудности для миллионов людей в Северной Америке. На пике депрессии в Канаде в 1933 году безработица составляла 27 процентов. С 1929 по 1933 год валовой национальный продукт Канады упал на 43 процента.Депрессия заканчивается в 1939 году.
  Сегодня: Канада обладает гораздо большей экономической стабильностью, а ее граждане пользуются большей безопасностью, чем это было в 1930-х годах. Сегодняшние законы, которые регулируют стандартную рабочую неделю и минимальную заработную плату, а также такие программы, как Medicare и страхование от безработицы, возникли из потребностей эпохи депрессии. Банк Канады, центральный банк, который управляет денежной массой и обеспечивает финансовую стабильность, также вырос из Великой депрессии.

«Все годы ее жизни» четко следует этой формуле.

Брайан Обри

Обри имеет докторскую степень. на английском языке и опубликовал множество статей по литературе двадцатого века. В этом эссе Обри обсуждает стиль и структуру рассказов Каллагана и рассматривает важность психологического момента откровения, переживаемого главными героями, особенно Альфредом в «Все годы ее жизни».

Иногда в жизни человека бывают моменты, открывающие дверь к откровению; моменты, когда жизнь раскрывает великую правду, которая раньше была скрыта, и внезапно становятся возможными огромный личный рост и изменения.Такие моменты удивительны, о них часто не просят, и они вполне могут встряхнуть и трансформировать жестко укоренившиеся представления и убеждения. Они могут быть более ценными для человека, чем месяцы или годы скучной, предсказуемой повседневной жизни. Такой момент составляет суть «Все годы ее жизни» Каллагана, которая кажется небольшой историей до последнего абзаца, когда одно-единственное восприятие со стороны Альфреда полностью меняет его жизнь. В этом единственном моменте обостренного восприятия и понимания столько значений, что история становится почти сказкой о взрослении.Это также напоминает о том, что литературные критики называют «романтическим моментом», моментом озаренного восприятия мирского события или объекта, которое в первую очередь встречается в поэзии Уильяма Вордсворта, а также у современных прозаиков, современников Каллагана, таких как Джеймс Джойс. , Генри Джеймс, Джозеф Конрад и Вирджиния Вульф. Вульф называл такие моменты «моментами видения», «маленькими ежедневными чудесами, озарениями, неожиданно чиркнувшими в темноте спичками» (цитируется по M. H. Abrams, Natural Supernaturalism: Tradition and Revolution in Romantic Literature ).

Спичка, зажженная в темноте, – прекрасная метафора внезапного озарения, которое приходит к юному Альфреду. Он претерпевает скорее внутреннее, чем внешнее изменение (хотя внешнее изменение, несомненно, последует). В «Все годы ее жизни», как это часто бывает в рассказах Каллагана, на поверхности почти ничего не происходит. Внешние события можно связать в одном предложении: молодой человек пойман на воровстве у своего работодателя, но его мать уговаривает работодателя не вызывать полицию. Интерес читателя к рассказу не сосредоточен в первую очередь на сюжете, а также не на стиле Каллагана или его способностях к описанию.Стиль лаконичен и лишен украшений, лишен метафор или образного языка любого рода. Дикция также проста, а персонажи описаны с минимумом физических деталей. Все, что читатель узнает о внешности персонажей, – это то, что Сэм Карр маленький и седой; Мать Альфреда «большая и пухлая, с легкой улыбкой на дружелюбном лице»; а у Альфреда худое лицо с прыщами, а мать описывает его как «большого парня». Большинство учителей творческого письма потребуют от своих учеников большего, чем это!

Но Каллаган полностью осознавал, что делал.У него были очень четкие представления о том, как он хотел писать. Он изложил свое кредо в своих мемуарах « То лето в Париже », в которых он отметил, что в молодости он отвергал многих из самых популярных писателей того времени, включая Эдит Уортон и Герберта Уэллса, как «писателей-хвастунов; писатели стремятся доказать своим читателям, что они могут быть умными и иметь какое-то образование ». Его целью как писателя было сосредоточиться на «раскрытии объекта таким, какой он есть». Сложный язык лишь отвлекает внимание от описываемого объекта или события и сосредотачивается на самом писателе.Таким образом, язык Каллагана больше напоминает экономичный, объективный стиль репортера (каким Каллаган был в течение короткого времени), а не литературного писателя. «Говори правду чисто», – был его лозунг. Он вспоминает, как однажды вечером в сумерках услышал пение птиц и женский голос и поставил перед собой задачу описать услышанное так, чтобы это не походило на литературу.

Если стиль Каллаган прямолинеен и по существу, структура «Все годы ее жизни» следует формуле, которая характеризует многие из историй в сборнике Now That April’s Here , как указал Виктор Хоар в своей работе. книга Морли Каллаган. Хоар определяет эту структуру как «прелюдию, противостояние, откровение». Прелюдия содержит экспозицию, а также начинает действие, которое быстро перерастает в ссору, несогласие или какое-то недопонимание (конфронтацию). Затем следует резолюция, в которой главный герой достигает обычно позитивного нового понимания некоторого важного аспекта жизни (откровения).

Что мне читать дальше?

• Таков мой любимый роман (1934) считается лучшим романом Каллагана.Он рассказывает историю молодого священника, который пытается спасти двух проституток, изображая мир, где цинизм и предательство являются обычным явлением, но также где божественная любовь искупает падших.
• Оксфордская книга канадских рассказов на английском языке (1986), отредактированная Маргарет Этвуд и Робертом Уивером, содержит сорок один рассказ, написанный в девятнадцатом и двадцатом веках. Среди авторов – Мордехай Рихлер, Элис Манро, Синклер Росс, Стивен Ликок и Каллаган, а также другие, менее известные писатели.
• Элис Манро Избранные рассказы (1997) представляет собой репрезентативную подборку произведений канадского писателя, считающегося одним из величайших современных авторов рассказов. Ее предметом часто являются беспокойные жизни женщин в маленьких городках Онтарио, но ее искусство выходит за рамки довольно узкой основы и имеет универсальную привлекательность.
• Полное собрание рассказов Эрнеста Хемингуэя: Finca Vigia Edition (1998) – это исчерпывающий сборник рассказов Хемингуэя, который можно использовать для сравнения его работ с работами Каллагана, его друга и современника.

То, что запоминается читателю, обычно является откровением. Часто, как в «Все годы ее жизни», это происходит в самом конце рассказа. В «Обладании» Каллагана, например, единственным светлым пятном в жизни Дэна, безработного молодого человека, является его растущая дружба с молодой женщиной по имени Хелен. Он опустошен, когда Хелен говорит ему, что она должна уехать из города, чтобы заботиться о своей больной матери. После того, как он проводит ее в метро, ​​Дэн чувствует себя одиноким, и ему нечего называть своим, и он упрекает себя в том, что позволил Хелен уйти.Но затем наступает таинственный момент, которым история заканчивается. Идя по улице, Дэн чувствует, как внутри него кипит жизнь города, со всем его шумом и движением, и он внезапно понимает, что его счастье вовсе не зависит от Хелен: «Он чувствовал, что все это в себе, он чувствовал всю радость полного обладания, и он больше никогда не мог быть одиноким ».

Другой пример момента откровения встречается в рассказе Каллагана «Младший брат». Это особенно интересно, потому что для создания момента Каллаган повторяет сюжетный прием, который является центральным в «Все годы ее жизни».«Это происходит, когда главный герой наблюдает за другим персонажем или, в случае« Младшего брата », двумя персонажами, но персонаж или персонажи не знают об этом. То, что видит главный герой, шокирует его. В« Младшем брате »молодой Джимми возвращается домой и находит его старшую сестру Милли сидящей на диване со своим парнем, неприятным мужчиной, которого не любит Джимми. Пока Джимми наблюдает и слушает незаметно, пара, кажется, ссорится, и парень легко бьет Милли по лицу. Джимми ожидает, что его дерзкая сестра нанесет удар его обратно, но вместо этого она начинает плакать.Увидев это, мир Джимми начинает рушиться: «Все важное и постоянное в жизни Джимми теперь казалось ему недоступным».

Хотя устройство сюжета и момент откровения схожи, содержание и эффекты момента Джимми сильно отличаются от таковых у Альфреда в «Все годы ее жизни». В то время как Альфред растет в знаниях, Джимми впадает в замешательство (хотя к концу истории Джимми сумел приспособиться к новым реалиям).

Этот анализ показывает, что в рассказах Каллагана имеет значение изменение точки зрения главного героя.Перед критическим моментом главный герой видит свою жизнь определенным образом, с определенными структурами и значениями. Но после того, как наступает момент перемен, все становится по-другому. Весь смысл жизни претерпевает сейсмический сдвиг. Ни в одном рассказе этот сдвиг не является более очевидным, чем «Все годы ее жизни».

Возможно, один из способов взглянуть на момент трансформации Альфреда – это проанализировать его с точки зрения здорового или нездорового типа личности. В начале рассказа Альфред не выглядел многообещающим материалом.Он производит впечатление полностью эгоистичного человека и не осознает, как его действия влияют на других. Он мало осознает напряжение, в котором находится его мать, или то, на что на самом деле похожа ее жизнь, до того необычного момента, когда он наблюдает за ее дрожащей рукой, когда она подносит чашку с чаем к губам. В этот момент он совершает огромный переход к здоровой взрослой жизни («казалось, его юность закончилась»), потому что он научился сочувствовать другому человеку. Сочувствие – это начало сострадания, поскольку для полностью развитого человека вряд ли возможно увидеть страдание другого, как это делает здесь Альфред, и не почувствовать сострадания.Противоположность чуткому человеку – это то, что психологи называют нарциссической личностью. Нарцисс легко узнать как человека, который всегда возвращает разговор к самому себе. В глазах нарцисса все вращается вокруг него, и он практически не осознает потребности и перспективы других людей. Это также верно в отношении социопата, который неспособен к сочувствию и просто использует других для удовлетворения своих потребностей.

Между этими двумя крайностями – здоровым и нездоровым типом личности – есть разрыв размером с Гранд-Каньон, и Альфред показывает в момент прорыва, что он может совершить прыжок.Ему помогает ситуация, с которой он спотыкается, потому что это дает ему возможность наблюдать за знакомым человеком, когда тот не подозревает о его присутствии. В социальных ситуациях люди часто маскируются сознательно или бессознательно. Лицо, которое они представляют другим, может не отражать те мысли и чувства, которые они действительно испытывают. Во многих ситуациях это может быть совершенно необходимо, и в рассказе миссис Хиггинс показывает в аптеке, что она мастер маскировки или масок, когда в этом возникает необходимость.Однако в равной степени и маски, которые носят люди, могут мешать общению. И, естественно, когда люди думают, что они одни, они обычно сбрасывают маски, которые обычно носят в других ситуациях. Поэтому мать Альфреда, думая, что ей больше не нужно поддерживать внешний вид, невольно помогает облегчить решающий момент, когда Альфред видит ее в новом свете. Альфред, конечно, должен обладать проницательностью и зрелостью, чтобы заметить разницу и позволить ее последствиям глубоко проникнуть в его сознание.

Ирония человеческой жизни заключается в том, что два человека часто могут проводить много лет в непосредственной близости друг от друга и никогда не иметь «момента Альфреда», то есть никогда не иметь глубокого понимания сути и реальности жизни другого человека. Это часто приводит к отсутствию связи, и в конечном итоге между ними выстраивается стена, через которую невозможно проникнуть. Вблизи может быть большое расстояние, как, по-видимому, было в случае Альфреда и его матери. Особенно важно то, что в рассказе участвуют родитель и ребенок.Поскольку подростки настолько заняты поисками своего собственного места в мире, им может быть трудно рассматривать своих так знакомых родителей как самостоятельных личностей, со своими чувствами и потребностями. Часто те, кого человеку больше всего нужно увидеть в новом свете, – самые близкие ему люди.

Вот почему последняя строчка рассказа: «Ему показалось, что это был первый раз, когда он когда-либо смотрел на свою мать», так трогательна. Вызов жизни – всегда видеть заново, не позволять фильму о привычке или обычае притуплять или искажать восприятие.Образ дрожащей руки, держащей чашку с чашкой, и то влияние, которое это оказывает на Альфреда, несомненно, является светской версией прозрения – озаренного, преобразующего момента, в котором духовная реальность просвечивает сквозь приземленный объект. В Стивен Герой, Джеймс Джойс определил такой момент (цитируется по Abrams, Natural Supernaturalism ):

Под прозрением [Стивен] имел в виду внезапное духовное проявление, будь то в вульгарности речи, жестов или жестов. памятная фаза самого разума.Он считал, что писатель должен с особой тщательностью записывать эти прозрения, видя, что они сами по себе являются наиболее деликатными и мимолетными моментами.

Хотя Каллаган был насквозь реалистом, светским, а не духовным умом, он повиновался предписаниям Джойса. Нелитературный литератор сохранил этот тонкий момент прозрения в изысканном произведении искусства – рассказе «Все годы ее жизни».

Источник: Брайан Обри, Критическое эссе «Все годы ее жизни», в рассказах для студентов, Гейл, 2004.

Брэндон Конрон

В следующем отрывке из эссе Конрон дает обзоры историй из Now That April’s Here, , включая «Все годы ее жизни».

Второй сборник Каллагана представляет тридцать пять избранных рассказов, написанных между 1929 и 1935 годами. Все они уже были опубликованы в североамериканских журналах, за исключением заглавной статьи. Он появился в This Quarter (октябрь – декабрь 1929 г.) в результате пари, которое Эдвард Титус заключил с Каллаганом и Робертом Макалмоном в Париже, побудив их написать рассказ, отражающий противоположные взгляды каждого на двух молодых людей, знакомых с Монпарнаса в Париже. 1929 г.Макалмон так и не написал своего рассказа.

«Теперь, когда апрель наступил» – четвертое место в аранжировке книги. Два главных героя, Чарльз Милфорд с его «большой круглой головой, которая должна была принадлежать пресвитерианскому священнику», и его младший компаньон Джонни Хилл с его «довольно беспощадной головой фавна» прибывают в Париж поздней осенью. Они покинули свой родной город на Среднем Западе, убежденные, что американскому континенту «нечего им предложить». После обеда они бродят по улицам, любуясь в окнах художественной галереи такими objets d’art как «отпечатки тонких, хитроумных, несущественных линий Фуджиты».«По вечерам они сидят вместе в кафе, посмеиваясь над разговорами с другими посетителями. Честные писатели с нетерпением ждут бодрящих весенних дней апреля.

История прослеживается в драматических интермедиях этого осеннего вступления, зимы в Ницце и их нетерпеливое возвращение в Париж в начале апреля. По иронии судьбы этот месяц не оправдывает их ожиданий. Он приносит холодную и неприятную погоду, временную разлуку двух друзей, когда Джонни навещает Англию, и необратимый разрыв в их интимных отношениях, когда Констанс Фой , «простодушная толстолицая девочка с телом мальчика и короткими волосами, выкрашенными в красный цвет» становится частью этого нетрадиционного любовного треугольника.В ясные ясные дни, когда «Париж был веселым и веселым», как будто издеваясь над их романтическими надеждами, мальчики «грустят, обижены и сожалеют». Вечером дождливого дня, когда Джонни уезжает, чтобы вернуться домой в Соединенные Штаты с Констанс, Чарльз одиноко сидит в кафе в своем пальто, обернутом вокруг него, и в своей большой черной американской шляпе, впервые в Париже.

На протяжении всего изображения этих молодых людей Каллаган тщательно выстраивает детали, которые подтверждают атмосферу близости, которая окружает его главные фигуры, движущиеся по кругу левого берега: «Люди, сидящие в кафе вечером при включенном свете, видели их. вместе переходят дорогу под уличным фонарем, их тела наклонены вперед под одним углом и идут на цыпочках.«Нервная привычка Чарльза« чесать щеку ногтем указательного пальца правой руки до тех пор, пока кожа не станет разорванной и огрубевшей », его способ поднимать брови, манера Джонни хихикать, прижимая палец ко рту, и даже их разговоры в спальне – все это составить конкретную картину их странного мира. Обработка этой детали Каллаганом полна умных предположений и намеков. Даже в названии есть соответствующий иронический поворот с точки зрения оригинального применения Браунинга в «Домашних мыслях из-за границы», как апрельский визит Джонни в Англию приносит не весеннюю радость, а осенний распад разваливающихся семейных отношений, и два мальчика так и не вернутся / Первый прекрасный беззаботный восторг.«Тем не менее, в этой истории есть общая издевательская хрупкость тона, которая не проявляется в ловкой трактовке схожей темы в No Man’s Meat, и отличается от привычной сочувственной или даже отстраненной интерпретации Каллаханом человеческих аберраций.

Семь рассказов из книги «Теперь, когда здесь апрель» включены в ежегодные выпуски журнала Дж. Эдварда О’Брайена « Лучшие рассказы » с 1930 по 1936 гг. жанр, а также указание на изменения в его собственной технике.Они также затрагивают различные темы, характерные для его коллекции 1936 года: ссоры и проблемы молодых влюбленных; отношения между родителями и детьми; религиозные и прочие предметы.

«Верная жена», появившаяся в номере от 28 декабря 1929 года, была первым из 39 рассказов Каллагана, опубликованных в The New Yorker. Он включен не только в издание «Лучшие рассказы » 1930 года, но и в книгу О’Брайена « 50 лучших американских рассказов 1915–1939, » (1939), а также в книгу Марты Фоли «« Пятьдесят лучших американских рассказов »1915 года». –1965 (1965).В этом произведении чувствуется острое разочарование. Молодая женщина Лола, чей муж – инвалид войны, в последний вечер перед отъездом в колледж приглашает к себе в квартиру молодого обслуживающего персонала Джорджа. Обращает на себя внимание обстановка начала зимы: убогий ресторан возле вокзала, разогревающая база для «ярко одетых и сильно припудренных» девушек, резко контрастирующих с «нежной и отчужденно приятной» Лолой, и старших прилавков со своими знающие способы, которые подстегивают наивного Джорджа, изображены реалистично.Неожиданное приглашение Джорджа в квартиру Лолы и его нервное ожидание умело используются, когда он находит Лолу одетой в обтягивающий свитер и «почти дико» реагирующей на его первые попытки. Но для нее эти объятия окончательны. Она правильно оценила темперамент Джорджа – он «ей не испортит». Эта история типична для Каллагана своим трогательным взглядом на духовное родство, четкостью деталей и окончательным сдвигом разочарования от верной жены Лолы к благородному молодому человеку, которому неохотно.

«Молодой священник», первоначально опубликованный в The New Yorker от 27 сентября 1930 года и включенный в издание 1931 года The Best Short Stories, позже был изменен и расширен в главу в A Broken Journey. Как уже отмечалось, этот эпизод представляет собой деликатную трактовку знакомства молодого и неопытного священника с уродливыми реалиями жизни.

«Красная шляпа», впервые опубликованная 31 октября 1931 года в номере журнала The New Yorker и включенная в выпуск 1932 года журнала The Best Short Stories, выражает разочарование, типичное для эпохи Депрессии и подходящее для осенний фон, на котором он установлен.Молодая жена Фрэнсис поддается импульсу тратить большую часть своей недельной зарплаты на маленькую красную шляпку. Поскольку ее муж-актер Эрик, не имеющий работы в течение четырех месяцев, “в последнее время был настолько угрюм и недоволен, что теперь она с удовольствием подумала о том, чтобы доставить ему удовольствие, надев что-то, что придаст ей новую элегантность, заставит его почувствовать себя веселым и гордым за нее и рада, в конце концов, что они поженились “. Однако ее страстное моделирование шляпы провоцирует жестокую ссору с Эриком из-за деликатной темы денег.Стремясь умилостивить его, она продает шляпу хозяйке за треть первоначальной цены.

Структура аккуратно движется по кругу, эмоции Фрэнсис описываются одинаковым языком как в начале, так и в заключении. Точно так же, как она позволила своим фантазиям блуждать перед серебристым манекеном с красными губами в витрине магазина, она дает надежду на то, что сможет выкупить шляпу у миссис Фоули, и чувствует «рвение и слабость. Это была простая красная шляпа, изящная и дорогая, изящная и дорогая, из тех, что ей хотелось в течение многих месяцев, простая фетровая шляпа, но такая необычная.«Желание Фрэнсис, ее нерешительность и тонко продуманная рационализация переданы конкретно. Сцена в магазине, где« продавщица с глубокой грудью, великолепно одетая в корсет и одетая в черный шелк »снисходительно улыбается одобрительной улыбкой, а видение Фрэнсис собственного лица на снимке. зеркало, напоминающее лицо манекена, аккуратно уравновешено домашней сценой с Эриком, безутешно рухнувшим на стул и жестоко разрушающим мечту Фрэнсис о его восхищенном одобрении. В 1932 году и был включен в издание 1933 года « лучших рассказов», исследует дилемму совести римско-католического священника.Призванный к постели больной и напуганной женщины, оставившей Церковь, старый отец Макдауэлл встречает угрюмое сопротивление своего мужа Джона Уильямса. За ширмой своей глухоты, одышки и усталых ног священнику удается проникнуть в спальню, которая символически напоминает ему комнату маленькой девочки с ее светлыми обоями с летящими птичками. Протест Джона против попытки священника разрушить их духовное родство бесполезен перед лицом терпеливой настойчивости и даже коварства отца Макдауэлла.Попросив стакан воды, он быстро слышит признание миссис Уильямс и дает ей отпущение грехов в течение того короткого периода, когда ее муж выходит из комнаты за напитком.

На протяжении всей истории в центре внимания находится отец Макдауэлл. Важные детали его внешнего вида и терпимого нрава кратко обрисованы в первом абзаце: его «хриплое дыхание», крупное телосложение, «белая голова, за исключением блестящей детской лысины на макушке», его витиеватое тело. лицо с его «тонкими красными переплетающимися линиями вен» и его нежность к тем, кто пришел признаться.Все эти детали имеют отношение к сцене в спальне и играют определенную роль в его битве умов с Джоном. Соответственно, к заключению возвращается священник, когда он возвращается домой после короткого звонка, тревожно размышляя, «играл ли он честно с молодым человеком», прошел ли он между ними, иронично чередуя «дружелюбно радуясь тому, что он так успешно служил». к тому, кто отклонился от веры », и с грустью восхищаясь стойкой – пусть и« языческой »- красотой любви Иоанна к своей жене.

«Мистер и миссис Фэрбенкс», впервые опубликованная в Harper’s Bazaar (сентябрь 1933 года) и включенная в выпуск 1934 года The Best Short Stories, , представляет собой миниатюрную драму о недопонимании между двумя молодыми женатыми людьми. Гуляя под руку вместе в парке, они разделяют смешанные эмоции от открытия, что Хелен Фэрбенкс ждет ребенка. Гордость и удовольствие Билла от состояния его жены постепенно преодолевают ее неуверенность и страх, пока они оба не начинают светиться удовлетворением.В этот решающий момент они проходят мимо скамейки, на которой сидит усталый, потрепанный старик, похожий на нищего. В импульсивном жесте щедрости Хелен предлагает ему четвертак, который он отклоняет с простым достоинством. Этот безмолвный упрек вызывает в ней чувство унижения и оскорбленной гордости, которое логически успокаивающее замечание Билла только подчеркивает. Счастливое удовлетворение за несколько мгновений до исчезновения, послеобеденный солнечный свет становится «горячим и иссушающим, иссушающим немного свежести, которая была в парке», и ее мысли пронизывает страх будущей бедности и старости.Когда пара поворачивает домой, держась «в шаге друг от друга, чтобы их локти не соприкасались», они спешат мимо скамейки, на которой сидит старик. Оглядываясь назад, Хелен видит, что он «смотрит им вслед, и внезапно он улыбнулся ей, мягко улыбаясь, как если бы он в первую очередь заметил, что они были счастливы, а теперь стали похожи на двух влюбленных, которые поссорились». Это взаимопонимание восстанавливает взаимное сияние, разделяемое мужем и женой.

Изображая Фэрбенков, Каллаган улавливает и отмечает, насколько хрупкими могут быть человеческие отношения.Хотя фон Депрессии обостряет их страхи и тревоги в созерцании ответственности родителей, представленные эмоции имеют универсальное применение. Даже реакция человека на погоду обусловлена ​​его ощущением момента.

«Отец и сын», опубликованный в Harper’s Bazaar, июня 1934 года и включенный в выпуск 1935 года The Best Short Stories, исследует чувства отца, который после четырехлетнего перерыва навещает маленького сына и его мать.Грега Хендерсона, умеренно преуспевающего юриста из Нью-Йорка, необъяснимо влечет к старому каменному фермерскому дому в Пенсильвании, где его бывшая жена Мона живет со своим мужем Фрэнком Мольсеном. С момента своего прибытия Грег тревожно осознает, насколько незначительным он стал в жизни Моны и его собственного сына Майка, который не знает, кто его настоящий родитель. Несмотря на естественный антагонизм между собой и Фрэнком, Грег может установить дружеские отношения с Майком.Хотя он подумывает забрать сына с собой, Грег понимает, насколько неправильным было бы подобное действие, и испытывает некоторую смиренную гордость за то, что Майк – «хороший мальчик».

Это история о резких контрастах как в природе, так и в человеческих характеристиках. Темный холм и тень, отбрасываемая огромным старым амбаром, резко выделяются в лунном свете и потоке света из окна; тишина покрытой туманом долины – внезапная перемена для Грега, привыкшего к городскому шуму.Высокий и смуглый в дорогой одежде, Грег физически контрастирует с Фрэнком, невысоким и светлым в кожаной куртке. По темпераменту разница между ними еще более заметна. Городской Грег кажется одиноким, несчастным и неуместным в простом фермерском доме Моны с ее мирной уверенностью и Фрэнка с его социальным революционным энтузиазмом. Последний смотрит на этого «юриста без счета, мелкого буржуа», как если бы он «был старым немощным человеком, который всю свою жизнь был рабом». Ощущение самого себя проникает в сознание Грега, когда он слышит символический звук «струйки воды в почти высохшем ручье».«Тем не менее, его приятный день с сыном и теплое и непосредственное прощание Майка принесло Грегу прилив радости, которая наполняет его пустоту и каким-то образом духовно объединяет его с Моной и Фрэнком.

« Голубое кимоно », впервые опубликовано в мае 1935 года. номер Harper’s Bazaar и включенный в выпуск 1936 года The Best Short Stories, номер сдержанно передает сильные чувства молодой пары, когда их сын заболевает. Проснувшись на рассвете, Джордж обнаруживает, что его жена Марта ухаживает за их лихорадочным мальчиком Уолтером , которого она подозревает в детском параличе.Это новое бедствие вызывает у Джорджа взрыв горечи из-за невезения, преследовавшего их с тех пор, как они приехали в город. Разъедающее воздействие полугодовой безработицы на их светлые мечты и устремления, их прекрасные решения и планы, кажется, символизируется рваным синим кимоно его жены:

Кимоно было японского образца, украшенное пучками блестящих цветы сшиты из шелка. Джордж подарил ее ей во время их свадьбы; теперь он смотрел на него, разорванное на рукавах, с кусками старой набивки, торчащими по подолу, со светлой подкладкой, просвечивающей во многих местах, и он вспомнил, как, когда кимоно было новым, Марта использовала превратить темные волосы на лбу в челку, скрестить руки на груди, спрятав запястья и руки в складках рукавов, и ходить по комнате в ярком кимоно, делая короткие скачущие шаги, притворяясь японкой. девочка.

Однако, когда у мальчика падает температура под действием аспирина, и у отца, и у матери появляется новая надежда. Взаимная забота о своем ребенке углубляет их любовь друг к другу. Скрытые последствия этого изменившегося настроения тонко обозначены, поскольку Марта, снимая кимоно, внезапно уверена, что может «соединить разорванные части вместе и сделать их яркими и новыми».

В «День за днем» особенно очевиден обескураживающий эффект безработицы. Этот компактный рассказ, первоначально опубликованный в журнале The New Yorker от 20 августа 1932 года, затрагивает тему подозрительности и ревности, питаемых экономическими бедствиями.Симпатичная юная Мэдж Уинслоу, после невинного дня, проведенного в витринах, мирно отдыхает в парке и мечтает вместе с мужем Джоном ощутить страстную непосредственность их романтических дней. Не жалуясь на провал их планов, «или на то, что ее муж переходил с одной работы на другую, и эта работа всегда меньше ему подходила», она робко просит «Бога сделать ее мужа довольным, не подозревая о ней». Придя домой поздно, самой своей оживленностью и душевной теплотой она вызывает у Джона взрыв ревности.Когда он выходит из дома, сердитый и смущенный его насилием и неверием, Мэдж садится, чтобы дождаться его возвращения:

Слезы были в ее глазах, когда она оглядела маленькую кухоньку. У нее было такое странное чувство вины. Бледная и неподвижная, она пыталась спросить себя, что же медленно разъединяло их день ото дня.

Акцентированные условиями эпохи Депрессии, дилемма, разочарование, парадокс и разочарование, связанные с приспособлением супружеской пары, – все это тонко предлагается или конкретно изображается; сама красота, привлекающая молодого человека, также может сделать его подозрительным мужем; жестокие недопонимания супружеской жизни резко контрастируют с беззаботной веселостью и доверием ухаживания; юношеские надежды часто растворяются в суровых жизненных обстоятельствах; а сама надежда иногда может казаться оскорблением несчастным.«День за днем» более широко, чем многие произведения из коллекции Каллагана, отражает пессимистические настроения тридцатых годов, которые усугубили извечные проблемы молодых влюбленных.

Когда в 1942 году его попросили выбрать свой любимый рассказ для коллекции Уита Бернетта, состоящей из «более 150 самопровозглашенных и законченных шедевров» из книги «93 ныне живущих писателя Америки», опубликованной в This Is My Best (1943), Каллаган представил «Два рыбака». Эта история раскрывает типичную для Каллагана тему человеческого правосудия через серию интересных иронических контрастов.Молодой Майкл Фостер, единственный репортер небольшого городка Examiner, , обнаруживает личность человека К. Смита, который прибыл, чтобы повесить старого знакомого Майкла Томаса Делани, осужденного за убийство растлителя своей жены. На вечерней рыбалке Майкл и Смитти начинают понимать друг друга. На следующее утро после повешения в тюрьме Смитти великодушно дает Майклу две пойманные этим утром рыбы. Вскоре после этого у тюремного двора эту же рыбу хватает один из разъяренных толп и бросает в палача.

Тихая местность Коллингвуда на берегу залива Джорджиан Бэй, с «голубыми холмами за городом… ярко сияющими на квадратных участках сельскохозяйственных угодий», кажется несовместимой с мрачной целью палача. В своем объяснении того, почему он выбрал эту историю для включения в серию This Is My Best, Каллаган комментирует теплые человеческие отношения, которые сложились между молодым репортером и палачом, а также довольно тоскливую привязанность палача к своей презираемой работе. и его осознание того, что это дало ему возможность путешествовать по стране и получать удовольствие как человек и рыбак.А потом, когда я написал это, я увидел, что это имело определенное социальное значение, которое мне понравилось. Палач, необходимая фигура в обществе, человек, определенно служащий обществу и целям справедливости, имел право на немного человеческого достоинства. Фактически он видел себя достойным человеком. Но, конечно, как орудие правосудия он стал презираемым человеком, и даже его молодой друг, понимавший его задумчивую человечность, предал эту человечность, когда все решило. Если бы я начал писать историю с учетом этого, это могло бы стать очень сложным, но я написал ее очень легко, естественно и без каких-либо проблем.

Контраст между Смитти в его человеческом облике и мистером К. Смитом как государственным должностным лицом разительный. Как рыбак, одетый в повседневную одежду, он маленький застенчивый человек, «с маленькими серыми детскими завитушками на затылке», гордый отец пятерых детей и забавный рассказчик. Как палач, «одетый в длинный черный срезанный пиджак с серыми полосатыми штанами, с распахнутым воротником и узким красным галстуком», он ходит с военной точностью и держится »со странным дерзким достоинством.«Эти два аспекта его личности аккуратно собраны вместе в образе двух рыб, которые он дает Майклу. Они демонстрируют как для Майкла, так и для Смитти тот факт, что человек – не только личность, но и существо общества. Рыба , символическое свидетельство дружбы, также стали в заключительном эпизоде ​​инструментами человеческого предательства и позорного отвержения.

Истории Now That April’s Here имеют удивительно однородное качество. Темы остальных двадцати пяти будут кратко отмечены.Некоторые относятся к разным сновидениям, недоразумениям или затруднениям любовников: «Отвергнутый» – неодобрение семьи яркой красавицей молодого человека как подходящего партнера по браку; «Виновная женщина» – украденный момент любви молодой женщины к возлюбленному своей старшей сестры; “Let Me Promise You” – попытка вернуть бывшего кавалера дорогим подарком на день рождения; «Эллен» – надежда незамужней беременной женщины на то, что ее возлюбленный вернется; «Флейта Тимоти Харшоу» – непрактичная мечта молодой пары переехать в Париж; «Сноб» – ссора влюбленных, возникшая из-за чувства стыда молодого человека, который пренебрегает своим бедным отцом; «Два брата» – комплексное влияние блудного сына на любовную связь его старшего брата; «Невеста» – потребность во взаимном внимании в браке; «Одна весенняя ночь», естественная теплота и разочарование подростковой любви; “Должно быть иначе”, удушающее влияние родительской подозрительности на юную любовь; «Младший брат» – невежественное замешательство мальчика по поводу отношения его сестры к мужчинам; «Три любовника» – потеря пожилым мужчиной любимой из-за недоверия к более молодому сопернику; «Дуэль» – неудача бывшего кавалера вернуть свою девушку; “Шелковые чулки” – неудачная попытка завоевать одобрение девушки подарком на день рождения; «Rigmarole» – потребность сохранить в супружеской любви сентиментальность ухаживания; и «одержимость» – признание того, что искренняя забота женщины о своем возлюбленном превосходит простую физическую отдачу.

Другие истории в сборнике отражают понимание Каллаганом семейной жизни и отношений между родителями и детьми. Первоначальный рассказ «Все годы ее жизни», который был включен в рассказов из журнала The New Yorker (1940), представляет собой двойное разоблачение матери, чей сын уличен в мелком воровстве. Ее публичное проявление мужественного достоинства и спокойной силы, когда она отговаривает своего работодателя от судебного преследования, уравновешивается в ее собственном доме личным выражением испуганного отчаяния и дрожащей слабости.Влияние семейных разногласий на родителей и детей изображено в «Беглеце», в котором ссоры отца и мачехи настолько усиливают собственные маленькие неудачи мальчика, что он убегает. «Разлука» раскрывает печальный результат разрушенного дома и напряженность, которая возникает между брошенным мужем и его сыном.

Остальные части касаются различных аспектов человеческих устремлений, разочарований и приспособлений. В «Сияющем красном яблоке» торговец фруктами дает выход своему негодованию по поводу того, что у него нет сына, мучая голодного мальчика.«Lunch Counter» драматизирует подозрения разочарованного чувака и его чопорной жены, которые портят невинную дружбу между поваром и девушкой-подростком. В «Кресле-качалке» символ любви молодого вдовца к своей умершей жене неверно истолковывается агрессивной подругой как знак расположения к ней. «Старая ссора» противопоставляет значимость мелкой неприязни давно минувших дней богатству воспоминаний о счастливых моментах, проведенных вместе. Визит священника в «Absolution» пробуждает в алкоголичке «смутно запоминающееся достоинство» былой респектабельности.В «Сестре Бернадетт» незаконнорожденный ребенок становится символом принесенного в жертву материнства больничной монахини.

Теперь, когда наступил апрель указывает на преемственность и изменения в художественной технике Каллагана. Как и в его более раннем A Native Argosy, рассказы, хотя и самобытны и индивидуальны по своему вкусу, все же следуют узнаваемой формуле. Все это замкнутые анекдоты. Их начало обычно является декларативным заявлением, которое подготавливает почву для драмы, которая чаще всего носит психологический характер и требует небольшого действия.Ставится проблема, и благодаря описанию, диалогу и внутреннему монологу рассказ легко движется через кульминацию к финалу, который, возможно, не решит дилемму, но неизменно оставляет ее в памяти читателя. Иногда вывод возвращает полный цикл к тем же эмоциональным установкам, которые были введены изначально, а затем они воспринимаются в свете изменившейся ситуации. Изображено мало неистовых страстей и мало юмора, за исключением тихой иронии, которая пронизывает стиль.Уверенное чувство значимых деталей и настроения, а также ненавязчивое использование символики вносят внушающий подтекст универсальности.

Однако в рассказах этого второго сборника есть очевидные изменения. Хронологическая продолжительность короче. Обстановка подлинно американская, поскольку многие истории об этом городе на самом деле были написаны в Нью-Йорке, а его улицы часто упоминаются по имени. Сказки отражают условия эпохи Великой депрессии. Чаще изображается семейная жизнь с участием детей.Синтаксис более жесткий, а общая структура более хитрая, чем в A Native Argosy. Персонажи, хотя по-прежнему неприхотливые и обычные люди, обычно более умны и изощреннее, чем сбитые с толку люди из более ранних рассказов, с которыми рядовому читателю трудно идентифицировать себя. Каллаган интерпретирует этот срез человечества с сочувствием, но отстраненно. В его рассказах есть сдержанность, безударная сдержанность и обманчивая мягкость, которые тонко передают читателю скрытые последствия неловких эмоциональных затруднений и колебаний между счастьем и отчаянием, которые происходят в интимных отношениях.В своем искусном обращении с теми банальными действиями, которые предполагают неспособность приспособиться к обстоятельствам или личностям, Каллаган в этих более поздних историях оставляет читателя глубоким осознанием универсальной истины: уважение к личному достоинству, терпение и понимающая любовь – лучшее решение для проблемы жизни.

Источник: Брэндон Конрон, «Конец эпохи», в Morley Callaghan, Twayne Publishers, 1966, стр. 97–108.

Абрамс, М. Х., Естественное сверхъестественное: традиции и революция в романтической литературе, Нортон, 1971, стр. 418–27.

Аллен, Уолтер, The Short Story in English, Oxford University Press, 1981, стр. 201–09.

Каллаган, Морли, Теперь, когда апрель здесь и другие истории, Рэндом Хаус, 1936, стр. 9–16.

——, «Бедственное положение канадской художественной литературы», в University of Toronto Quarterly, Vol. 7. 1938. С. 152–61.

——, То лето в Париже: воспоминания о запутанной дружбе с Хемингуэем, Фицджеральдом и некоторыми другими, Penguin, 1979, стр.19–22.

Conron, Brandon, Morley Callaghan, Twayne, 1966, стр. 97–108, 168.

Hoar, Victor, Morley Callaghan, Copp Clark Publishing, 1969, p. 21.

Джонс, Джозеф и Джоанна Джонс, Canadian Fiction, Twayne, 1981, стр. 57–61.

Boire, Gary, Morley Callaghan and His Works, Серия исследований канадских авторов, ECW Press, 1990.

Это короткое семидесятистраничное исследование содержит краткую биографию Каллагана, описание традиций и среды, которые оказали на него влияние. , обзор критики, эссе о его наиболее важных работах и ​​библиография первичных и вторичных источников.

——, Морли Каллаган: литературный анархист, ECW Press, 1994.

Эта биография подчеркивает ранние годы Каллагана до 1940-х годов. Буар обращается к заявлению Эдмунда Уилсона о том, что Каллагэном несправедливо пренебрегли. Буар считает Каллагана литературным анархистом, имея в виду жестокий индивидуализм писателя. В книге есть хронология жизни Каллагана, но нет указателя.

Кэмерон, Дональд, «Морли Каллаган», в Беседах с канадскими писателями, Часть 2, Macmillan, 1973, стр.17–33.

Эта работа содержит интервью с Каллаганом, в котором он говорит о важности независимости для писателя, источниках его вдохновения, его интересе к христианскому богословию, отношении канадцев к своей литературе и на другие темы.

Линч, Джеральд и Анджела Арнольд Роббсон, ред. Dominant Impressions: Essays on the Canadian Short Story, University of Ottawa Press, 1999.

Во введении освещаются вопросы теории рассказов и дается краткая история канадских рассказов на английском языке.Очерки посвящены периоду до 1960-х годов и исследуют социологические, исторические и культурные аспекты канадских рассказов с девятнадцатого века до 1940-х годов.

Уилсон, Эдмунд, «Морли Каллаган из Торонто», в New Yorker, Vol. XXXVI, № 41, 26 ноября 1960 г., стр. 224.

В то время, когда известный литературный критик Уилсон писал эту статью, репутация Каллагана была в упадке, но Уилсон утверждает, что Каллаган был самым несправедливо игнорируемым романистом в англоязычном мире.Уилсон считает Каллагана выше своих более известных современников Эрнеста Хемингуэя и Ф. Скотта Фицджеральда.

Почему романы Октавии Батлер так актуальны сегодня

И, конечно же, в силу своего пола и этнической принадлежности она стремилась разрушить жанровые представления о писателях – и читателях – настолько укоренившиеся, что в 1987 году ее издатель все еще настаивал на этом. надевает двух белых женщин на куртку своего романа «Рассвет», главный герой которого – черный. Она также помогла изменить фэнтези и научную фантастику, придав им натурализм, а также персонажей, подобных ей.И когда в 1995 году она выиграла престижный грант Макартура «Гений», это было первым для любого писателя-фантаста .

Октавия Эстель Батлер родилась 22 июня 1947 года. Ее отец, чистильщик обуви, умер, когда она была очень маленькой, и ее воспитывала мать, служанка, в Пасадене, Калифорния. Будучи единственным ребенком, Батлер начала развлекаться, рассказывая истории, когда ей было всего четыре года. Позже, высокая для своего возраста и мучительно застенчивая, росшая в эпоху сегрегации и конформизма, та же тяга к рассказыванию историй стала путем к бегству.Она тоже читала с жадностью, несмотря на дислексию. Ее мать, которой самой была позволена всего несколько лет обучения в школе, брала ее за библиотечным билетом и приносила выброшенные книги из домов, которые она убирала.

Альтернативное будущее

Благодаря художественной литературе Батлер научился воображать альтернативное будущее той мрачной жизни, которую ей представляли: жена, мать, секретарь. «Я представляла себе невозможную, но интересную жизнь – волшебную жизнь, в которой я могла бы летать, как Супермен, общаться с животными, управлять сознанием людей», – писала она в 1999 году.Ей было 12 лет, когда она открыла для себя научную фантастику, жанр, который больше всего привлек ее как писателя. «Это привлекло меня даже больше, чем фантазия, потому что требовалось больше размышлений, больше исследований в том, что меня увлекало», – объяснила она. Даже в юности эти источники увлечения варьировались от ботаники и палеонтологии до астрономии. По ее словам, она не была особенно хорошей ученицей, но была «заядлой».

После школы Батлер в 1968 году окончил городской колледж Пасадены со степенью младшего специалиста по гуманитарным наукам.На протяжении 1970-х годов она оттачивала свое писательское мастерство, на занятиях по Программе открытых дверей Гильдии сценаристов нашла наставника у ветерана научной фантастики Харлана Эллисона, а затем продала свой первый рассказ, посещая научно-фантастический журнал Clarion. Цех. Поддерживая себя посудомойкой, телемаркетингом и инспектором на фабрике по производству чипсов, она просыпалась в 2 часа ночи, чтобы писать. После пяти лет отказов она продала свой первый роман, Patternmaster , в 1975 году, и когда он был опубликован в следующем году, критики похвалили его хорошо построенный сюжет и освежающе прогрессивную героиню.Он представляет собой далекое будущее, в котором человечество превратилось в три отдельные генетические группы, доминирующую из которых являются телепатические, и вводит темы иерархии и сообщества, которые будут определять ее работу. Он также породил серию, за которой последовали еще две книги, Mind of My Mind и Survivor, до конца десятилетия.

89 лучших книг о путешествиях всех времен, по мнению авторов

Купить сейчас: $ 25, bookshop.org или 18 $, amazon.com

Юморист и давний Житель Нью-Йорка Дэвид Седарис – любимый писатель Стефани Перкинс, а в Me Talk Pretty, он пишет об одном из ее любимых городов.«Это лучшие американские мемуары из Парижа, и если они не заставят вас плакать от смеха, вам, вероятно, следует позвонить своему терапевту», – говорит Перкинс.

Купить сейчас: 16 долларов, bookshop.org или 11 долларов, amazon.com

За десять лет до In Cold Blood легендарный писатель следовал за американским театром труппу в Советский Союз, где ставили Порги и Бесс. Питеру Хесслеру нравится умеренно сатирический портрет «за то, как он изображает групповое путешествие.Интересно, что таких книг о путешествиях больше нет. У Капоте с этой книгой был идеальный автомобиль ».

Купить сейчас: $ 34, abebooks.com

«’Когда мы пытаемся выбрать что-нибудь само по себе, мы обнаруживаем, что это привязано ко всему остальному в «Так пишет Джон Мьюир в книге« Мое первое лето в Сьерре, », рассказывая о своем путешествии 1869 года по большей части того, что в конечном итоге стало национальным парком Йосемити», – говорит писатель, журналист и корреспондент CBS Конор Найтон.«Хотя Мьюр не издавал книгу до 1911 года, спустя много времени после того, как другие его работы уже помогли обеспечить статус парка Йосемити, эти бесконечно цитируемые статьи журнала полны широко раскрытых глаз, которые он испытал, увидев« Диапазон света »для первый раз. Все, кто с тех пор писал о Йосемити, оказались привязанными к Мьюиру ».

Купить сейчас: 16 долларов, bookshop.org или 6 долларов, amazon.com

В 1689 году гулял мастер хайку. через северную Японию в течение нескольких месяцев, вдохновленный своей преданностью дзен-буддизму.Его дневник «теперь может нас многому научить», – говорит Джулия Альварес. «Он путешествовал налегке, держал глаза открытыми, писал краткие и яркие портреты, и, не имея камеры, когда сцена была совершенно ошеломляющей, он останавливал прозу и акцентировал внимание на хайку».

Купить сейчас: 15 долларов, bookshop.org или 13 долларов, amazon.com

Брат Яна Флеминга во многих отношениях был его альтер-эго. Он пишет с преуменьшением, как пешком перешел из Пекина в Кашмир с девушкой из Швеции, похожей на Бонда, которая ему не очень нравится.«Он был журналистом, так что это очень быстро», – говорит Колин Туброн. Что делает его классическим, так это ирония и сдержанность Флеминга. «Он мало что делал, – говорит Туброн, – в то время как Ян Флеминг делал многое из того, что делал».

Купить сейчас: 17 долларов, bookshop.org или 15 долларов, amazon.com

Рассказ автора – достаточный повод, чтобы прочитать эти мемуары: Родился в Женеве в В 1877 году Эберхардт переехала с матерью в Алжир, приняла ислам и прожила свою мужскую жизнь.У Эберхардт было много друзей, любовников и врагов, и она умерла во время таинственного наводнения в пустыне в возрасте 27 лет. Писательница Линн Тиллман говорит, что дневники «содержат необычные описания земли, которую она видит, и людей, которых она встречает».

Энид Блайтон 50 лет спустя: давайте более критически относимся к книгам, почитаемым в прошлом | The Independent

Прошло полвека с тех пор, как Энид Блайтон умерла 28 ноября 1968 года, исчезнув из мира, который тревожно менялся из-за залитого солнцем шовинизма ее рассказов.Она оставила после себя сложное наследие.

Тем, кто указывает на сексизм, расизм, снобизм и ксенофобию в отношении детских книг, верный хор хвалит ее неподвластную времени способность очаровывать молодую аудиторию и прививать любовь к чтению. Еще в 2008 году она была признана самым любимым писателем Великобритании.

Было продано 600 миллионов книг, и это правда, что она была и остается очень любимой детьми. В то же время дети любят многое, например, есть свои сопли, пинать предметы и кукольные представления «Панч и Джуди».Обращение к маленьким людям, чей мозг еще не полностью развит, – это, конечно, искусство и ремесло, но это также сомнительный критерий качества.

В детстве я нашел деревянного эльфа Нодди невыразимо зловещим, но я проглотил книги « Зачарованное дерево», и «Знаменитая пятерка», как будто они были теплым заварным кремом. Я до сих пор могу представить дуновение морского бриза над заливом Киррин и ощущение, что я тоже хотел помешать банде контрабандистов при лунном свете, имея только несколько несовершеннолетних друзей и собаку, чтобы помочь.Оглядываясь назад, мне кажется, что плодотворные работы Блайтона были настолько успешными, потому что они идеально раскрывают парадокс детей: они жаждут свободы и знакомства.

Блайтон накормила и то, и другое изобилием своих бутербродов для пикника. Ее приключения происходят в мире, свободном от взрослых, где дети обладают опьяняющим уровнем автономии, от приморских махинаций Знаменитой пятерки до выходок в общежитии в Мэлори-Тауэрс. Это должно было быть головокружительным материалом, даже когда он был впервые опубликован в 1940-х годах; для современных детей, которые, как правило, проводят меньше времени на свежем воздухе, чем заключенные, это головокружительный порыв свежего воздуха.

Аспект знакомства вызывает большее беспокойство. Детское письмо по своей природе экономно, и ничто не передает так лаконично, как клише. В мягком смысле это означает успокаивающую фигуру школьной учительницы, надзирателя или тети с твердыми правилами, но мерцающими глазами (в Блайтоне так много мерцания, что ее можно использовать как растопку).

С другой стороны, это рефлексивное предубеждение. Гендерная политика – где отцы гремят в учебе, матери раздают чай, а сорванец Джордж должен понять, что она никогда не будет так хороша, как настоящий мальчик – по меньшей мере проблематична.И даже на пике славы Блайтона, в 1960 году, издатель Макмиллан отклонил рукопись романа « Тайна, которой никогда не было» на том основании, что «в отношении автора есть слабый, но непривлекательный оттенок старомодной ксенофобии. ворам: они «чужие» … и этого, кажется, достаточно, чтобы объяснить их преступность ».

Энид Блайтон объясняет, почему Джордж Киррин – ее любимый персонаж

В то время как голливоги – расовая карикатура на игрушку – были исключены из адаптации BBC 1980-х годов Нодди , а двое из Знаменитой пятерки, Фанни и Дик, были проницательны. переименовано, то, что труднее искоренить, – это общее чувство самодовольного суждения.В книгах Блайтона есть язвительный тон по отношению ко всем, кто не является членом клуба веселых хоккейных клюшек и жесткой верхней губы. Возьмите эту раннюю сцену из First Term at Malory Towers , когда хваленый учитель школы-интерната встречает расстроенную новенькую: «Мисс Поттс посмотрела на Гвендолин. Она уже оценила ее и знала, что она – избалованный единственный ребенок, эгоистичный, с которым поначалу трудно справиться ».

Вы не можете винить Блайтона в том, что он уловил дух времени задолго до того, как появились павлины эмоциональной поддержки, но вы можете удивиться непреходящей популярности писателя, который, по-видимому, так мало верил в сочувствие, настоящий краеугольный камень воображения.

Блайтон остается автором бестселлеров, поэтому возникает вопрос: кто их покупает? Неужели все это Джейкоб Рис-Могг смеется, лихорадочно затаскивает их в свою тележку для покупок и кудахтанье накатывает на снежинки тысячелетия, избегающие голливога?

В то время как Блайтон обладает неоспоримым талантом создавать сказки, многие писатели тоже. Маленьким детям не нужна Нодди, когда у них есть восхитительные драматические прихоти Джулии Дональдсон, детского лауреата и создателя Грифало, или бывшего лауреата Майкла Розена.Дети постарше могут открыть для себя радость чтения с Джоан Роулинг, которая берет шаблон Блайтона и бросает его в заднюю часть квиддичной сети с творчеством и добротой, присущими сериалу о Гарри Поттере. Если вам нравится ностальгия по книжным полкам, выберите Роальда Даля, чье сердечное чувство озорства никогда не кажется устаревшим.

Детские книги по понятным причинам в основном small-c консервативны. Дошкольница не собирается размахивать экспериментальной фантастикой, как хипстер, демонстрирующий своего Джонатана Франзена.Измученные родители, вероятно, выберут книги, основанные на ностальгии, или что-нибудь испытанное и проверенное, что могло бы успокоить маленьких болванов. Я осознаю, что даже с книжной полкой, на которой отражается сильное напряжение рук, в неудобной части книг в коллекции моей трехлетней дочери все еще изображены герои-мужчины, отправляющиеся в приключения. Проблема в том, что я обычно слишком стремлюсь спуститься вниз по направлению к бокалу вина и Netflix, чем тратить слишком много времени на изучение гендерной политики Paw Patrol .

40 книг для чтения в режиме самоизоляции

1/4040 книг для чтения в режиме самоизоляции

40 книг, которые нужно прочесть при самоизоляции

Гордость и предубеждение, Джейн Остин

Это общепризнанный факт, что каждый список великих книг должен включать в себя «Гордость и предубеждение». Не дайте себя обмануть шляпками и шарами: под сладкой поверхностью скрывается терпкое разоблачение брачного рынка в грузинской Англии. Каждой удачливой Элизабет, укрощающей надменного красавца мистераДарси учится познавать себя в процессе, есть Шарлотта, смирившаяся с жизнью с глупым шутом из-за отсутствия красивого лица.

40 книг, которые нужно прочитать, пока вы изолируете себя

Тайный дневник Адриана Моула, 13 лет, Сью Таунсенд

Прочтите эту, когда станете достаточно дряхлым и, скорее всего, умрете со смеху. Никто так блестяще Сьюзен Таунсенд не высмеивал эгоцентризм, иллюзию величия и сексуальное разочарование подросткового возраста, и никто никогда не будет.Помимо величественно-величественной поэзии и прыщей, есть еще острая сатира тэтчеристской Британии.

40 книг, которые нужно прочесть при самоизоляции

Уловка 22, Джозеф Хеллер

Не часто идиома, придуманная в романе, становится модной, но Джозефу Хеллеру это удалось с его сумасшедшим, жестоким и веселым tour de force. Война – это абсолютный тупик для логики, и этот роман исследует все ее абсурды, следуя примеру американского пилота-бомбардира капитана Джона Йоссариана. Хотя Хеллер опирался на свой собственный опыт пилота Второй мировой войны, именно маккартизм пятидесятых годов вызвал буйный гнев книги.

40 книг, которые нужно прочесть при самоизоляции

Тесс из д’Эрбервилей, Томас Харди

За 125 лет до #metoo Томас Харди в этом мелодраматическом, но чрезвычайно трогательном романе продемонстрировал сексуальное лицемерие викторианской эпохи. Тесс – наивная девушка из бедной семьи, которую изнасиловал богатый землевладелец. После смерти ребенка она пытается построить новую жизнь, но «позор» ее прошлого отбрасывает длинную тень. Прочтите это, если хотите понять гнилую культуру, лежащую в основе обвинения жертв.

40 книг, которые нужно прочесть в условиях самоизоляции

Все разваливается, Чинуа Ачебе

Роман Ачебе, классический разоблачение колониализма, исследует, что происходит с нигерийской деревней, когда приезжают европейские миссионеры. Главный герой, похожий на воина Оконкво, олицетворяет традиционные ценности, которые в конечном итоге обречены. К тому времени, когда Ачебе родился в 1930 году, миссионеры уже на десятилетия поселились в его деревне. Он писал на английском языке и взял название своего романа из стихотворения Йейтса, но вплетал пословицы игбо в это лирическое произведение.

40 книг, которые нужно прочесть при самоизоляции

1984, Джордж Оруэлл

Последний фрагмент антиутопической беллетристики 1984 года был настолько дальновидным, что превратился в клише. Но забудьте про «Большого брата» на телевидении или банальную пародию на «Комнату 101»: оригинал не утратил своей бешеной силы. Оруэлла интересовала механика тоталитаризма, он представлял себе общество, которое довело параноидальную слежку Советов до пугающих выводов. Наш герой, Уинстон, пытается противостоять серому миру, где экран следит за каждым вашим движением, но храбрость в конечном итоге бесполезна, когда государство прокладывает себе путь в вашем сознании.

40 книг, которые нужно прочитать во время самоизоляции

Убить пересмешника, Харпер Ли

Роман Ли, неподвластный времени призыв к справедливости в обстановке расистского Юга Америки в годы депрессии, произвел фурор. Ее уловка была простой, но зажигательной: посмотрите на мир глазами шестилетней девочки, в данном случае Джин-Луизы Финч, чей отец – адвокат, защищающий чернокожего мужчину, ложно обвиненного в изнасиловании белой женщины. Ли не надеялась ни на что, кроме «быстрой и милосердной смерти от рук рецензентов»: она получила Пулитцеровский диплом и место в учебной программе.

40 книг, которые нужно прочесть при самоизоляции

Большие надежды, Чарльз Диккенс

Диккенс был общественным сознанием викторианской эпохи, но пусть это вас не смущает. «Большие надежды» – это волнующая история об осиротевшей Пипе, прекрасной Эстелле и потерпевшей неудачу мисс Хэвишем. Сначала написано в серийной форме, и у вас едва есть время оправиться от одного захватывающего события, как манит следующий, рассказанный в роскошной, юмористической и проникновенной прозе Диккенса.

40 книг, которые нужно прочесть, не теряя самоизоляции

Бог мелочей, Арундати Рой

Рой выиграла Букеровскую премию 1997 года за свой дебютный роман, мощный рассказ о любви, пересекающий кастовые границы на юге Индии, и ужасающий последствия для тех, кто нарушает табу, диктующие, «кого и как следует любить.И как много”. Секс, смерть, религия, двойственное притяжение материнства: все это есть в этой красивой и запоминающейся книге.

40 книг, которые нужно прочитать во время самоизоляции

Вольф Холл, Хилари Мантел

В удивительном акте литературного чревовещания, Мантель населяет беллетризованную версию Томаса Кромвеля, мальчика из рабочего класса, который вырос благодаря собственному неистовым интеллекту, чтобы стать ключевой игрок в коварном мире политики Тюдоров. Историческая фантастика настолько захватывающая, что вы чувствуете запах страха и амбиций.

40 книг, которые нужно прочесть во время самоизоляции

Кодекс Вустеров, П.Г. Вудхаус

Если вы не читали П.Г. Вудхауза в горячей ванне с рюмкой виски и, в идеале, с резиновой уткой для компании, то это не так. т жил. Погрузитесь в эту возвышенно-глупую историю о неповторимом двойном комическом акте: неуклюжего аристократа Берти Вустера и его всеведущего дворецкого Дживса. Настоящая радость читать, в котором также удается высмеять лидера британских фашистов Освальда Мосли в виде ворчливого ворчунца в черных шортах.

40 книг, которые нужно прочесть при самоизоляции

Франкенштейн, Мэри Шелли

Шелли было всего 18 лет, когда она написала «Франкенштейна» вместе со своим будущим мужем Перси Шелли и лордом Байроном, чтобы придумать лучший рассказ ужасов. Положите зеленую краску на лицо: чудовище Франкенштейна – сложное создание, которое жаждет сочувствия и товарищества. Спустя примерно 200 лет после того, как она была впервые опубликована, готическая сказка кажется более актуальной, чем когда-либо, поскольку генетическая наука раздвигает границы того, что значит создавать жизнь.

40 книг, которые нужно прочитать, пока самоизолируется

Повелитель мух, Уильям Голдинг

Любой, кто когда-либо подозревал, что дети – примитивные маленькие звери, мудро кивнет, читая классику Голдинга. Его теория такова: вывести группу школьников на остров и посмотреть, как быстро исчезают атрибуты приличного поведения. Никогда еще сломанные очки не казались такими зловещими, а цивилизация – такой хрупкой.

40 книг, которые нужно прочитать во время самоизоляции

Дети полуночи, Салман Рушди

Главный герой самого знаменитого романа Рушди родился как раз в момент обретения Индией независимости.Он также рожден со сверхспособностями, и он не единственный. В смелом и поэтическом образе магического реализма Рушди рассказывает историю пропитанного кровью возрождения Индии через множество детей, рожденных в полночь со сверхъестественными способностями.

40 книг, которые нужно прочесть при самоизоляции

Джейн Эйр, Шарлотта Бронте

Вам понадобится холодное, мертвое сердце, чтобы вас не тронула одна из самых стойких литературных героинь. Из-за институциональной жестокости ее школы-интерната «маленькая, невзрачная» Джейн Эйр становится гувернанткой, требующей права думать и чувствовать.Немногие любовные истории рассказывают о сумасшедшей женщине на чердаке и о месте ее терапевтического обезображивания, но эта каким-то образом уносит это с мифическим апломбом

40 книг, которые нужно читать, самоизолировавшись

Миддлмарч, Джордж Элиот

Это богато удовлетворяющий медленный прожиг романа, повествующего о жизни и любви жителей небольшого городка в Англии в 1829–1832 годах. Едкий остроумие и неподвластная времени правда его наблюдений выделяют это как гениальное произведение; но в то время автору, Мэри Энн Эванс, пришлось обратиться к мужскому псевдониму, чтобы к ней относились серьезно.

40 книг, которые нужно прочитать, пока самоизолироваться

Тайная история, Донна Тарт

Прикрепите еще один бревно к огню и свернитесь калачиком с этой мрачной, своеобразной и довольно яркой литературной историей об убийстве. Группа студентов-классиков увлекается греческой мифологией и затем поднимает ее на более высокий уровень. Помните, дети: никогда не пробуйте свой собственный безумный дионисийский ритуал дома.

40 книг, которые нужно прочесть во время самоизоляции

Американо, Чимаманда Нгози Адичи

Тонкий и захватывающий взгляд на расовую идентичность через историю харизматичной молодой нигерийской женщины, которая покидает свой комфортабельный дом в Лагосе ради мира борьбы в мире. Соединенные Штаты.Запечатлевая как суровую жизнь иммигрантов из США, так и дерзкие подразделения восходящей Нигерии, Адичи пересекает континенты со всей своей обычной глубиной чувств и легкостью прикосновений.

40 книг, которые нужно прочесть в условиях самоизоляции

Ферма «Холодный комфорт», Стелла Гиббонс

Абсолютная искренняя комическая радость романа. Стелла Гиббонс аккуратно высмеивает сентиментальные взгляды на пупок со своей пикантной героиней Флорой, которую больше интересуют элементарные правила гигиены, чем театральные представления. Другими словами, если вы «видели что-то неприятное в сарае», просто закройте дверь.

40 книг для чтения во время самоизоляции

Возлюбленная, Тони Моррисон

Посвящается «шестидесяти миллионам и более» африканцам и их потомкам, погибшим в результате работорговли, это культурная веха и Пулитцеровская эпоха. выигрыш Tour de Force. Моррисон был вдохновлен реальной историей о порабощенной женщине, которая убила свою собственную дочь, вместо того, чтобы увидеть ее возвращение в рабство. В ее сюжете убитый ребенок возвращается, чтобы преследовать чернокожую общину, что указывает на неизбежный след в истории Америки.

40 книг, которые нужно прочитать во время самоизоляции

Brideshead Revisited, Evelyn Waugh

Эвелин Во разливает в бутылки дурманящий пар ушедшей эпохи в этом романе о Чарльзе Райдере среднего класса, который встречает Себастьяна Флайта из высшего общества в Оксфордском университете в 1920-е гг. Отбросьте пролог военного времени и все отношения Чарльза с сестрой Себастьяна Джулией (дорогая Эвелин, спасибо за вашу последнюю рукопись, несколько предложенных сокращений …), и вы увидите один из самых трогательных любовных романов на английском языке.

40 книг для чтения во время самоизоляции

Дюна, Фрэнк Герберт

Вы можете почти почувствовать пересыхание во рту от жажды, когда вы входите в мир Дюны Фрэнка Герберта и встречаетесь с пустынной планетой Арракис с ее гигантскими песчаными червями и разумом -изменяющая специя. Это место действия эпической саги о враждующих феодальных домах, но в ней столько же эко-притчи, сколько и захватывающей приключенческой истории. Редко когда вымышленный мир был реализован так полностью.

40 книг, которые нужно прочитать во время самоизоляции

Грозовой перевал, Эмили Бронте

Будет ли когда-нибудь роман, пылающий с большей страстью, чем Грозовой перевал? Силы, которые объединяют его жестокую героиню Кэтрин Эрншоу и жестокого героя Хитклифа, жестоки и неукротимы, но коренятся они в детской преданности друг другу, когда Хитклиф подчинялся всем приказам Кэти.Невозможно представить, чтобы этот роман провоцировал когда-либо тихий сон; Взгляд Эмили Бронте на природу полон поэзии.

40 книг, которые нужно прочесть при самоизоляции

Великий Гэтсби, Ф. Скотт Фицджеральд

Жестокие рецензии на третий роман Ф. Скотта Фицджеральда – «не более чем прославленный анекдот»; «Только на сезон» – не смогли распознать что-то по-настоящему великое; почти идеальное воплощение надежды, амбиций, цинизма и желания, лежащих в основе американской мечты.Другие романы захватывают очарование выдуманного «я», от «Красного и черного» Стендаля до «Признаний Феликса Крулла» Томаса Манна, но загадочный Джей Гэтсби Фицджеральда отбрасывает тень, которая достигает Дона Дрейпера «Безумцев» и не только.

40 книг, которые нужно прочитать, пока самоизолируется

Заводной апельсин, Энтони Берджесс

С того момента, как мы встречаем Алекса и его троих друзей в молочном баре Korova, пьют молоко с веллоцетом или синтезом и задаются вопросом, поболтать ли с девочками? прилавок или толчок какой-нибудь старый жилет в переулке, ясно, что обычные романистические условности неприменимы.Тонкий том Энтони Берджесса о жестоком ближайшем будущем, где терапия отвращения применяется к одичавшей молодежи, которая говорит на надсат и совершает изнасилования и убийства, является шедевром антиутопии.

40 книг для чтения во время самоизоляции

Лолита, Владимир Набоков

Запрещенный въезд в Великобританию в год публикации, 1955, удивительно искусное и постоянно вызывающее споры художественное произведение Владимира Набокова знакомит нас с профессором литературы и самопровозглашенным Гебефил Гумберт Гумберт, возможно, ненадежный рассказчик романа.Он женится на вдове Шарлотте Хейз только для того, чтобы получить доступ к ее дочери, 12-летней Долорес, которую мать прозвала Ло, или, как Гумберт называет ее «Лолита, свет моей жизни, огонь моих чресл». Мой грех, моя душа ». Маскировка своего злоупотребления с помощью намека на идеализированную любовь не уменьшает преступлений Гумберта, но позволяет Набокову проткнуть его там, где он прячется.

40 книг для чтения, пока самоизолируются

Мечтают ли андроиды об электрических овцах, Филип К. Дик

Вот Рой Бати, Рик Декард и Рэйчел Розен – роман, вдохновивший «Бегущего по лезвию», еще более странен, чем фильм, которым он стал.В те времена, когда искусственный интеллект не мог научиться играть в шахматы за несколько часов лучше, чем любой другой гроссмейстер из когда-либо живших, Филип К. Дик использовал концепцию жизни андроида, чтобы исследовать, что значит быть человеком и чем это должно быть. остался на скомпрометированной планете. То, что он мог сделать это на 250 страницах, которые заставляли кружиться и вызывать эмоции при каждом перелистывании страницы, действительно делает его редкой научной фантастикой.

40 книг, которые нужно прочесть во время самоизоляции

Сердце тьмы, Джозеф Конрад

Вдохновленный собственным опытом Конрада, управляющим торговым пароходом вверх по реке Конго, «Сердце тьмы» – это отчасти приключение, отчасти психологическое путешествие в неизвестность. рассказчик Марлоу рассказывает историю своего путешествия в джунгли, чтобы встретить таинственного торговца слоновой костью мистера Курца.Хотя по-прежнему ведутся споры о том, является ли роман и его отношение к Африке и колониализму расистским, он глубоко вовлекает и требует прочтения.

40 книг, которые нужно прочитать при самоизоляции

Дракула, Брэм Стокер

Все, что происходило между ирландским театральным менеджером Брамом Стокером и венгерским путешественником и писателем Армином Вамбери, когда они встретились в Лондоне и поговорили о Карпатах, зародилось в Готическое воображение Стокера превратилось в произведение, оказавшее неоценимое влияние на западную культуру.Нетрудно читать графа как призрачную сексуальную фигуру, удивляющую узкую викторианскую Англию в своих кроватях, но в руках Стокера он еще и чертовски жуткий.

40 книг, которые нужно прочитать во время самоизоляции

Над пропастью во ржи, Дж. Д. Сэлинджер

Достаточно всего одного предложения, написанного от первого лица, Холдену Колфилду из Сэлинджера, чтобы заявить о себе во всем своем подростковом нигилизме, насмехаясь над вами за желание узнать его биографические данные «и все это дерьмо с Дэвидом Копперфилдом».«Над пропастью во ржи» – квинтэссенция юношеского переживания, запечатленная в бессмертной прозе.

40 книг, которые нужно прочесть во время самоизоляции

Большой сон, Раймонд Чендлер

Дашиэль Хэммет, возможно, был более сварливым, его сюжеты более запутанными, но, вау, есть ли у Раймонда Чендлера стиль. Толчки и толчки в начале «Большого сна» между частным детективом Филипом Марлоу в его пудрово-синем костюме и темно-синей рубашке и мисс Кармен Стернвуд с ее «маленькими острыми хищными зубами» и ресницами, которые она опускает и поднимает, как театральный занавес, задает тон истории о плохих девчонках и плохих людях.

40 книг, которые нужно прочесть в процессе самоизоляции

Ярмарка тщеславия, Уильям Мейкпис Теккерей

Вся бурлящая жизнь Лондона XIX века – здесь, в шедевре Теккерея, вплоть до карри-хаусов, которые часто посещал Джос Седли, который вошел во вкус для горячих людей в качестве офицера в Ост-Индской торговой компании. Но именно Бекки Шарп, один из великих литературных персонажей, придает этому роману непреходящее очарование. Как женщина на вид, Бекки – идеальное сочетание остроумия, хитрости и хладнокровной безжалостности.Как фильмы и телевидение пытаются очеловечить и извинить ее, Бекки нужны жертвы, чтобы процветать! И в этом она тем более убедительна.

40 книг для чтения во время самоизоляции

The Bell Jar, Sylvia Plath

Единственный роман, написанный поэтессой Sylvia Plath, представляет собой полуавтобиографический рассказ о погружении в депрессию, которую рассказчик книги Эстер Гринвуд описывает как нечто подобное. в ловушке под колпаком – который использовался для создания вакуума в научных экспериментах – изо всех сил пытается дышать.Почти каждое слово привлекает внимание, и то, как Плат запечатлевает яркую жизнь, происходящую вокруг Эстер, новостные события, вечеринки в журналах, подчеркивает смертельную болезнь, которая толкает ее к суицидным чувствам. Сама Плат совершит самоубийство через месяц после публикации романа в 1963 году.

40 книг, которые нужно прочесть в условиях самоизоляции

Чарли и шоколадная фабрика, Роальд Даль

Гарри Поттер может быть более популярным, но Вилли Вонка в целом более странный. От непреодолимой нищеты, в которой живет Чарли Баккет и его семья, до избалованных, жадных, сварливых детей, которые присоединяются к Чарли в его поездке на фантасмагорическую фабрику сладостей Вилли Вонки, – в поразительной фантастической работе Роальда Даля нет ничего искусственно подслащенного.

40 книг, которые нужно прочесть при самоизоляции

Анна Каренина, Лев Толстой

Недавняя телеадаптация Эндрю Дэвиса «Война и мир» напомнила тем из нас, кто не может смириться с возвращением к чудовищным требованиям романа, насколько блестяще описывает дела Толстой сердца, даже если в боевых проходах всегда будет борьба. В «Анне Карениной» – тоже огромная! – великий русский писатель запечатлел эротический спор между замужней Анной и холостяком Вронским, а затем протащил свою героиню через презрение общества по мере того, как их роман обретает форму, даже не предлагая нам отойти от нее.

40 книг, которые нужно прочесть при самоизоляции

Dangerous Liaisons, Pierre Choderlos de Laclos

Самый восхитительно злой опыт в литературе, этот эпистолярный роман знакомит нас с маркизой де Мертей и Виконтом де Вальмонтом, которые играют в жестокие игры сексуального характера. завоевание своих невольных жертв. Оправдание маркизы своего поведения – «Я, рожденная, чтобы отомстить за свой пол и овладеть вашим» – вызовет отклик в эпоху #metoo, но эмоции, даже любовь, вторгаются в такую ​​точку, когда аморальность Лакло становится неприемлемой.Сексуально, но очень и очень плохо.

40 книг, которые нужно прочитать во время самоизоляции

100 лет одиночества, Габриэль Гарсиа Маркес

Энергия и очарование истории Гарсиа Маркеса о семи поколениях семьи Буэндиа в маленьком городке в Колумбии продолжают увлекать полвека спустя. . Призраки и предчувствия в сочетании с журналистским вниманием к деталям и поэтической чувствительностью делают магический реализм Маркеса уникальным.

40 книг, которые нужно прочитать во время самоизоляции

Судебный процесс, Фрэнк Кафка

«Кто-то, должно быть, лгал о Йозефе К.…» Так начинается кошмарный рассказ Кафки о человеке, который оказался в ловушке непостижимой бюрократии после того, как его арестовали двое агентов из неустановленного офиса за преступление, о котором им не разрешено рассказывать.Предвещая антисемитизм в оккупированной нацистами Европе, а также методы Штази, КГБ и СтБ, это тревожная, временами сбивающая с толку история с пугающим резонансом.

40 книг, которые нужно прочитать во время самоизоляции

Ребекка, Дафна дю Морье

Вторая миссис де Винтер – рассказчик изумительно готической сказки Дю Морье о молодой женщине, которая заменила покойную Ребекку в качестве жены богатого Максима де Винтера и хозяйка поместья Мэндерли. Там она встречает домработницу миссис Дэнверс, ранее преданную Ребекке, которая продолжает ее мучить.Как атмосферный психологический хоррор, он становится все темнее и темнее.

40 книг, которые нужно прочесть при самоизоляции

Леопард, Джузеппе Томази ди Лампедуза

Роман Томази ди Лампедуза, опубликованный посмертно в 1958 году, разворачивается в Сицилии 19 века, где витает революция. Внушительный принц Дон Фабрицио правит городом недалеко от Палермо в последние дни старого мира, в котором классовое расслоение стабильно и понятно. Силы Гарибальди захватили остров, и за ними последует новый мир.Это глубокая поэтическая медитация на политические перемены и персонажей, которые они создают.

Что касается этнической принадлежности, то картина еще более мрачная: только в 1% детских книг, издаваемых в Великобритании, главные герои – чернокожие или представители этнических меньшинств, по данным Центра грамотности в начальном образовании. Для сравнения, к этим группам относятся 32 процента школьников.

Сделать детские книжные полки более репрезентативными для реальных детей – это долгая и трудная задача, но начать с нее легко: давайте более критически относимся к классическим книгам прошлых времен.

Ностальгия – это хорошо, но некоторые вещи – черно-белое телевидение, кукольные представления, основанные на домашнем насилии, булочки с инжиром, вождение в нетрезвом виде и работы Энид Блайтон – наверняка лучше оставить в прошлом.

Поддерживайте свободомыслящую журналистику и посещайте независимые мероприятия

Платежная и бухгалтерская практика издателей должна идти в ногу со временем

Издательские соглашения, как постоянно демонстрирует наша Инициатива честного контракта, являются одними из самых односторонних документов, которые когда-либо видели большинство авторов.Но они позволяют получить еще один набор документов, который может быть не менее непонятным и несправедливым: заявления о роялти.

Издательский договор диктует условия учета роялти, и, как обычно, эти условия погрязли в практике давно минувших веков. Что касается новичков, большинство издателей выплачивают гонорары дважды в год с дохода, который они могли получить за девять месяцев до этого. В эпоху, когда финансовые отчеты велись вручную чернилами, это могло иметь определенный смысл; Сегодня, когда компьютеры составляют деньги, и они могут быть переведены в электронном виде на счета авторов, это не приносит никакой прибыли.Мы понимаем, что самим издателям часто приходится месяцами ждать платежа от оптовых и розничных продавцов, но в мире, где Amazon удается платить своим авторам Kindle Direct ежемесячно, нет причин, по которым традиционные издатели не могут сократить время оборота и платить быстрее их авторам. Мы считаем, что в договорах о честной книге должны быть указаны ежеквартальные выплаты дохода, полученного издателем не более чем за три месяца в прошлом.

Задержка по платежам достаточно мала.Но в реальном мире большинство авторов даже не получают несвоевременных выплат, которые они ожидают от денег, заработанных их книгами. Причина в пагубном «разумном резерве для возврата», который практически все издатели воздерживаются от выплат.

Обоснование резерва для возврата заключается в том, что некоторые книги, которые издатель отправил продавцам, могут в конечном итоге вернуться на его склады для возврата денег. Но если издатель является единственным судьей в том, что «разумно», он может продолжать удерживать средства еще долгое время после появления любой возможности возврата.Мы считаем, что любое положение о справедливом резерве должно включать ограничения как для долларов, которые могут быть удержаны (не более, чем, скажем, 20% роялти), так и продолжительности срока, в течение которого положение может оставаться в силе (например, один год). Неограниченные резервы для возврата позволяют издателям навсегда удерживать доходы авторов и манипулировать платежами.

Еще один способ убедиться, что издатели не допускают ошибок, – это включить в контракт пункт об аудите. Без пункта об аудите единственный выход для автора, если он или она подозревает, что издатель ненадлежащим образом учитывает гонорары, – это подать в суд – дорогостоящий и неприятный способ урегулирования разногласий.

Издатели часто соглашаются с пунктом об аудите, если автор настаивает на нем. Но слишком много стандартных статей об аудите заставляют автора брать чек для аудита, даже если обнаруживается, что издатель виноват. Это нечестно. Справедливое положение должно предусматривать, что, если обнаруживается ошибка в 5% или более в пользу автора, издатель должен оплатить расходы на аудит в дополнение к деньгам, которые он должен автору, предпочтительно с надлежащими процентами на рассматриваемую сумму.

Также несправедливо: формулировки в стандартных статьях аудита, которые ограничивают право автора на аудит заявлениями, сделанными за последние один или два года.Авторы должны иметь право проводить аудит своих издателей за любой отчетный период в течение последних шести лет, что является сроком давности за нарушение договорных требований во многих штатах. Если аудит ограничивается последним годом или двумя годами, издатели могут избежать серьезных ошибок в бухгалтерском учете в свою пользу.

Но современные стандартные контракты порождают еще одну фундаментальную проблему: непонятный беспорядок информации, содержащийся в самих заявлениях о роялти. Несмотря на компьютерные технологии или, возможно, из-за них, заявления о роялти стали либо ужасно устаревшими, когда издатель объединяет все продажи, а автор вынужден «доверять» цифрам, либо настолько подробными, что для этого требуется CPA, специализирующийся на заявлениях о роялти. расшифровать их.А поскольку издательские контракты обычно не требуют ничего, кроме общих формулировок в заявлениях о роялти, издатели с радостью соглашаются. Важная информация, например, сколько экземпляров было напечатано и по какой цене были проданы, часто отсутствует. Это означает, что невозможно узнать, верно ли утверждение, если автор не проведет аудит.

Справедливые контракты должны точно указывать, какая информация должна отображаться в заявлении о роялти: количество проданных и возвращенных копий; прейскурантная цена; чистая цена; ставка роялти; размер накопленного гонорара; размер резерва по удержанным возвратам; валовая сумма, полученная издателем по каждой лицензии вместе с копиями отчетов, полученных издателем от своих лицензиатов в течение отчетного периода; детализированные вычеты; количество напечатанных, переплетенных и розданных копий; и количество доступных для продажи копий в наличии.Заявления о лицензионных отчислениях не станут ясными и прозрачными, если издатели не будут вынуждены делать это по контракту.

И издатели должны быть более открытыми в заявлениях о роялти в отношении более абстрактных расчетов, таких как доля автора в доходе от подписки и пакета. Авторы не могут больше мириться с тем, что издатель находится во власти точных и честных отчетов о фактических цифрах, стоящих за этими потоками доходов, а не только о некоторых показателях чистой прибыли, вычисленных в секрете; очень важно четко и точно знать, сколько людей получают доступ к работе и какой доход от нее можно отнести.