Реферат на тему как любить детей – Доклад на тему: “Понятие любви к ребёнку и её значимости в воспитательном процессе в произведении ” Как любить ребёнка”

Реферат: Как любить ребенка

Он – ничто, мы – всё

С ранних лет мы растем в сознании, что большое – важнее, чем малое.

– Я большой, – радуется ребенок, когда его ставят на стол.

– Я выше тебя, – отмечает он с чувством гордости, меряясь с ровесником.

Неприятно вставать на цыпочки и не дотянуться, трудно мелкими шажками поспевать за взрослым, из крохотной ручонки выскальзывает стакан. Неловко и с трудом влезает ребенок на стул, в коляску, на лестницу; не может достать дверную ручку, посмотреть в окно, что-либо снять или повесить, потому что высоко. В толпе заслоняют его, не заметят и толкнут. Неудобно, неприятно быть маленьким.

Уважение и восхищение вызывает большое, то, что занимает много места. Маленький же повседневен, неинтересен. Маленькие люди – маленькие и потребности, радости и печали.

Производят впечатление – большой город, высокие горы, большие деревья. Мы говорим:

– Великий подвиг, великий человек. А ребенок мал, легок, не чувствуешь его в руках. Мы должны наклониться к нему, нагнуться.

А что еще хуже, ребенок слаб.

Мы можем его поднять, подбросить вверх, усадить против воли, можем насильно остановить на бегу, свести на нет его усилия.

Всякий раз, когда он не слушается, у меня про запас есть сила. Я говорю: “Не уходи, не тронь, подвинься, отдай”. И он знает, что обязан уступить; а ведь сколько раз пытается ослушаться, прежде чем поймет, сдастся, покорится!

Кто и когда, в каких исключительных условиях осмелится толкнуть, тряхнуть, ударить взрослого? А какими обычными и невинными кажутся нам наши шлепки, волочения ребенка за руку, грубые “ласковые” объятия!

Чувство слабости вызывает почтение к силе; каждый, уже не только взрослый, но и ребенок постарше, посильнее, может выразить в грубой форме неудовольствие, подкрепить требование силой, заставить слушаться: может безнаказанно обидеть.

Мы учим на собственном примере пренебрежительно относиться к тому, что слабее. Плохая наука, мрачное предзнаменование.

Цветок – предвестник будущего плода, цыпленок станет курицей-несушкой, телка будет давать молоко. А до тех пор – старания, траты и забота – убережешь ли, не подведет ли?

Все растущее вызывает тревогу, долго ведь приходится ждать; может быть, и будет опорой старости, и воздаст сторицею. Но жизнь знает засухи, заморозки и град, которые побивают и губят жатву.

Мы ждем предзнаменований, хотим предугадать, оградить: тревожное ожидание того, что будет, усиливает пренебрежение к тому, что есть.

Мала рыночная стоимость несозревшего. Лишь перед законом и богом цвет яблони стоит столько же, что и плод, и зеленые всходы – сколько спелые нивы.

Мы пестуем, заслоняем от бед, кормим и обучаем. Ребенок получает все без забот; чем он был бы без нас, которым всем обязан?

Исключительно, единственно и все – мы.

Зная путь к успеху, мы указываем и советуем. Развиваем достоинства, подавляем недостатки. Направляем, поправляем, приучаем. Он – ничто, мы – всё.

Мы распоряжаемся и требуем послушания.

Морально и юридически ответственные, знающие и предвидящие, мы единственные судьи поступков, душевных движений, мыслей и намерений ребенка.

Мы поручаем и проверяем выполнение по нашему хотению и разумению – наши дети, наша собственность – руки прочь!

(Правда, кое-что изменилось. Уже не только воля и исключительный авторитет семьи – еще осторожный, но уже общественный контроль. Слегка, незаметно.)

Нищий распоряжается милостыней как заблагорассудится, а у ребенка нет ничего своего, он должен отчитываться за каждый даром полученный в личное пользование предмет.

Нельзя порвать, сломать, запачкать, нельзя подарить, нельзя с пренебрежением отвергнуть. Ребенок должен принять и быть довольным. Все в назначенное время и в назначенном месте, благоразумно и согласно предназначению.

Может быть, поэтому он так ценит ничего не стоящие пустячки, которые вызывают у нас удивление и жалость: разный хлам – единственная по-настоящему собственность и богатство – шнурок, коробок, бусинки.

Взамен за эти блага ребенок должен уступать, заслуживать хорошим поведением – выпроси или вымани, но только не требуй! Ничто ему не причитается, мы даем добровольно. (Возникает печальная аналогия: подруга богача.)

Из-за нищеты ребенка и милости материальной зависимости отношение взрослых к детям аморально.

Мы пренебрегаем ребенком, ибо он не знает, не догадывается, не предчувствует. Не знает трудностей и сложности жизни взрослых, не знает, откуда наши подъемы и упадки и усталость, что нас лишает покоя и портит нам настроение; не знает зрелых поражений и банкротств. Легко отвлечь внимание наивного ребенка, обмануть, утаить от него.

Он думает, что жизнь проста и легка. Есть папа, есть мама; отец зарабатывает, мама покупает. Ребенок не знает ни измены долгу, ни приемов борьбы взрослых за свое и не свое.

Свободный от материальных забот, от соблазнов и от сильных потрясений, он не может о них и судить. Мы его разгадываем моментально, пронзаем насквозь небрежным взглядом, без предварительного следствия раскрываем неуклюжие хитрости.

А быть может, мы обманываемся, видя в ребенке лишь то, что хотим видеть?

Быть может, он прячется от нас, быть может, втайне страдает?

Мы опустошаем горы, вырубаем деревья, истребляем диких зверей. Там, где раньше были дебри и топи, все многочисленнее селения. Мы насаждаем человека на новых землях.

Нами покорен мир, нам служат и зверь, и железо; порабощены цветные расы, определены в общих чертах взаимоотношения наций и задобрены массы. Далеко еще до справедливых порядков, больше на свете обид и мытарств.

Несерьезными кажутся ребячьи сомнения и протесты.

Светлый ребячий демократизм не знает иерархии. Прежде времени печалит ребенка пот батрака и голодный ровесник, злая доля Савраски и зарезанной курицы. Близки ему собака и птица, ровня – бабочка и цветок, в камушке и ракушке он видит брата. Чуждый высокомерию выскочки, ребенок не знает, что душа только у человека.

Мы пренебрегаем ребенком, ведь впереди у него много часов жизни.

Чувствуем тяжесть наших шагов, неповоротливость корыстных движений, скупость восприятий и переживаний. А ребенок бегает и прыгает, смотрит на что попало, удивляется и расспрашивает; легкомысленно льет слезы и щедро радуется.

Ценен погожий осенний день, когда солнце редкость, а весной и так зелено. Хватит и кое-как, мало ему для счастья надо, стараться не к чему. Мы поспешно и небрежно отделываемся от ребенка. Презираем многообразие его жизни и радость, которую ему легко дать.

Это у нас убегают важные минуты и годы; у него время терпит, успеет еще, подождет.

Ребенок не солдат, не обороняет родину, хотя вместе с ней и страдает.

С его мнением нет нужды считаться, не избиратель: не заявляет, не требует, не грозит.

Слабый, маленький, бедный, зависящий – ему еще только быть гражданином.

Снисходительное ли, резкое ли, грубое ли, а все – пренебрежение.

Сопляк, еще ребенок – будущий человек, не сегодняшний. По-настоящему он еще только будет.

Присматривать, ни на минуту не сводить глаз. Присматривать, не оставлять одного. Присматривать, не отходить ни на шаг.

Упадет, ударится, порежется, испачкается, прольет, порвет, сломает, испортит, засунет куда-нибудь, потеряет, подожжет, впустит в дом вора. Повредит себе, нам, покалечит себя, нас, товарища по игре.

Надзирать – никаких самостоятельных начинаний – полное право контроля и критики.

Не знает, сколько и чего ему есть, сколько и когда ему пить, не знает границ своих сил. Стало быть, стоять на страже диеты, сна, отдыха.

Как долго? С какого времени? Всегда. С возрастом недоверие к ребенку принимает иной характер, но не уменьшается, а даже возрастает.

Ребенок не различает, что важно, а что неважно. Чужды ему порядок, систематический труд. Рассеянный, он забудет, пренебрежет, упустит. Не знает, что своим будущим за все ответит.

Мы должны наставлять, направлять, приучать, подавлять, сдерживать, исправлять, предостерегать, предотвращать, прививать, преодолевать.

Преодолевать капризы, прихоти, упрямство.

Прививать осторожность, осмотрительность, опасения и беспокойство, умение предвидеть и даже предчувствовать.

Мы, опытные, знаем, сколько вокруг опасностей, засад, ловушек, роковых случайностей и катастроф.

Знаем, что и величайшая осторожность не дает полной гарантии – и тем более мы подозрительны: чтобы иметь чистую совесть, и случись беда, так хоть не в чем было себя упрекнуть.

Мил ему азарт шалостей, удивительно, как он льнет именно к дурному. Охотно слушает дурные нашептывания, следует самым плохим примерам.

Портится легко, а исправить трудно.

Мы ему желаем добра, хотим облегчить; весь свой опыт отдаем без остатка: протяни только руку – готовое! Знаем, что вредно детям, помним, что повредило нам самим, пусть хоть он избежит этого, не узнает, не испытает.

“Помни, знай, пойми”.

“Сам убедишься, сам увидишь”.

Не слушает! Словно нарочно, словно назло.

Приходится следить, чтобы послушался, приходится следить, чтобы выполнил. Сам он явно стремится ко всему дурному, выбирает худший, опасный путь.

Право на уважение

Есть как бы две жизни: одна – важная и почтенная, а другая – снисходительно нами допускаемая, менее ценная. Мы говорим: будущий человек, будущий работник, будущий гражданин. Что они еще только будут, что потом начнут по-настоящему, что всерьез это лишь в будущем. А пока милостиво позволяем им путаться под ногами, но удобнее нам без них.

Нет! Дети были, и дети будут. Дети не захватили нас врасплох и ненадолго. Дети – не мимоходом встреченный знакомый, которого можно наспех обойти, отделавшись улыбкой и поклоном.

Дети составляют большой процент человечества, населения, нации, жителей, сограждан – они наши верные друзья. Есть, были и будут.

Существует ли жизнь в шутку? Нет, детский возраст – долгие, важные годы в жизни человека.

Жестокие законы Древней Греции и Рима позволяют убить ребенка. В средние века рыбаки вылавливают из рек неводом тела утопленных младенцев. В XVII веке в Париже детей постарше продают нищим, а малышей у собора Парижской Богоматери раздают даром. Это еще очень недавно! И по сей день ребенка бросают, когда он помеха.

Растет число внебрачных, подкинутых, беспризорных, эксплуатируемых, развращаемых, истязуемых детей. Закон защищает их, но в достаточной ли мере? Многое изменилось на свете; старые законы требуют пересмотра.

Мы разбогатели. Мы пользуемся уже плодами не только своего труда. Мы наследники, акционеры, совладельцы громадного состояния. Сколько у нас городов, зданий, фабрик, копей, гостиниц, театров! Сколько на рынках товаров, сколько кораблей их перевозит. Налетают потребители и просят продать.

Подведем баланс, сколько из общей суммы причитается ребенку, сколько падает на его долю не из милости, не как подаяние. Проверим на совесть, сколько мы выделяем в пользование ребячьему народу, малорослой нации, закрепощенному классу. Чему равно наследство и каким обязан быть дележ; не лишили ли мы, нечестные опекуны, детей их законной доли – не экспроприировали ли?

Тесно детям, душно, скучно, бедная у них, суровая жизнь.

Мы ввели всеобщее обучение, принудительную умственную работу; существует запись и школьная рекрутчина. Мы взвалили на ребенка труд согласования противоположных интересов двух параллельных авторитетов.

Школа требует, а родители дают неохотно. Конфликты между семьей и школой ложатся всей тяжестью на ребенка. Родители солидаризуются с не всегда справедливыми обвинениями ребенка школой, чтобы избавить себя от навязываемой ею над ним опеки.

Солдатская учеба тоже лишь подготовка ко дню, когда призовут солдата к подвигу; но ведь государство солдата обеспечивает всем. Государство дает ему крышу над головой и пищу; мундир, карабин и денежное довольствие являются правом его, не милостыней.

А ребенок, подлежа обязательному всеобщему обучению, должен просить подаяния у родителей или общины.

Женевские законодатели спутали обязанности и права; тон декларации не требование, а увещание: воззвание к доброй воле, просьба о благосклонности.

Школа создает ритм часов, дней и лет. Школьные работники должны удовлетворять сегодняшние нужды юных граждан. Ребе-нок – существо разумное, он хорошо знает потребности, трудности и помехи своей жизни. Не деспотичные распоряжения, не на-вязанная дисциплина, не недоверчивый контроль, а тактичная договоренность, вера в опыт, сотрудничество и совместная жизнь!

Ребенок не глуп; дураков среди них не больше, чем среди взрослых! Облаченные в пурпурную мантию лет, как часто мы навязываем бессмысленные, не-критичные, невыполнимые предписания! В изумлении останавливается подчас разумный ребе-нок перед агрессией язвительной седовласой глупости.

У ребенка есть будущее, но есть и прошлое: памятные события, воспоминания и много часов самых доподлинных одиноких размышлений. Так же как и мы – не иначе – он помнит и забывает, ценит и недооценивает, логично рассуждает и ошибается, если не знает. Осмотрительно верит и сомневается.

Ребенок – иностранец, он не понимает языка, не знает направления улиц, не знает законов и обычаев. Порой предпочитает осмотреться сам; трудно – попросит указания и совета. Необходим гид, который вежливо ответит на вопросы.

Уважайте его незнание!

Человек злой, аферист, негодяй воспользуется незнанием иностранца и ответит невразумительно, умышленно вводя в заблуждение. Грубиян буркнет себе под нос. Нет, мы не доброжелательно осведомляем, а грыземся и лаемся с детьми – отчитываем, выговариваем, наказываем.

Как плачевно убоги были бы знания ребенка, не приобрети он их от ровесников, не подслушай, не выкради из слов и разговоров взрослых.

Уважайте труд познания!

Уважайте неудачи и слезы!

Не только порванный чулок, но и поцарапанное колено, не только разбитый стакан, но и порезанный палец, синяк, шишку – а значит, боль.

Клякса в тетрадке – это несчастный случай, неприятность, неудача.

“Когда папа прольет чай, мамочка говорит: “Ничего”, а мне всегда попадает”.

Непривычные к боли, обиде, несправедливости, дети глубоко страдают и потому чаще плачут, но даже слезы ребенка вызывают шутливые замечания, кажутся менее важными, сердят.

“Ишь, распищался, ревет, скулит, нюни распустил”.

(Букет слов из словаря взрослых, изобретенный для детского пользования.)

Слезы упрямства и каприза – это слезы бессилия и бунта, отчаянная попытка протеста, призыв на помощь, жалобы на халатность опеки, свидетельство того, что детей неразумно стесняют и принуждают, проявление плохого самочувствия и всегда -страдание.

Уважайте собственность ребенка и его бюджет. Ребенок де-лит с взрослыми материальные заботы семьи, болезненно чувствует нехватки, сравнивает свою бедность с обеспеченностью соученика, беспокоится из-за несчастных грошей, на которые разоряет семью. Он не желает быть обузой.

А что делать, когда нужно и шапку, и книжку, и на кино; тетрадку, если она исписалась, и карандаш, если его взяли или потерялся; а ведь хотелось бы и дать что-либо на память близкому другу, и купить пирожное, и одолжить соученику. Столько существенных нужд, желаний и искушений – и нет!

Не вопиет ли факт, что в судах для малолетних преобладают именно дела о кражах? Недооценка бюджета ребенка мстит за себя – и наказания не помогут. Собственность ребенка – это не хлам, а нищенски убогие материал и орудие труда, надежды и воспоминания.

Не мнимые, а подлинные сегодняшние заботы и беспокойства, горечь и разочарования юных лет.

Ребенок растет. Интенсивнее жизнь, чаще дыхание, живее пульс, ребенок строит себя – его все больше и больше; глубже врастает в жизнь. Растет днем и ночью, и когда спит, и когда бодрствует, и когда весел и когда печален, когда шалит и когда стоит перед тобой и кается.

Бывают весны удвоенного труда развития и затишья осени. Вот разрастается костяк, и сердце не поспевает; то недостаток, то избыток; иной химизм угасающих и развивающихся желез, иные неожиданности и беспокойство.

То ему надо бегать – так, как дышать, – бороться, поднимать тяжести, добывать; то затаиться, грезить, предаться грустным воспоминаниям. Попеременно то закалка, то жажда покоя, тепла и удобства. То сильное стремление действовать, то апатия.

Усталость, недомогание (боль, простуда), жарко, холодно, сонливость, голод, жажда, недостаток чего-либо или избыток, плохое самочувствие – все это не каприз и не школьная отговорка.

Уважайте тайны и отклонения тяжелой работы роста!

Уважайте текущий час и сегодняшний день! Как ребенок сумеет жить завтра, если мы не да- ем ему жить сегодня сознательной, ответственной жизнью?

Не топтать, не помыкать, не отдавать в рабство завтрашнему дню, не остужать, не спешить и не гнать.

Уважайте каждую отдельную минуту, ибо умрет она и никогда не повторится, и это всегда всерьез; раненая – станет кровоточить, убитая – тревожить призраком дурных воспоминаний.

Позволим детям упиваться радостью утра и верить. Именно так хочет ребенок. Ему не жаль времени на сказку, на беседу с собакой, на игру в мяч, на подробное рассматривание картинки, на перерисовку буквы, и все это любовно. Он прав.

Мы наивно боимся смерти, не сознавая, что жизнь – это хоровод умирающих и вновь рождающихся мгновений. Год – это лишь попытка понять вечность по-будничному. Мир длится столько, сколько улыбка или вздох. Мать хочет воспитать ребенка. Не дождется! Снова и снова иная женщина иного встречает и провожает человека.

Мы неумело делим годы на более зрелые и менее зрелые; а ведь нет незрелого сегодня, нет никакой возрастной иерархии, никаких низших и высших рангов боли и радости, надежды и разочарований.

Играю ли я или говорю с ребенком – переплелись две одинаково зрелые минуты моей и его жизни; и в толпе детей я всегда на мгновение встречаю и провожаю взглядом и улыбкой какого-нибудь ребенка. Сержусь ли, мы опять вместе – только моя злая мстительная минута насилует его важную и зрелую минуту жизни.

Отрекаться во имя завтра? А чем оно так заманчиво? Мы всегда расписываем его слишком яркими красками. Сбывается предсказание: валится крыша, ибо не уделено должного внимания фундаменту здания.

Список литературы

Журнал “Основы безопасности жизнедеятельности” №6 2000 г.


www.neuch.ru

Как любить ребенка


Как любить ребенка

Он – ничто, мы – всё

С ранних лет мы растем в сознании, что большое – важнее, чем малое.

– Я большой, – радуется ребенок, когда его ставят на стол.

– Я выше тебя, – отмечает он с чувством гордости, меряясь с ровесником.

Неприятно вставать на цыпочки и не дотянуться, трудно мелкими шажками поспевать за взрослым, из крохотной ручонки выскальзывает стакан. Неловко и с трудом влезает ребенок на стул, в коляску, на лестницу; не может достать дверную ручку, посмотреть в окно, что-либо снять или повесить, потому что высоко. В толпе заслоняют его, не заметят и толкнут. Неудобно, неприятно быть маленьким.

Уважение и восхищение вызывает большое, то, что занимает много места. Маленький же повседневен, неинтересен. Маленькие люди – маленькие и потребности, радости и печали.

Производят впечатление – большой город, высокие горы, большие деревья. Мы говорим:

– Великий подвиг, великий человек. А ребенок мал, легок, не чувствуешь его в руках. Мы должны наклониться к нему, нагнуться.

А что еще хуже, ребенок слаб.

Мы можем его поднять, подбросить вверх, усадить против воли, можем насильно остановить на бегу, свести на нет его усилия.

Всякий раз, когда он не слушается, у меня про запас есть сила. Я говорю: “Не уходи, не тронь, подвинься, отдай”. И он знает, что обязан уступить; а ведь сколько раз пытается ослушаться, прежде чем поймет, сдастся, покорится!

Кто и когда, в каких исключительных условиях осмелится толкнуть, тряхнуть, ударить взрослого? А какими обычными и невинными кажутся нам наши шлепки, волочения ребенка за руку, грубые “ласковые” объятия!

Чувство слабости вызывает почтение к силе; каждый, уже не только взрослый, но и ребенок постарше, посильнее, может выразить в грубой форме неудовольствие, подкрепить требование силой, заставить слушаться: может безнаказанно обидеть.

Мы учим на собственном примере пренебрежительно относиться к тому, что слабее. Плохая наука, мрачное предзнаменование.

Цветок – предвестник будущего плода, цыпленок станет курицей-несушкой, телка будет давать молоко. А до тех пор – старания, траты и забота – убережешь ли, не подведет ли?

Все растущее вызывает тревогу, долго ведь приходится ждать; может быть, и будет опорой старости, и воздаст сторицею. Но жизнь знает засухи, заморозки и град, которые побивают и губят жатву.

Мы ждем предзнаменований, хотим предугадать, оградить: тревожное ожидание того, что будет, усиливает пренебрежение к тому, что есть.

Мала рыночная стоимость несозревшего. Лишь перед законом и богом цвет яблони стоит столько же, что и плод, и зеленые всходы – сколько спелые нивы.

Мы пестуем, заслоняем от бед, кормим и обучаем. Ребенок получает все без забот; чем он был бы без нас, которым всем обязан?

Исключительно, единственно и все – мы.

Зная путь к успеху, мы указываем и советуем. Развиваем достоинства, подавляем недостатки. Направляем, поправляем, приучаем. Он – ничто, мы – всё.

Мы распоряжаемся и требуем послушания.

Морально и юридически ответственные, знающие и предвидящие, мы единственные судьи поступков, душевных движений, мыслей и намерений ребенка.

Мы поручаем и проверяем выполнение по нашему хотению и разумению – наши дети, наша собственность – руки прочь!

(Правда, кое-что изменилось. Уже не только воля и исключительный авторитет семьи – еще осторожный, но уже общественный контроль. Слегка, незаметно.)

Нищий распоряжается милостыней как заблагорассудится, а у ребенка нет ничего своего, он должен отчитываться за каждый даром полученный в личное пользование предмет.

Нельзя порвать, сломать, запачкать, нельзя подарить, нельзя с пренебрежением отвергнуть. Ребенок должен принять и быть довольным. Все в назначенное время и в назначенном месте, благоразумно и согласно предназначению.

Может быть, поэтому он так ценит ничего не стоящие пустячки, которые вызывают у нас удивление и жалость: разный хлам – единственная по-настоящему собственность и богатство – шнурок, коробок, бусинки.

Взамен за эти блага ребенок должен уступать, заслуживать хорошим поведением – выпроси или вымани, но только не требуй! Ничто ему не причитается, мы даем добровольно. (Возникает печальная аналогия: подруга богача.)

Из-за нищеты ребенка и милости материальной зависимости отношение взрослых к детям аморально.

Мы пренебрегаем ребенком, ибо он не знает, не догадывается, не предчувствует. Не знает трудностей и сложности жизни взрослых, не знает, откуда наши подъемы и упадки и усталость, что нас лишает покоя и портит нам настроение; не знает зрелых поражений и банкротств. Легко отвлечь внимание наивного ребенка, обмануть, утаить от него.

Он думает, что жизнь проста и легка. Есть папа, есть мама; отец зарабатывает, мама покупает. Ребенок не знает ни измены долгу, ни приемов борьбы взрослых за свое и не свое.

Свободный от материальных забот, от соблазнов и от сильных потрясений, он не может о них и судить. Мы его разгадываем моментально, пронзаем насквозь небрежным взглядом, без предварительного следствия раскрываем неуклюжие хитрости.

А быть может, мы обманываемся, видя в ребенке лишь то, что хотим видеть?

Быть может, он прячется от нас, быть может, втайне страдает?

Мы опустошаем горы, вырубаем деревья, истребляем диких зверей. Там, где раньше были дебри и топи, все многочисленнее селения. Мы насаждаем человека на новых землях.

Нами покорен мир, нам служат и зверь, и железо; порабощены цветные расы, определены в общих чертах взаимоотношения наций и задобрены массы. Далеко еще до справедливых порядков, больше на свете обид и мытарств.

Несерьезными кажутся ребячьи сомнения и протесты.

Светлый ребячий демократизм не знает иерархии. Прежде времени печалит ребенка пот батрака и голодный ровесник, злая доля Савраски и зарезанной курицы. Близки ему собака и птица, ровня – бабочка и цветок, в камушке и ракушке он видит брата. Чуждый высокомерию выскочки, ребенок не знает, что душа только у человека.

Мы пренебрегаем ребенком, ведь впереди у него много часов жизни.

Чувствуем тяжесть наших шагов, неповоротливость корыстных движений, скупость восприятий и переживаний. А ребенок бегает и прыгает, смотрит на что попало, удивляется и расспрашивает; легкомысленно льет слезы и щедро радуется.

Ценен погожий осенний день, когда солнце редкость, а весной и так зелено. Хватит и кое-как, мало ему для счастья надо, стараться не к чему. Мы поспешно и небрежно отделываемся от ребенка. Презираем многообразие его жизни и радость, которую ему легко дать.

Это у нас убегают важные минуты и годы; у него время терпит, успеет еще, подождет.

Ребенок не солдат, не обороняет родину, хотя вместе с ней и страдает.

С его мнением нет нужды считаться, не избиратель: не заявляет, не требует, не грозит.

Слабый, маленький, бедный, зависящий – ему еще только быть гражданином.

Снисходительное ли, резкое ли, грубое ли, а все – пренебрежение.

Сопляк, еще ребенок – будущий человек, не сегодняшний. По-настоящему он еще только будет.

Присматривать, ни на минуту не сводить глаз. Присматривать, не оставлять одного. Присматривать, не отходить ни на шаг.

Упадет, ударится, порежется, испачкается, прольет, порвет, сломает, испортит, засунет куда-нибудь, потеряет, подожжет, впустит в дом вора. Повредит себе, нам, покалечит себя, нас, товарища по игре.

Надзирать – никаких самостоятельных начинаний – полное право контроля и критики.

Не знает, сколько и чего ему есть, сколько и когда ему пить, не знает границ своих сил. Стало быть, стоять на страже диеты, сна, отдыха.

Как долго? С какого времени? Всегда. С возрастом недоверие к ребенку принимает иной характер, но не уменьшается, а даже возрастает.

Ребенок не различает, что важно, а что неважно. Чужды ему порядок, систематический труд. Рассеянный, он забудет, пренебрежет, упустит. Не знает, что своим будущим за все ответит.

Мы должны наставлять, направлять, приучать, подавлять, сдерживать, исправлять, предостерегать, предотвращать, прививать, преодолевать.

Преодолевать капризы, прихоти, упрямство.

Прививать осторожность, осмотрительность, опасения и беспокойство, умение предвидеть и даже предчувствовать.

Мы, опытные, знаем, сколько вокруг опасностей, засад, ловушек, роковых случайностей и катастроф.

Знаем, что и величайшая осторожность не дает полной гарантии – и тем более мы подозрительны: чтобы иметь чистую совесть, и случись беда, так хоть не в чем было себя упрекнуть.

Мил ему азарт шалостей, удивительно, как он льнет именно к дурному. Охотно слушает дурные нашептывания, следует самым плохим примерам.

Портится легко, а исправить трудно.

Мы ему желаем добра, хотим облегчить; весь свой опыт отдаем без остатка: протяни только руку – готовое! Знаем, что вредно детям, помним, что повредило нам самим, пусть хоть он избежит этого, не узнает, не испытает.

“Помни, знай, пойми”.

“Сам убедишься, сам увидишь”.

Не слушает! Словно нарочно, словно назло.

Приходится следить, чтобы послушался, приходится следить, чтобы выполнил. Сам он явно стремится ко всему дурному, выбирает худший, опасный путь.

Право на уважение

Есть как бы две жизни: одна – важная и почтенная, а другая – снисходительно нами допускаемая, менее ценная. Мы говорим: будущий человек, будущий работник, будущий гражданин. Что они еще только будут, что потом начнут по-настоящему, что всерьез это лишь в будущем. А пока милостиво позволяем им путаться под ногами, но удобнее нам без них.

Нет! Дети были, и дети будут. Дети не захватили нас врасплох и ненадолго. Дети – не мимоходом встреченный знакомый, которого можно наспех обойти, отделавшись улыбкой и поклоном.

Дети составляют большой процент человечества, населения, нации, жителей, сограждан – они наши верные друзья. Есть, были и будут.

Существует ли жизнь в шутку? Нет, детский возраст – долгие, важные годы в жизни человека.

Жестокие законы Древней Греции и Рима позволяют убить ребенка. В средние века рыбаки вылавливают из рек неводом тела утопленных младенцев. В XVII веке в Париже детей постарше продают нищим, а малышей у собора Парижской Богоматери раздают даром. Это еще очень недавно! И по сей день ребенка бросают, когда он помеха.

Растет число внебрачных, подкинутых, беспризорных, эксплуатируемых, развращаемых, истязуемых детей. Закон защищает их, но в достаточной ли мере? Многое изменилось на свете; старые законы требуют пересмотра.

Мы разбогатели. Мы пользуемся уже плодами не только своего труда. Мы наследники, акционеры, совладельцы громадного состояния. Сколько у нас городов, зданий, фабрик, копей, гостиниц, театров! Сколько на рынках товаров, сколько кораблей их перевозит. Налетают потребители и просят продать.

Подведем баланс, сколько из общей суммы причитается ребенку, сколько падает на его долю не из милости, не как подаяние. Проверим на совесть, сколько мы выделяем в пользование ребячьему народу, малорослой нации, закрепощенному классу. Чему равно наследство и каким обязан быть дележ; не лишили ли мы, нечестные опекуны, детей их законной доли – не экспроприировали ли?

Тесно детям, душно, скучно, бедная у них, суровая жизнь.

Мы ввели всеобщее обучение, принудительную умственную работу; существует запись и школьная рекрутчина. Мы взвалили на ребенка труд согласования противоположных интересов двух параллельных авторитетов.

Школа требует, а родители дают неохотно. Конфликты между семьей и школой ложатся всей тяжестью на ребенка. Родители солидаризуются с не всегда справедливыми обвинениями ребенка школой, чтобы избавить себя от навязываемой ею над ним опеки.

Солдатская учеба тоже лишь подготовка ко дню, когда призовут солдата к подвигу; но ведь государство солдата обеспечивает всем. Государство дает ему крышу над головой и пищу; мундир, карабин и денежное довольствие являются правом его, не милостыней.

А ребенок, подлежа обязательному всеобщему обучению, должен просить подаяния у родителей или общины.

Женевские законодатели спутали обязанности и права; тон декларации не требование, а увещание: воззвание к доброй воле, просьба о благосклонности.

Школа создает ритм часов, дней и лет. Школьные работники должны удовлетворять сегодняшние нужды юных граждан. Ребе-нок – существо разумное, он хорошо знает потребности, трудности и помехи своей жизни. Не деспотичные распоряжения, не на-вязанная дисциплина, не недоверчивый контроль, а тактичная договоренность, вера в опыт, сотрудничество и совместная жизнь!

Ребенок не глуп; дураков среди них не больше, чем среди взрослых! Облаченные в пурпурную мантию лет, как часто мы навязываем бессмысленные, не-критичные, невыполнимые предписания! В изумлении останавливается подчас разумный ребе-нок перед агрессией язвительной седовласой глупости.

У ребенка есть будущее, но есть и прошлое: памятные события, воспоминания и много часов самых доподлинных одиноких размышлений. Так же как и мы – не иначе – он помнит и забывает, ценит и недооценивает, логично рассуждает и ошибается, если не знает. Осмотрительно верит и сомневается.

Ребенок – иностранец, он не понимает языка, не знает направления улиц, не знает законов и обычаев. Порой предпочитает осмотреться сам; трудно – попросит указания и совета. Необходим гид, который вежливо ответит на вопросы.

Уважайте его незнание!

Человек злой, аферист, негодяй воспользуется незнанием иностранца и ответит невразумительно, умышленно вводя в заблуждение. Грубиян буркнет себе под нос. Нет, мы не доброжелательно осведомляем, а грыземся и лаемся с детьми – отчитываем, выговариваем, наказываем.

Как плачевно убоги были бы знания ребенка, не приобрети он их от ровесников, не подслушай, не выкради из слов и разговоров взрослых.

Уважайте труд познания!

Уважайте неудачи и слезы!

Не только порванный чулок, но и поцарапанное колено, не только разбитый стакан, но и порезанный палец, синяк, шишку – а значит, боль.

Клякса в тетрадке – это несчастный случай, неприятность, неудача.

“Когда папа прольет чай, мамочка говорит: “Ничего”, а мне всегда попадает”.

Непривычные к боли, обиде, несправедливости, дети глубоко страдают и потому чаще плачут, но даже слезы ребенка вызывают шутливые замечания, кажутся менее важными, сердят.

“Ишь, распищался, ревет, скулит, нюни распустил”.

(Букет слов из словаря взрослых, изобретенный для детского пользования.)

Слезы упрямства и каприза – это слезы бессилия и бунта, отчаянная попытка протеста, призыв на помощь, жалобы на халатность опеки, свидетельство того, что детей неразумно стесняют и принуждают, проявление плохого самочувствия и всегда -страдание.

Уважайте собственность ребенка и его бюджет. Ребенок де-лит с взрослыми материальные заботы семьи, болезненно чувствует нехватки, сравнивает свою бедность с обеспеченностью соученика, беспокоится из-за несчастных грошей, на которые разоряет семью. Он не желает быть обузой.

А что делать, когда нужно и шапку, и книжку, и на кино; тетрадку, если она исписалась, и карандаш, если его взяли или потерялся; а ведь хотелось бы и дать что-либо на память близкому другу, и купить пирожное, и одолжить соученику. Столько существенных нужд, желаний и искушений – и нет!

Не вопиет ли факт, что в судах для малолетних преобладают именно дела о кражах? Недооценка бюджета ребенка мстит за себя – и наказания не помогут. Собственность ребенка – это не хлам, а нищенски убогие материал и орудие труда, надежды и воспоминания.

Не мнимые, а подлинные сегодняшние заботы и беспокойства, горечь и разочарования юных лет.

Ребенок растет. Интенсивнее жизнь, чаще дыхание, живее пульс, ребенок строит себя – его все больше и больше; глубже врастает в жизнь. Растет днем и ночью, и когда спит, и когда бодрствует, и когда весел и когда печален, когда шалит и когда стоит перед тобой и кается.

Бывают весны удвоенного труда развития и затишья осени. Вот разрастается костяк, и сердце не поспевает; то недостаток, то избыток; иной химизм угасающих и развивающихся желез, иные неожиданности и беспокойство.

То ему надо бегать – так, как дышать, – бороться, поднимать тяжести, добывать; то затаиться, грезить, предаться грустным воспоминаниям. Попеременно то закалка, то жажда покоя, тепла и удобства. То сильное стремление действовать, то апатия.

Усталость, недомогание (боль, простуда), жарко, холодно, сонливость, голод, жажда, недостаток чего-либо или избыток, плохое самочувствие – все это не каприз и не школьная отговорка.

Уважайте тайны и отклонения тяжелой работы роста!

Уважайте текущий час и сегодняшний день! Как ребенок сумеет жить завтра, если мы не да- ем ему жить сегодня сознательной, ответственной жизнью?

Не топтать, не помыкать, не отдавать в рабство завтрашнему дню, не остужать, не спешить и не гнать.

Уважайте каждую отдельную минуту, ибо умрет она и никогда не повторится, и это всегда всерьез; раненая – станет кровоточить, убитая – тревожить призраком дурных воспоминаний.

Позволим детям упиваться радостью утра и верить. Именно так хочет ребенок. Ему не жаль времени на сказку, на беседу с собакой, на игру в мяч, на подробное рассматривание картинки, на перерисовку буквы, и все это любовно. Он прав.

Мы наивно боимся смерти, не сознавая, что жизнь – это хоровод умирающих и вновь рождающихся мгновений. Год – это лишь попытка понять вечность по-будничному. Мир длится столько, сколько улыбка или вздох. Мать хочет воспитать ребенка. Не дождется! Снова и снова иная женщина иного встречает и провожает человека.

Мы неумело делим годы на более зрелые и менее зрелые; а ведь нет незрелого сегодня, нет никакой возрастной иерархии, никаких низших и высших рангов боли и радости, надежды и разочарований.

Играю ли я или говорю с ребенком – переплелись две одинаково зрелые минуты моей и его жизни; и в толпе детей я всегда на мгновение встречаю и провожаю взглядом и улыбкой какого-нибудь ребенка. Сержусь ли, мы опять вместе – только моя злая мстительная минута насилует его важную и зрелую минуту жизни.

Отрекаться во имя завтра? А чем оно так заманчиво? Мы всегда расписываем его слишком яркими красками. Сбывается предсказание: валится крыша, ибо не уделено должного внимания фундаменту здания.

Список литературы

Журнал “Основы безопасности жизнедеятельности” №6 2000 г.

Для подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://www.school-obz.org/

coolreferat.com

Реферат – Корчак Януш Как любить ребенка

Корчак Януш Как любить ребенка
Януш Корчак

Как любить ребенка

“Сыном мне стала идея служения детям…”

Перевод с польского Е. Зениной и Э. Тареевой

То, чего нам так не хватает…

А не хватает нам любви к детям. Не хватает самоотверженности родительской, педагогической. Не хватает сыновней, дочерней любви.

Есть простая поговорка: как аукнется, так и откликнется. Сколько положишь, столько и получишь. Верные вроде бы формулы. Только если следовать лишь им, добьешься одного воспроизводства. Для сеятеля это просто беда, когда зерна он снимет ровно столько же, сколько посеял. Пахарь должен получить прибавок, только тогда он выживет, прокормит свою семью. Так же точно и общество должно бы существовать. Прогресс состоит из прибавок, которые дают поколения, “посеянные” их родителями и наставниками. Конечно, прибавок этот есть, но в каких пространствах? В пространстве человеческих знаний, конечно. В области технологий. А как с духовностью? Увы, в этой тонкой сфере воспроизводства мы радуемся даже простому отклику на ауканье. И слишком часто замечаем простые потери: не больше, нет, а меньше становится доброты, милосердности. Грубее и жестче отношения между самыми добрыми вроде бы людьми. Исполнение долга в межчеловеческих отношениях уступает служебным обязанностям-там человек и обязательнее, и профессиональнее. А любовь к детям стала напоминать любовь к собственному имуществу. Впрочем, имущество порой дороже людей… Что может быть печальней и горше! Давно замечено: и лучшие, и худшие стороны человека выявляет беда. Януш Корчак не только последние месяцы своего бытия, но всю предыдущую жизнь стоял рядом с бедой, точнее, жил в ее гуще. Сиротство, эта библейски древняя форма человеческого одиночества, требует сострадания и соучастия, самоотверженной и терпеливой любви настоящих стоиков и гуманистов.

Януш Корчак первый из них, но не временем, пусть трагическим, измерено это первенство, а мерой его выбора, мерой честности.

Мера эта-смерть.

Не только поляки чтут выбор своего бессмертного учителя. Его имя внесено в святцы и мировой педагогики, и элементарной человеческой порядочности. И именно в его устах, под его пером в высшей степени правомерно звучит дидактическое, даже назидательное наставление:

как любить детей.

Эта небольшая книжка-своеобычный манифест гуманизма. Нестареющий завет, переданный в наши и грядущие времена из времен как будто от нас удаленных и в то же время совершенно похожих, потому что речь идет о любви к детям, а это ценность постоянная. Духовная комфортность делает человека толстокожим, совершает в его сознании странные подвижки, когда ценности мнимые застят свет, а ценности подлинные уходят обочь. Каждому рано или поздно воздается по заслугам, но часто-слишком поздно, когда ничего не исправишь, и в этом истоки многих человеческих драм. Те, кто воображает, будто доброта и любовь малозначимые, второстепенные качества, которые не помогают, а, напротив, даже вредят, допустим, при достижении карьеры, бывают наказаны на краю этой карьеры, а еще чаще – на краю собственной жизни-нелюбовью и недобротой окружающих.

И пусть же всякий, кто спохватится и заторопится вперед-от нелюбви к любви, от недоброты к доброте, припадет как к чистому итогу-к этой последней заповеди Януша Корчака.

Альберт Лиханов,

лауреат Международной премии

имени Януша Корчака

Ведь родиться-не то, что воскреснуть: могила отдаст нас, но не взглянет на нас, как мать.

^ “АНГЕЛ ЛИ”

Ребенок в семье

1.

Как, когда, сколько, почему?

Предчувствую множество вопросов, ждущих ответа, множество сомнений, требующих разрешения. И отвечаю:

– Не знаю.

Всякий раз, когда, отложив книгу, ты начнешь плести нить собственных размышлений,-книга достигла цели. Если же, в поисках точных указаний и рецептов лихорадочно листая страницы, ты досадуешь на их скудость, знай, что если и есть в этой книге советы и предписания, они появились не по авторской воле, а вопреки ей.

Я не знаю и не могу знать, как неизвестные мне родители в неизвестных мне условиях могут воспитывать неизвестного мне ребенка, подчеркиваю-могут, а не хотят, могут, а не должны.

“Не знаю”. Для науки это туманность, из которой возникают, из которой рождаются новые мысли, все более и более приближающиеся к истине.

“Не знаю”-для ума, не приученного к аналитическому мышлению, это пугающая пустота.

Я хочу, чтоб поняли и полюбили чудесное, полное жизни и ошеломляющих неожиданностей творческое “не знаю” современной науки о ребенке.

Я хочу, чтоб поняли: никакая книга, никакой врач не заменят собственной живой мысли, собственного внимательного взгляда.

Часто можно слышать, что материнство облагораживает женщину, что. только став матерью, она созревает духовно. Действительно, материнство ярким пламенем освещает задачи духовного бытия женщины, но их можно и не заметить, и трусливо откладывать на потом, и обижаться, что нельзя приобрести за деньги готового решения.

Велеть кому-нибудь продуцировать нужные тебе мысли-то же, что поручить сторонней женщине родить твоего ребенка. Существует категория мыслей, которые надо рождать самому, в муках, и они-то и есть самые ценные. Они решают, что ты, мать, дашь ребенку-грудь или вымя, воспитаешь его как человек или как самка, будешь руководить им или силой на вожжах тянуть за собою, будешь играть им, крошечным, и нежностью к нему восполнять ласки равнодушного или немилого мужа, а когда он подрастет, бросишь на произвол судьбы или станешь ломать.

2. Ты говоришь: “Мой ребенок”.

Когда, как не во время беременности, имеешь ты наибольшее право на это местоимение? Биение крохотного, как персиковая косточка, сердца-эхо твоего пульса. Твое дыхание дает ему кислород. В вас обоих течет общая кровь, и ни одна красная ее капля не знает, будет она твоей или его, или, вылившись, погибнет, как постоянная

дань тайне зачатия и рождения. Ломоть хлеба, который ты жуешь,строительный материал ног, на которых он будет бегать, кожи, которая будет его покрывать, глаз, которыми он будет видеть, мозга, в котором родится мысль, рук, которые он протянет к тебе, улыбки, с которой воскликнет:

“Мама!”

Вам обоим еще предстоит пережить решающую минуту: вы будете вместе страдать от боли. Удар колокола возвестит:

– Пора.

И сразу он, твой ребенок, объявит: я готов жить своей жизнью, и ты откликнешься: теперь ты можешь жить сам, живи же.

Сильными судорогами будешь ты гнать его из себя в мир, не думая о том, что ему больно, и он будет пробираться вперед, с силой и отвагой, не заботясь о том, что больно тебе.

Жестокий акт.

Нет. И ты, и он, вы вместе произведете сто тысяч невидимых глазу,

мелких, удивительно слаженных движений, чтобы, забирая свою часть из тебя, он не забрал больше, чем положено ему по закону, по вечному, всеобщему закону жизни.

– Мой ребенок.

Нет. Ни в месяцы беременности, ни в часы родов ребенок не бывает твоим.

3.

Ребенок, которого ты родила, весит 10 фунтов.

В нем восемь фунтов воды и горстка угля, кальция, азота, серы, фосфора, калия, железа. Ты родила восемь фунтов воды и два фунта пепла. Каждая капля твоего ребенка была дождинкой, снежинкой, мглой, росой, водой, мутью в городском канале. Каждый атом угля или азота связывался в миллионы разных веществ или разрушал эти соединения. Ты лишь собрала воедино то, что было.

Земля, повисшая в бесконечности.

До ближайшей звезды-Солнца-50 миллионов миль.

Диаметр маленькой нашей Земли 3000 миль огня с тонкой, всего лишь в 10 миль, остывшей оболочкой.

На тонкой скорлупе, заполненной огнем, посреди океанов-островки суши.

На суше, среди деревьев и кустов, мух, птиц, зверья-роятся люди.

Среди миллионов людей и ты произвела на свет нечто. Что же? Стебелек, пылинку-ничто.

Оно такое слабое, что его может убить бактерия, которая, если увеличить ее в 1000 раз, предстанет глазу как точка…

Но это ничто-плоть от плоти морской волны, ветра, молнии, солнца, Млечного Пути. Эта пылинка-в кровном родстве с колосом, травой, дубом, пальмой, птенчиком, львенком, жеребенком, щенком.

В ней заключено то, что чувствует, видит, страдает, радуется, любит, надеется, ненавидит, верит, сомневается, притягивает и отталкивает.

Эта пылинка обнимет мыслью- звезды и океаны, горы и пропасти,

все. Что есть содержание души, как не целая вселенная, только в иных масштабах?

Таково извечное противоречие человеческой натуры, которая возникает из праха и в которой живет Бог.

4.

Ты говоришь: “Мой ребенок”.

Нет, это ребенок всех-матери и отца, дедов и прадедов.

Чье-то далекое я, спавшее среди предков, чей-то истлевший, давно забытый голос вдруг зазвенел в твоем ребенке.

Триста лет назад, во время войны или мира, в калейдоскопе перекрещивающихся рас, народов, классов кто-то овладел кем-то-по обоюдному согласию ли, насильно ли, в минуту вожделенья ли, любовного упоения ли, обманул ли, соблазнил ли,-никто не знает кто, когда, как, но Бог записал это в книге судеб, и антрополог уже гадает по форме его черепа или цвету волос.

Иной раз впечатлительный ребенок выдумывает, что он-подкидыш,

чужой в родительском доме. Так и есть: тот. чей образ он повторил, век тому назад умер.

Ребенок-папирус, убористо заполненный мелкими иероглифами, ты сумеешь прочесть лишь часть их, некоторые же тебе удастся стереть либо вычеркнуть и наполнить своим содержанием.

Страшный закон. Нет, прекрасный. В каждом твоем ребенке он кует первое звено в бессмертной цепи поколений. Ищи спящей частицы себя в этом твоем чужом ребенке. Может, ты и найдешь ее, даже, может, сумеешь развить.

Ребенок и бесконечность.

Ребенок и вечность.

Ребенок – пылинка в пространстве.

Ребенок-мгновенье во времени.

5. Ты говоришь:

– Он должен… Я хочу, чтоб он…

И ищешь примера, которому он должен быть подобен, моделируешь жизнь, достойную его.

Ну и что ж, что вокруг-посредственность и обыденность. Ну и что ж, что вокруг-серость.

Люди хлопочут, копошатся, суетятся, – мелкие заботы, ничтожные стремления, пошлые цели…

Обманутые . надежды, иссушающая печаль, вечная тоска…

Несправедливость торжествует.

Холодеешь от ледяного равнодушия, от лицемерия перехватывает дыхание.

Оснащенные иглами и когтями нападают, тихие уходят в себя.

И ведь не только страдают люди, но и мараются…

Каким ему быть?

Борцом или тружеником, вождем или рядовым? А может, пусть будет просто счастливым?

Где счастье, в чем оно? Знаешь ли ты дорогу к нему? И существуют ли те, кто знает?

Справишься ли ты с этим? Можно ли все предвидеть, ото всего защитить?

Твой мотылек над бурлящим потоком жизни. Как придать ему твердости, а не снижать полета, как укрепить его крылья, а не подрезать их?

Собственным примером, помощью, советом, словом?

А если он их отвергнет?

Через 15 лет он будет смотреть в будущее, ты-оглядываться в прошлое.

В тебе-воспоминания и опыт, в нем-непостоянство и дерзкая надежда. Ты колеблешься-он ждет и верит, ты опасаешься-ему все нипочем.

Молодость, если она не насмехается, не отталкивается, не презирает, всегда стремится исправить ошибки прошлого.

Так должно быть.

И все же… Пусть ищет, только бы не заблудился, пусть штурмует вершины, только бы не расшибся, пусть корчует, только бы не поранился, пусть воюет, только осторожно-осторожно…

Он скажет:

– А я думаю иначе. Хватит меня опекать.

Значит, ты не веришь мне?

Значит, я тебе не нужна?

Ты тяготишься моей любовью? Неосторожный ребенок. Бедный, не знающий жизни… Неблагодарный!

6.

Неблагодарный.

Разве земля благодарит солнце за то, что оно светит? Дерево-семечко, из которого оно выросло? А разве соловей посвящает свои трели матери за то, что та когда-то обогревала его собой?

Отдаешь ли ты ребенку то, что сам получил от родителей, или одалживаешь на время, тщательно учитывая и подсчитывая проценты?

Разве любовь-услуга, которую можно оплатить?

“Ворона мечется, как сумасшедшая, садится едва ли не на плечи мальчика, клювом долбит его палку, повисает над ним и бьет головой, как молотком, в пень, отрывает маленькие веточки и каркает хрипло, натужно, сухо, отчаянно. Когда мальчик выбрасывает птенцов, она кидается на землю с волочащимися крыльями, раскрывает клюв, хочет каркнуть,- но голоса нет,

и опять она бьет крыльями и скачет, обезумевшая, смешная, у ног мальчика… Когда убивают всех ее детей, она взлетает на дерево, обшаривает пустые гнезда и, кружась над ними, скорбит о своем”. Жеромский.

Материнская любовь-стихия. Люди изменили ее на свой лад. Весь мир, за исключением носителей некоторых цивилизаций, практикует детоубийство. Супруги, у которых двое детей, в то время как их могло бы быть двенадцать, убили те десять, что не родились, среди которых возможно, и был тот единственный, именно “их ребенок”. Может, среди неродившихся они убили самого дорогого?..

Так что же делать?

Растить. Не тех детей, которых нет, а тех, которые родились и будут жить.

Самоуверенность незрелости. Я долго не хотел понимать, что необходим расчет и забота о детях, которые должны родиться. В неволе порабощенной Польши, подданный, а не гражданин, я равнодушно упускал, что вместе с детьми должны рождаться школы, места, где можно трудиться, больницы, культурные условия жизни. Бездумную плодовитость теперь я воспринимаю как зло и легкомыслие. Возможно, мы находимся сейчас накануне возникновения нового права, диктуемого евгеникой и демографической политикой.

7. Здоров ли он?

Еще так непривычно, что он- уже сам по себе. Ведь еще совсем недавно, в их сдвоенной жизни, страх за него был отчасти и страхом за себя.

Как она мечтала, чтобы это время кончилось, так хотела, чтобы роковая эта минута осталась позади. Думала, что едва она минует, все страхи и беспокойства рассеются.

А теперь?

Удивительная вещь: раньше ребенок был в ней, больше ей принадлежал. Она была увереннее в его безопасности, лучше его понимала. Полагала, что все знает о нем, что все сумеет. С той поры, когда чужие руки-профессиональные, оплаченные, опытные – приняли опеку над ним на себя, а она отошла на второй план, она потеряла покой.

Мир уже отбирает его у нее.

И в долгие часы бессонницы поневоле появляется множество вопросов:

что я ему дала, как оснастила, чем гарантировала безопасность?

Здоров ли он? Почему же он плачет?

Почему он худой? Почему плохо сосет? Не спит? Спит так много? Почему у него большая головка? кривоватые ножки? сжатые кулачки? красная кожа? белые пупырышки на носу? Почему он косит, икает, чихает, давится, из-за чего охрип?

Так и должно быть? А может, от нее что-то скрывают?

Она вглядывается в свою новорожденную кроху, такую беспомощную, не похожую ни на одного из тех крошечных и беззубых, каких она встречала на улице и в саду.

Неужели и вправду ее ребенок через три-четыре месяца будет таким же, как они?

А может, они ошибаются? Может, не замечают опасности? Мать недоверчиво слушает врача изучает его, старается по его глазам, морщинам на лбу, по тому, как он пожимает плечами и поднимает брови, угадать, все ли он ей говорит, не колеблется ли, достаточно ли внимателен.

8.

“А он красив, твой ребенок?” “Мне это все равно”. Так отвечают неискренние матери, желая подчеркнуть серьезность своего отношения к воспитанию.

Между тем красота, обаяние, фигура, приятный голос-это капитал, которым ты одарила своего ребенка, и так же, как здоровье, как ум, он облегчает ему следование по жизненному пути. Не нужно переоценивать значения красоты: при отсутствии других достоинств она может принести вред. Тем большего внимания к ребенку требует она от тебя.

Воспитывать красивого и некрасивого ребенка нужно по-разному. А поскольку нет воспитания без участия ребенка, постольку не следует стыдливо скрывать от него проблем, связанных с красотой,-именно это его испортит.

Это деланное пренебрежение к красоте-средневековый пережиток. Разве может человек, чуткий к красоте цветка, бабочки, пейзажа, оставаться равнодушным к красоте человека?

Ты хочешь скрыть от ребенка, что он красив? Если ему не скажет этого никто из окружающих в доме, ему сообщат об этом чужие на улице, в магазине, в саду, всюду, где бы он ни был, дадут понять восклицанием, улыбкой, взглядом взрослые или сверстники. Ему откроет это пренебрежение к некрасивым и нескладным детям. Он поймет, что красота-привилегия, так же как понимает, что рука-это его рука и ею нужно пользоваться.

Слабый ребенок может развиваться нормально, крепкий-стать жертвой несчастного случая. Так и красивый ребенок может быть несчастным, а ребенок под броней некрасивости, невыразительности, неприметности прожить счастливую жизнь. Ибо ты должна, ты обязана помнить, что

жизнь возжелает купить, выхолостить либо выкрасть любое дополнительное преимущество, едва лишь поймет его значение. На этих чутких весах, учитывающих тысячные доли колебаний, возникают неожиданности, которые озадачивают воспитателей: почему?

– Мне все равно, красив он или нет.

Ты начинаешь с ошибки и обмана.

9, Умен ли он?

Если в самом начале мать с тревогой задает этот вопрос, не за горами час, когда она предъявит ребенку свои требования. Ешь, даже если ты сыт, даже если тебе противна еда. Ступай спать, хоть бы и со слезами, хоть бы тебе пришлось еще час томиться без сна.

Потому что ты должен, потому что я хочу, чтобы ты был здоров.

Не играй с песком, носи облегающие брюки, не трогай волосы, потому что я хочу, чтобы ты был красив.

– Он еще не говорит… Он старше, чем… а все-таки еще не… Он плохо учится…

Вместо того чтобы наблюдать, чтобы видеть и понимать, берется первый пришедший в голову пример “удачного ребенка” и перед собственным ребенком ставится требование: вот образец, на который ты должен равняться.

Невозможно, чтобы сын состоятельных родителей стал ремесленником. Лучше пускай будет несчастным школяром и человеком без моральных устоев. Не любовь к ребенку, а эгоизм родителей выходит тут на первое место, не счастье личности, а амбиции семейного сообщества, не поиски своего пути, а железная поступь шаблона.

Ум бывает деятельный и пассивный, живой и вялый, скрытный и капризный, подвижный и упрямый, творческий и эпигонский, поверхностный и глубокий, конкретный и абстрактный, практический и поэтичный, память может быть выдающейся и посредственной. Один ловко пользуется полученной информацией, другой- совестлив и нерешителен. Врожденный деспотизм и рефлекторность и критичность. Встречается преждевременное и замедленное развитие, узкие или разносторонние интересы.

Но кому какое до этого дело?

Пусть хоть четыре класса кончит,-молит родительское смирение.

Предчувствуя замечательное возрождение физического труда, я вижу энтузиастов для него во всех классах и слоях общества. А тем временем продолжается борьба родителей и школы с каждым проявлением исключительного, нетипичного, слабого или неразвитого ума.

Не-умен ли, скорее-какой ум?

Наивно призывать семью добровольно принести тяжелую жертву. Изучение интеллекта и психотехнические испытания, естественно, содержат самолюбивые стремления. Конечно, это песня весьма отдаленного будущего.

10. Хороший ребенок.

Надо поостеречься, чтобы не путать “хороший” с “удобным”.

Плачет мало, не будит ночью, доверчивый, послушный-хороший.

Капризный, кричит без видимого повода, мать света из-за него не видит-плохой.

Независимо от самочувствия, новорожденные бывают от рождения наделены большей или меньшей терпеливостью. Одному довольно единицы неприятных ощущений, чтобы отреагировать десятью единицами крика, другой на десять единиц недомогания реагирует единицей плача.

Один сонный, движения ленивые, сосет медленно, крик не энергичен, без надрыва.

Второй легковозбудим, подвижен, спит чутко, сосет взахлеб, кричит до посинения.

Заходится, захлебывается, приходится приводить его в себя, иной раз с трудом возвращается к жизни. Я знаю: это болезнь, мы лечим ее фосфором, безмолочной диетой. Но эта болезнь не мешает младенцу вырасти во взрослого человека, наделенного сильной волей, сокрушительным упорством и гениальным умом. Наполеон в младенчестве, бывало, заходился криком.

Современное воспитание требует, чтобы ребенок был удобен. Шаг за шагом оно ведет к тому, чтобы его нейтрализовать, задавить, уничтожить все, что есть воля и свобода ребенка, закалка его духа, сила его требований и стремлений.

“Послушный, воспитанный, добрый, удобный…”

И мысли нет о том, что вырастет безвольным и не приспособленным к жизни.

11.

Крик ребенка-неприятная неожиданность, с которой сталкивается молодая мать.

Она знала, конечно, что дети плачут, но, думая о своем ребенке, не принимала это в расчет: ждала от него одних только очаровательных улыбок.

Она будет прислушиваться к его желаниям, она будет воспитывать его разумно, современно, под руководством опытного врача.

Ее ребенок не должен плакать.

Но однажды ночью… Она еще не пришла в себя, еще живо в ней эхо тех страшных часов, которые тянулись веками. Только-только вкусила она сладость беззаботной праздности, наслаждения отдыхом после исполненной работы, после отчаянного усилия, первого в ее утонченно-рафинированной жизни. Только-только пробудилась в ней иллюзия, что все миновало, потому что тот-другое ее я-уже живет сам. Погруженная в безмолвные воспоминания, она способна лишь задавать природе полные таинственного шепота вопросы, не требуя ответа на них.

Как вдруг…

Деспотичный крик ребенка, который чего-то требует, на что-то жалуется, домогается помощи,-а она не понимает.

Вслушайся!

– А если я не могу, не хочу, не знаю?

Этот первый крик при свете ночника-объявление борьбы двух жизней: одна-зрелая, уставшая от уступок, поражений, жертв, защищается;

другая-новая, молодая, завоевывает свои права.

Сегодня ты еще не винишь его: он не понимает, он страдает. Но знай, на циферблате времени есть час, когда ты скажешь: и мне больно, и я страдаю.

12.

Бывают дети, которые плачут мало, что ж, тем лучше. Но есть и такие, у которых от крика набухают жилы на лбу, выпячивается темечко, краснота заливает лицо и голову, синеют губы, дрожит беззубая челюсть, живот надувается, кулачки лихорадочно сжимаются, ноги бьют по воздуху. Вдруг, обессиленный, умолкает с выражением совершенной покорности, “с упреком” глядит на мать, смыкает очи, моля о сне, и, несколько раз вздохнув, снова бросается в подобную или еще более сильную атаку плача.

Могут ли выдержать это крошечные легкие, малюсенькое сердце, едва сформировавшийся мозг?

На помощь врача!

Проходят столетия, прежде чем тот появляется, с пренебрежительной улыбкой выслушивает ее страхи, такой чужой, недоступный, профессионал, для которого ее ребенок – один из тысячи. Он пришел, чтобы через минуту уйти к другим страданиям, выслушивать другие жалобы, пришел теперь, когда день и все кажется веселее: потому что солнце, потому что по улице ходят люди, пришел, когда ребенок, как назло, уснул, окончательно вымотанный многочасовой бессонницей, когда не заметны следы бесконечной страшной ночи.

Мать слушает врача, иногда слушает невнимательно. Ее мечта о враче-друге, наставнике, проводнике в тяжком путешествии рушится.

Она вручает ему гонорар и вновь остается один на один с горьким ощущением, что врач-равнодушный, посторонний человек, который не поймет ее. Да он и сам к тому же ни в чем не уверен, ничего определенного не сказал.

13.

Если бы молодая мать знала, какое значение имеют эти первые дни и недели не столько для здоровья ребенка сегодня, сколько для будущности обоих.

И как легко их испортить!

Вместо того чтобы, поняв это, примириться с мыслью, что она может рассчитывать только на себя и ни на кого больше, что так же, как для врача, ее ребенок представляет интерес только как источник дохода или средство удовлетворения тщеславия, так же и для мира он ничто, что дорог он только ей одной…

Вместо того чтобы примириться с современным состоянием науки, которая исследует, стремится понять, изучает и двигается вперед, оказывает помощь, но не дает гарантий…

Вместо того чтобы мужественно констатировать: воспитание ребенка- не приятная забава, а работа, в которую нужно вложить усилия бессонных ночей, капитал тяжелых переживаний и множество размышлений…

Вместо того чтобы перетопить все это в горниле чувства на трезвое понимание, без ребяческого захлеба и самолюбивых обид,-она способна перевести ребенка вместе с кормилицей в самую дальнюю комнату (она, видите

ли, не в силах смотреть “на страдания малютки”, “не в силах слушать” его болезненный крик).

Она будет вновь и вновь вызывать врача, не обогатившись хотя бы крупицей собственного опыта,-уничтоженная, ошеломленная, отупевшая.

Как наивна радость матери, что она понимает первую невнятную речь ребенка, угадывает его сокращенные, невыговариваемые слова.

Только сейчас?..

Только это?..

Не больше?..

А язык плача и смеха, язык взглядов и гримас, речь движений и сосания?

Не отрекайся от этих ночей. Они дают то, чего не даст книжка, чего не даст никакой совет. Потому что ценность их не только в знаниях, но и в глубоком духовном перевороте, который не дает вернуться к бесплодным размышлениям:

что могло бы быть, что должно быть, что было бы хорошо, если бы… но учит действовать в тех условиях, которые есть.

Во время этих ночей может родиться чудесный союзник, ангел-хранитель ребенка-интуиция материнского сердца, предвидение, которое складывается из воли исследователя, мысли наблюдателя, незамутненности чувства.

14. Случалось: вызывает меня мать.

– Малыш в общем-то здоров, ничего у него не болит. Я просто хотела, чтобы вы его осмотрели.

Осматриваю, даю несколько советов, отвечаю на вопросы. Ребенок здоров, мил, весел.

– До свиданья.

И в тот же вечер или назавтра:

– Доктор, у него жар.

Мать заметила то, чего я. врач, не смог вывести из поверхностного осмотра во время короткого визита.

Часами склоненная над ребенком, не владея методикой наблюдения, не зная, что именно она заметила, не веря себе, она не осмеливается признаться в своих неясных подозрениях.

А ведь она заметила, что у ребенка, у которого нет хрипоты, голос какой-то приглушенный, что он лепечет

меньше или тише. Разок вздрогнул во сне сильней, чем обычно. Проснувшись, рассмеялся, но не так звонко, как всегда. Сосал чуть медленнее, может, с более длительными паузами, словно был раздражен чем-то. Вроде бы скривился, когда смеялся, а может, только показалось? Любимую игрушку со злостью отшвырнул, почему?

Сотней признаков, которые заметил ее глаз, ухо, сосок, сотней микрожалоб он ей сказал:

– Мне не по себе. Нездоровится мне сегодня.

Мать не доверилась своим глазам, потому что ни об одном из симптомов не читала в книге.

15.

На бесплатный прием в клинике мать-работница приносит новорожденного-ему несколько недель.

– Не хочет сосать. Только возьмет сосок – и сразу с криком бросает. А из ложечки пьет хорошо. Иногда во сне или когда не спит, вдруг вскрикивает.

Осматриваю рот, горло-ничего.

– Дайте ему грудь.

Ребенок лижет сосок, отпускает его.

– Такой недоверчивый сделался. Наконец я вижу, как он берет грудь, быстро, словно бы в отчаянии, глотает раз, с криком отпускает.

– Посмотрите, у него что-то на десне.

Смотрю еще раз-покраснение, какое-то странное: только на одной десне.

– Вот здесь чернеется что-то, зуб, что ли?

Вижу что-то твердое, желтое, овальное, с черной черточкой на ободке. Дотрагиваюсь-движется, приподнимаю-под ним маленькое красное углубление с кровавыми ободками.

Наконец это “что-то” у меня в руке: семечко.

Над детской колыбелькой висит канареечная клетка. Канарейка бросила семечко, оно упало на губу, скользнуло в рот.

Ход моих мыслей: stomatits catarralis, soor, stom. aphtosa, gingwitis, angina и т. д.

А она: “Болит что-то во рту”.

Я два раза осматривал ребенка… А она’?..

16.

Если порой врача поражает точность и доскональность материнских наблюдений. то. с другой стороны, с неменьшим удивлением он констатирует, что зачастую мать не в состоянии не то чтобы понять, но даже заметить самый очевидный симптом.

Ребенок с самого рождения плачет. больше ничего она за ним не замечала. Плачет и плачет!

Начинается ли плач внезапно и сразу достигает кульминации или жалобное хныканье переходит в плач постепенно? Быстро ли успокаивается, сразу же после того, как сработал желудок или помочился, или после рвоты либо срыгивания, или бывает так, что вдруг вскрикнет при одевании, в ванне, когда берут на руки? Похож ли его плач на жалобу-протяжный, без резких переходов? Какие движения делает он при плаче? Трется ли головой о подушку, делает ли губами сосательные

движения? Успокаивается ли, когда его носят, когда его разворачивают, кладут на животик, часто меняют положение? Засыпает ли после плача крепко и надолго или просыпается от малейшего шума? До или после еды плачет, когда плачет больше: с утра, вечером или ночью?

Успокаивается ли во время кормления, надолго ли? Отказывается ли от груди? Как отказывается отпускает ли сосок, едва взяв его губами, или перед тем как глотнуть, вдруг или после какого-то времени? Категорически отказывается или можно все-таки уговорить? Как сосет? Почему не сосет?

Когда он простужен, то как будет сосать? Быстро и с силой, потому что хочет пить, а потом быстро и поверхностно, неровно, с паузами, потому что не хватает дыхания? Добавь боль при глотании, что будет тогда?

Ребенок плачет не только от голода или потому, что “животик болит”, но и oi того, что болят губы, десны, язык, горло, нос, пальцы, ухо, кости, поцарапанное клизмой заднепроходное

отверстие, от боли при мочеиспускании, от тошноты, жажды, перегрева, от зуда кожи, на которой еще нет сыпи, но будет через несколько месяцев, плачет из-за жесткой тесемки, складки на пеленке, крошечного комочка ваты, застрявшего в горле, шелухи семечка, выпавшей из канареечной клетки.

Вызови врача на десять минут, но сама наблюдай двадцать часов!

17.

Книга с ее готовыми формулами притупила взгляд, отучила работать мысль. Живя чужим опытом, мнением, умом, иные настолько утратили веру в себя, что не хотят думать сами. Как будто содержание печатного листка- откровение, а не тоже результат наблюдения, только чужого, не моего, только когда-то, а не сегодня, не сейчас, только над кем-то, а не над моим собственным ребенком.

Школа воспитала малодушие, боязнь выдать незнание.

Как часто мать, записав на листочке вопросы, которые хочет задать врачу, не решается прочесть ему их. Как редко она протягивает ему этот листочек-“да я там какие-то глупости понаписала”.

Как часто, маскируя свое незнание, она вынуждает и врача скрывать неуверенность и колебания,- нет, пусть он незамедлительно изречет свое мнение. С какой неохотой принимает она обобщения и альтернативы. Как не любит, когда врач размышляет вслух над колыбелькой. И как часто врач, вынужденный быть пророком, превращается в шарлатана.

Сплошь и рядом родители не хотят знать того, что знают, признать то, что видят.

Роды в обществе, фетишизирующем наживу, явление столь редкостное и чрезвычайное, что мать со всей категоричностью требует от природы щедрого вознаграждения. Если уж она пошла на издержки, неприятности, докуки беременности, решилась на родовые муки, ребенок должен быть только таким, о каком она мечтала.

Или того хуже: привыкнув, что за деньги можно купить все, она не хочет мириться с мыслью, что существует нечто, что может получить бедняк и чего не вымолить богачу.

Как часто в поисках того, что на рынке ходит под этикеткой “здоровье”, родители покупают суррогаты, которые либо не помогают, либо вредят.

18.

Новорожденному нужна материнская грудь независимо от того, родился ли он потому, что Бог благословил супружеский союз. или потому, что девушка потеряла стыд; независимо от того, шепчет ли мать: “Золотко мое” или вздыхает: “Куда мне, несчастной, приткнуться”, независимо от того, низко кланяются ли, встретив ясновельможную пани с младенцем, или бросают вслед деревенской девке: “Подстилка!”

Проституция, которая служит мужчине, обретает свое социальное дополнение в институте мамок, который служит женщине.

Пора полностью осознать узаконенное кровавое преступление, совершаемое над ребенком неимущих родите

лей,-даже не ради блага имущих. Ведь кормилица свободно может кормить двоих: и своего, и чужого. Молочная железа дает столько молока, сколько от нее потребуется. Молоко пропадает именно тогда, когда ребенок высасывает меньше, чем дает грудь. Действующая закономерность: большая грудь, маленький ребенок, потеря молока.

Странное дело, в менее серьезных случаях мы готовы выслушивать советы множества врачей, а решая вопрос такой важности, как может ли мать кормить, довольствуемся единственным, не от чистого сердца данным порой советом кого-то из близких.

Кормить может каждая мать. У каждой-достаточно молока. Только незнание техники кормления лишает мать природной ее способности.

Боли в грудях, воспаление сосков представляют известную преграду, но она преодолевается сознанием того, что она, мать, уже вынесла основную тяжесть – беременность, не перекладывая ни одну из ее тягот на плечи наемницы. Ведь кормление-это естественное продолжение беременности, “только ребенок из материнского чрева перебрался наружу, прорвал детское место, схватил грудь и теперь пьет вместо красной белую кровь”.

Пьет кровь? Да, кровь матери, таков закон природы, а не кровь молочного брата,-по закону людей.

Отзвук некогда живой борьбы за право ребенка на материнскую грудь. А сегодня первоочередным стал квартирный вопрос. Что будет завтра? Так фокусирование интересов автора зависит от переживаемого момента.

19.

Что ж, возможно, и я написал бы нечто вроде египетского сонника гигиены для матерей.

“Вес три с половиной кило при рождении-к здоровью, благополучию”.

“Зеленый, слизистый стул-к хлопотам, неприятным известиям”.

Может, и я бы составил “письмовник” советов и указаний.

Но я не раз убеждался, что нет совета, которого нельзя довести до абсурда, некритически следуя ему в любых ситуациях.

Старая система: грудь тридцать раз в сутки, вперемежку с касторкой. Младенец переходит с рук на руки, все члены семьи качают и баюкают его, все насморочные тетки-целуют. Его подносят к окну, к зеркалу, хлопают, тарахтят погремушками, поют-балаган, да и только.

Система новая: грудь каждые три часа. Не беда, что ребенок, завидя приготовления к кормлению, теряет терпение, злится, кричит,-мать следит за часовой стрелкой: еще четыре минуты. Подошло время кормления, а ребенок спит,-мать решительно будит его; истекли положенные минуты-отрывает от груди голодного. Ребенок в кроватке-нельзя трогать. Нельзя приучать к рукам! Выкупанный, сухой, сытый, он должен спать, а не спит. Замереть, ходить на цыпочках, зашторить окна. Больничная палата, да и только.

Зачем думать, когда существуют предписания.

20.

Не “как часто кормить”, а “сколько раз в сутки”.

Вопрос, сформулированный так. предоставляет матери свободу: пусть она сама составит расписание, удобное и ей. и ребенку.

Итак. сколько раз в сутки ребенок должен получать грудь?

От четырех до пятнадцати.

А сколько времени следует его держать у груди?

От четырех до 45 минут и больше.

Грудь бывает легкая и трудная, с большим и меньшим количеством молока, с соском удобным и пло

www.ronl.ru

Как любить детей

Количество просмотров публикации Как любить детей – 146

Ш.А.Амонашвили

(Опыт самоанализа)

Бог есть Любовь,

и пребывающий в любви

пребывает в Боге,

и Бог в нём.

Св. Апостол Иоанн

Люблю неправых в жизни

излечить Любовью.

Живая Этика

Заповедь: люби ближнего своего –

это гармония, простор, свобода.

Глянь вокруг – улыбнись!

Януш Корчак

В случае если учитель имеет только Любовь к делу,

он будет хороший учитель.

В случае если учитель имеет только Любовь к ученику,

как отец, мать, он будет лучше того учителя,

который прочёл всœе книги, но не имеет любви

ни к делу, ни к ученикам.

В случае если учитель соединяет в себе

Любовь к делу и ученикам,

он – совершенный Учитель.

Лев Николаевич Толстой

Возлюби Ребёнка.

Возлюби его сильнее, чем самого себя.

Уверуй, что Ребёнок чище, лучше, честнее, талантливее тебя.

Всего себя отдавай детям

и только тогда сможешь именоваться

Учителœем.

Василий Александрович Сухомлинский

В Любви

Ребёнок находит

вдвое больший источник роста.

Иоанн Генрих Песталоцци

Дорогой коллега!

Вопрос – как любить детей – вечен для педагогики. Но не для педагогики как академической науки, а педагогики как уникального единства науки и высокого искусства, как образа жизни, как состояния духа. Обидно, что педагогическая наука не стремится к синтезу с педагогическим искусством, с тем, чтобы на этой базе стать мощным двигателœем поступательного развития нашего общества.

Но еще обиднее, когда она вовсœе противоречит искусству воспитания, в базе которого лежит безграничная любовь к детям. Мы не сможем решить наши насущные жизненные проблемы гуманной педагогики, в случае если тысячекратно не будем возвращаться к тому, как школе нужно любить детей. Образовательное пространство должно быть заполнено до краёв

духовной,

мудрой,

одухотворяющей,

жертвенной

любовью воспитателœей и учителœей к детям, ученикам.

Для гуманной педагогики это аксиома.

Но нужно еще понять – как,именно как любить детей и каждого Ребёнка, чтобы любовь стала самой действенной и доброй силой воспитания. Сколько нас – учителœей и воспитателœей на Земле, столько же ответов мы можем получить на данный вопрос – как.В случае если каждый из нас тысячу раз возвращался бы к осмыслению качества своей любви к детям, я полагаю, мы бы постигли мудрость педагогической любви. Наверное, это и стало бы для нас самым высшим профессиональным достижением.

Много раз я читали прекрасную книгу Януша Корчака – ʼʼКак любить ребёнкаʼʼ, читаю и перечитываю ʼʼманифестʼʼ Василия Александровича Сухомлинского – ʼʼКак любить детейʼʼ. И, размышляя над идеями этих мыслителœей, я решил заглянуть в свой внутренний мир и заняться самоанализом.

referatwork.ru

Реферат – Ш. А. Амонашвили Как любить детей

Ш.А.Амонашвили

Как любить детей

(Опыт самоанализа)

Бог есть Любовь,

и пребывающий в любви

пребывает в Боге,

и Бог в нём.

Св. Апостол Иоанн

Люблю неправых в жизни

излечить Любовью.

Живая Этика

Заповедь: люби ближнего своего –

это гармония, простор, свобода.

Глянь вокруг – улыбнись!

Януш Корчак

Если учитель имеет только Любовь к делу,

он будет хороший учитель.

Если учитель имеет только Любовь к ученику,

как отец, мать, он будет лучше того учителя,

который прочёл все книги, но не имеет любви

ни к делу, ни к ученикам.

Если учитель соединяет в себе

Любовь к делу и ученикам,

он – совершенный Учитель.

Лев Николаевич Толстой

Возлюби Ребёнка.

Возлюби его сильнее, чем самого себя.

Уверуй, что Ребёнок чище, лучше, честнее, талантливее тебя.

^ Всего себя отдавай детям

и только тогда сможешь именоваться

Учителем.

Василий Александрович Сухомлинский

В Любви

Ребёнок находит

вдвое больший источник роста.

Иоанн Генрих Песталоцци

Дорогой коллега!

Вопрос – как любить детей – вечен для педагогики. Но не для педагогики как академической науки, а педагогики как уникального единства науки и высокого искусства, как образа жизни, как состояния духа. Обидно, что педагогическая наука не стремится к синтезу с педагогическим искусством, с тем, чтобы на этой основе стать мощным двигателем поступательного развития нашего общества.

Но еще обиднее, когда она вовсе противоречит искусству воспитания, в основе которого лежит безграничная любовь к детям. Мы не сможем решить наши насущные жизненные проблемы гуманной педагогики, если тысячекратно не будем возвращаться к тому, как школе нужно любить детей. Образовательное пространство должно быть заполнено до краёв

духовной,

мудрой,

одухотворяющей,

жертвенной

любовью воспитателей и учителей к детям, ученикам.

Для гуманной педагогики это аксиома.

Но нужно еще понять – как, именно как любить детей и каждого Ребёнка, чтобы любовь стала самой действенной и доброй силой воспитания. Сколько нас – учителей и воспитателей на Земле, столько же ответов мы можем получить на этот вопрос – как. Если каждый из нас тысячу раз возвращался бы к осмыслению качества своей любви к детям, я полагаю, мы бы постигли мудрость педагогической любви. Наверное, это и стало бы для нас самым высшим профессиональным достижением.

Много раз я читали прекрасную книгу Януша Корчака – «Как любить ребёнка», читаю и перечитываю «манифест» Василия Александровича Сухомлинского – «Как любить детей». И, размышляя над идеями этих мыслителей, я решил заглянуть в свой внутренний мир и заняться самоанализом.

^ Истоки моей любви

Чувствую, мне надо разобраться в сути и могуществе Педагогической Любви. Она вошла в меня не с фанфарами и не через потрясения, не с детства или с первого взгляда, а незаметно, без часа и дня, без месяца и года.

Я знаю только, что было время, когда Педагогической Любви не было во мне. Может быть, лучше сказать так: я не чувствовал, не подозревал, что родился с искрой такой Любви в душе, родился, чтобы гореть в ней. Если бы я обнаружил эту искру в себе тогда, будучи учеником, я бы вырвал её из себя, погасил бы немедленно.

Но теперь я знаю, она осталась во мне. И она – Педагогическая Любовь, это прекрасное пламя, движет мною. Она питает смысл моей жизни, она пронизывает моё сознание, мою жизнь. Именно она заставляет спешить к детям, радоваться ими и скучать по ним, общаться с учителями, писать книги, совершенствовать в себе всё – и свой характер, и знания, и педагогическое искусство.

Но что это такое – Педагогическая Любовь, Учительская Любовь? Да разве не хватит Ребёнку материнской Любви, родительской Любви, зачем еще Учительская?

И почему наука педагогическая (даже психологическая) не только о Великой Любви, а просто о любви говорить не любит? Все учебники педагогики, – новые, старые, – в которых должны быть отражены достижения науки и забота о подготовке будущих учителей, – о Любви к детям молчат, как будто в рот воды набрали. Что такое Любовь и должен ли учитель любить детей, должен ли знать, как нужно их любить? Эти вопросы для учебников не существуют. И я делаю свой вывод: значит, сама наука слепа, раз не замечает Всеначальную Энергию Жизни в целом, и в образовании в частности.

Но Бог с ней – с современной наукой.

Для меня существует более возвышенная Педагогика, она вечна, она из Будущего, от Высшего Света. Это есть Учения Классиков: Марка Фабия Квинтилиана, Яна Амоса Коменского, Жан Жака Руссо, Иоганна Генриха Песталоцци, Константина Дмитриевича Ушинского, Якова Семёновича Гогебашвили, Марии Монтессори, Януша Корчака, Антона Семёновича Макаренко, Василия Александровича Сухомлинского. Любовь – основа их учений. Они свои учения для того и создавали, чтобы утвердить Любовь как Основной Закон Образования, из которого могут быть выведены определения, называемые методами, принципами, школой, уроком, реформой и т.п.

Любовь ко всему хорошему воспитывали во мне мама, бабушка, дедушка. В детстве я не был злым, не был самолюбивым. Да, был шалуном и доставлял родным много волнений и беспокойства. Но меня любили, и я любил.

Во мне осталась память об отце, который добровольно ушёл на фронт и погиб в Крыму в начале Великой Отечественной войны. Память об отце тоже взращивала во мне любовь.

И, вообще, все добрые воспоминания детства и юности, и последующих периодов тоже, до сих пор теплятся во мне, и я постоянно общаюсь с ними. Дмитрию Сергеевичу Лихачёву принадлежит мудрость: «Воспитываться в моральном климате памяти». Моральный климат памяти во мне постоянно занимается этим.

Много чего я любил в детстве.

Любил, когда бабушка перед сном садилась у изголовья моей кровати и начинала нашептывать мне молитвы. Я полюбил бабушкины молитвы, они успокаивали меня, ласкали мою душу. Я запомнил их, а спустя десятилетия сам читал их моим детям перед сном, читал внукам. Эти молитвы, которые я порой, дразня бабушку, высмеивал: «Бога нет, бабушка, Бога нет!» – оказались семенами моей веры, которая выросла во мне тоже спустя десятилетия.

Любил быть рядом с дедушкой, когда он работал в винограднике или же выжигал известь. Он выслушивал мои «научные» речи, а я глотал, как виноградные гроздья, его мудрость, впитывал его философию крестьянина. Дедушка сеял в моей душе семена, которые зародили во мне мировоззренческие начала.

Любил ласки и заботу матери. Ласки её были нежными, хотя она не баловала меня ими, а забота была чуткая и требовательная. Я часто сердил её – у меня было много двоек по разным предметам. Не потому, что не хотел учиться или был лодырем. А потому, что не понимал своих учителей, их объяснения, а они без сожаления ставили мне двойки. Мама плакала из-за моих плохих отметок, ибо воображала в них мою будущую несостоятельность. У меня сжималось сердце от слёз матери. Я, конечно, прекрасно понимал, каково ей было, молодой женщине, вдове погибшего на фронте мужа, одной воспитывать двоих детей (у меня есть сестра, младше меня на семь лет). А она мечтала воспитывать нас такими, чтобы отец, если душа его видит нас, радовался и гордился нами и мамой. Эта забота матери взращивала во мне особую любовь – любовь с пониманием долга, с пониманием преданности.

Любил я писать стихи, пьесы, философские эссе, ставить спектакли.

Я полюбил жизнь.

^ Любили ли меня учителя?

Школу я, конечно, любил.

Там, в школе, свершались главные каждодневные события моей жизни. Они происходили в её длинных коридорах и укромных уголках большого двора, где можно было пошалить, подраться, повстречаться с друзьями, обменяться марками, спичечными коробками, скрепить дружбу, дать друг другу списать и т.д., и т.п. Это была жизнь, и я любил её.

Школу-то я любил, но это не значит, что также любил своих учителей или спешил в школу лишь для того, чтобы их увидеть, с ними пообщаться. Причину, которая объясняет это обстоятельство, я бы назвал законом взаимности: недолюбливал своих учителей, потому что чувствовал – они тоже недолюбливали меня, слабого.

Конечно, они любили всех детей и среди них меня тоже, но эта любовь ни к чему их не обязывала. Любили, потому что неудобно было не любить. Но те способы, с помощью которых они любили меня или моих одноклассников, или вообще детей, вовсе не давали нам почувствовать Учительскую Любовь, Любовь вдохновляющую, Любовь защищающую. Были у них любимчики, те, которые чем-то угождали им, всегда всё выполняли, слушались, или были талантливыми. Но и эта любовь была связана с условностью: если кто переставал быть примерным или разочаровывал в своих способностях, то терял любовь учителя. Само слово «любимчик» – весьма сомнительное понятие, далёкое от Педагогической, от Учительской Любви.

Знали ли мои учителя, как надо любить детей и каждого отдельного Ребёнка?

Думаю, такой вопрос – как любить детей, как любить своих учеников – у них не возникал.

Как они нас любили?

Любили авторитарно.

Любили своими заштампованными серыми уроками, бесконечными нудными домашними заданиями и проверками, вызовами к доске и выставлениями отметок; любили своими раздражениями и угрозами, контрольными работами и исправлениями ошибок; любили своими оскорблениями и строгостями, наказаниями и вызовами родителей; любили прохождениями программ, успеваемостью в процентах и соблюдением так называемой сознательной дисциплины. Они не очень-то трудились, чтобы во всю эту дидактическую мишуру вложить хоть чуточку своей души, вложить хоть чуточку уважения. Заметно было, что многие учителя больше любили саму власть над нами, чем нас самих.

Но закон взаимности действовал неумолимо.

И мы отвечали на такую любовь наших учителей своей «любовью». То и дело срывали уроки, удирали с уроков, запасались шпаргалками, списывали друг у друга, ухитрялись, обманывали и т.д., и т.п. У нас было выработано множество способов для самозащиты. Одновременно обнажалась наша беспомощность: унижались перед ними, умоляли не ставить плохих отметок, не вызывать родителей.

^ Я – герой

С 1942 года нас с девочками разъединили, и я стал учеником четвёртого класса мужской школы.

И вот урок русского языка.

Входит в класс пожилая учительница, её называли заслуженной. Она – автор учебников. У неё строгое, недовольное лицо.

Мы встаём.

– Здравствуйте… – произносит она не тоном доброжелательного приветствия, а с некоей угрозой. – Сейчас посмотрим, с чем вы пришли.

Все хором и громко отвечают:

– Здрааавствуууйтеее… – и в этом ответном приветствии тоже не звучит радость встречи с учительницей, с предстоящим уроком русского языка.

У меня весёлое настроение, и в хоровом «здравствуйте» выделилось моё «драп-ту-пи-те»… Откуда такое пришло в голову, не знаю.

Учительница ошеломлена. Видимо, такое с ней ещё никто себе не позволял.

– Кто это?! – грозно закричала она.

– Я… – говорю, и самому хочется смеяться над своей дерзостью.

Конечно, я тогда не думал о том, что со мной будет, точнее, как она со мной поступит.

Если бы она любила меня Учительской Любовью, поступила бы совсем по-другому. Но она так заорала, что дети испугались. Она говорила какие-то русские ругательные слова, из которых я понял: надо выйти и постоять в углу лицом к стене.

Это не испортило моего настроения. То и дело я оборачиваюсь и, уловив момент, гримасничаю. Дети смеются, мне хорошо.

– Вон из класса!.. – закричала она вдруг, и сама вытолкнула меня за дверь.

Классная комната на первом этаже. Окна выходят во двор. Я бегу во двор. Там сооружён спортивный городок. Взбираюсь по железной лестнице, перелезаю на шест и спускаюсь вниз. Качаюсь на перекладине.

Мои одноклассники смотрят на меня. Смеются, кто-то, может быть, завидует.

Учительница опять разразилась. Вызывает завуча и требует, чтобы тот забрал меня и строго наказал.

Он ведёт меня и наказывает: велит постоять у своего кабинета весь оставшийся урок. Потом делает строгое внушение и отправляет меня в класс.

Ребята окружают меня, спрашивают:

– Ну, как?

– Да никак! – говорю я, но чувствую себя героем.

У меня появляется отвращение к учительнице и к урокам русского языка.

^ У меня переэкзаменовка

Я заканчиваю шестой класс.

Учительница химии даёт мне переэкзаменовку.

Я умоляю её поставить мне тройку, обещаю, что впредь буду учиться хорошо.

Я чувствую, если мама узнает, что у меня переэкзаменовка, она заплачет, ей будет стыдно перед близкими и соседями за своего сына. Мне будет больно видеть, как она плачет. Не хочу обидеть её. Кроме того, что я скажу дедушке и бабушке, у которых собираюсь провести в деревне всё лето? Они гордятся мною, и вот приехал внук-двоечник!

Но учительница химии стоит на своём.

– Ты ничего не знаешь по химии…

Я ухитрился скрыть свою двойку от матери и уехал в деревню с учебником химии. Каждый день скрывался в виноградниках и зубрил параграфы и формулы.

В конце августа я заявил бабушке, что еду в Тбилиси.

– Почему?! – удивилась она. – До первого сентября ещё целая неделя…

Но я поехал в Тбилиси и поспешил в школу пересдать химию.

В кабинете химии моя учительница, кстати, весьма красивая женщина, ведёт светскую беседу с другим учителем. Я долго жду. Наконец она оборачивается ко мне, но говорит своему собеседнику:

– Представляете, как этому лодырю повезло? Если бы министерство не упразднило бы курс химии в шестом классе, я бы его оставила на второй год. Но вот досада, изучение химии сейчас начинается с седьмого класса…

Я сразу не понял, в чём дело, испугался.

А она говорит уже мне:

– К сожалению, ты проскочил в седьмой… Экзамена не будет… Но рано тебе радоваться…

Это ли Учительская Любовь к своему ученику?

Закон взаимности принуждает меня недолюбливать эту красивую женщину.

^ Я прячусь в кухне

Это тоже в шестом классе.

Учительница русского языка (теперь уже другая), пожилая женщина, она же руководительница класса, грозится, что не переведёт меня в седьмой класс.

Да, я не знаю русского языка, не имею в семье речевую среду. А в школе учительница только и делает, что ставит мне двойки. Я стараюсь наизусть учить тексты без понимания смысла, но это меня не спасает. Списывать во время контрольных работ тоже не всегда удаётся, она как будто только за мною следит, чтобы я не «жульничал».

У меня накапливаются двойки по математике, по физике, по английскому. Я, получается, круглый двоечник.

Что делает моя классная руководительница?

Она кладёт классный журнал в свой чёрный портфель и вечером, неожиданно, приходит к нам домой.

Я понимаю, это не к добру.

Прячусь в кухне.

Мама тоже напугана: что же я такое натворил, что классная руководительница сама приходит, с мрачным лицом садится у обеденного стола и достаёт из своего чёрного портфеля журнал.

– Маро, – говорит она маме, – плохи у твоего сына дела. Вот смотри, – и показывает в журнале вдоль моей фамилии жирно написанные цифры, – два… два… два… два… два… Что делать? Он в следующий класс не перейдёт… Может, направить его в фабрично-заводское училище?..

Она не спрашивает маму, как та одна справляется с воспитанием двоих детей, на что семья живёт, чем она болеет, чем сын увлечён, что ему мешает хорошо учиться…

Она встаёт и уходит, оставив в семье горе.

Мама заплакала, у неё больное сердце.

Я тоже заплакал от безысходности.

Почему никто не хочет помочь мне?

Мог ли я полюбить эту учительницу? А без любви как мне освоить русский язык?

^ Контрольная для учителя

Её в классе никто не любил, ибо сама не любила нас: никогда не защищала нас, только ругала и пугала, доносила о наших «выходках» директору, проводила строгие контрольные, ставила много двоек и называла нас тупицами. Нам русский язык давался с большим трудом, кроме тех немногих, которые овладели русской речью в семье. Ребята были не прочь при любом случае тоже оказать ей свои «услуги».

Было это в седьмом классе. Входит она на урок недовольная, бросает на стол кипу тетрадей для контрольных и говорит раздраженно, что мы не справились с контрольной и все мы умственно отсталые.

Начинает работу над исправлением ошибок.

– Гоги, встань! – Гоги у нас лучший знаток русского языка, он редко допускал ошибки в контрольных.

Гоги встает чинно и готов выслушать упрек учительницы.

– Скажи, как пишется слово «вместе»?

Гоги отвечает подчеркнуто разборчиво:

– Слово «вместе» пишется вместе…

– А как ты в контрольной написал? – тон учительницы означает: «Как тебе не стыдно!»

– Я в контрольной слово «вместе» написал раздельно – «в месте»…

– А разве я не объяснила вам, как это слово пишется?

– Да, вы объяснили, но я все же допустил ошибку…

– Вот за это тебе и «два»…

– А вы не спросили, почему я допустил ошибку…

– И почему же?

– Я ошибку допустил для вашей проверки…

– Что?!

– На этот раз вы справились – нашли мою ошибку, и ставлю вам «пять»…

– Что ты мелешь?!

– В прежних же контрольных, – продолжает Гоги спокойно, – вы не обнаружили три ошибки, которые я специально допустил для вашей проверки, и я поставил вам три «двойки»… Скажите, как пишется слово…

– Как ты смеешь, наглец…

– Если я наглец, то и смею… Но на этот раз вам еще одна двойка за грубость…

– Вон из класса!

– Это еще одна «двойка» вам за поведение…

– Убирайся…

Работа над ошибками провалилась.

^ Английский грузинскими буквами

Об учительнице английского языка.

Она совсем молодая красивая женщина.

Строгая, нервная, недовольная.

Даёт нам первые уроки английского.

Ставит мне двойку. За что? Хочу спросить, но она может накричать на меня, нагрубить. Она такая. В следующий раз опять ставит двойку. В конце урока подзывает к себе и тихо говорит:

– Ты хороший мальчик, мне жалко оставлять тебя на второй год, займись с репетитором…

Мама узнаёт её домашний адрес, и мы идём к ней.

Сперва: «Нет-нет», а потом соглашается давать мне частные уроки.

В неделю два раза я хожу к ней домой. Мы открываем учебник и грузинскими буквами под английским текстом пишем транскрипции. Получается, что я читаю английский текст грузинскими буквами. На уроках, когда она вызывает меня к доске, я так и делаю, и вместо двоек ставит она мне тройки, порой – четвёрки.

Она строго предупредила меня, чтобы в классе я не проболтался и никому не сказал, у кого я беру частные уроки.

Мамину жалкую пенсию в месяц раз я передаю ей, а это происходит в 1944 году.

Она довольна мной, говорит другим учителям, что я способный мальчик.

Конечно, я не мог её любить.

^ Единица – на всех, шишки по голове – каждому

Учитель физкультуры.

Добродушный крикун. Мог дать подзатыльник ученику, выругать его с отцовской заботой.

Весь класс решил прогулять уроки дня и спастись от трёх контрольных. Директор поручил учителю физкультуры разыскать нас. Тот нас не нашёл. Искал по всему Тбилиси, но не додумался, что мы могли быть в зоопарке и веселиться.

На другой день озлобленный на нас учитель физкультуры, вместо того, чтобы провести урок, предпринял следующее: сперва обругал нас всеми дозволенными и недозволенными словами, обещая ужасные последствия за нашу дерзость; потом провёл в журнале линейкой вертикальную линию, приделал сверху носик, а внизу – опору; так получилась одна большая единица на всех, единицу записал каждому из нас в дневнике; далее, вызывая нас по двое, ставил бок о бок друг к другу, а сам сзади обеими руками ударял наши головы друг об друга. У каждого на голове образовалась шишка. А потом принудил нас написать заверение, что больше никогда мы не посмеем прогуливать уроки.

Делал он всё это вполне серьёзно и, полагаю, с верою, что свершает педагогическую задачу – воспитывает нас, но, по всей вероятности, и с чувством мщения за то, что мы оказались прозорливее и скрылись так, что он не смог нас разыскать. Значит, не смог выполнить и задание директора.

Он был пожилой мужчина, «опытный» учитель физкультуры, ему поручалось выполнение всех силовых заданий.

Мы были тогда в восьмом классе.

Можно ли обнаружить в этом «педагогическом» деянии какой-нибудь след искренней любви к нам?

Мы никому не пожаловались за наши шишки и долго тешились над нашим учителем. А общая единица в журнале осталась в нас как анекдот.

Я знаю «эй, би, си, ди»

Пришёл новый учитель английского языка (это уже по счёту который!) и обнаружил, что мы, семиклассники, не знаем наизусть английский алфавит. Он не смог этого допустить. Почти полгода он упражнял нас в заучивании алфавита: на каждом уроке вызывал по десять-двенадцать учеников, и они должны были скороговоркой произнести весь алфавит. За малейшее запинание ставил двойку, но если кто произносил весь порядок алфавита сразу и без заминки, ставил пять. Но со временем кто-то мог забыть, потому он постоянно проверял прочность наших знаний, неожиданно вызывая нас. Так я получил по английскому четыре или пять пятёрок.

Английский я у него, конечно, не выучил. Мне от него в подарок остался зазубренный английский алфавит. Это знание в моей жизни не стоило и выеденного яйца. Оно так и лежит в складах моего сознания рядом с никчемными клочками знаний от химии, физики, математики, биологии, от некоторых других так называемых учебных предметов.

Не знаю, должен ли я быть благодарен учителю, который так закрепил во мне знание английского алфавита, вместо того чтобы дарить мне живую английскую речь, вкус к чтению английской поэзии, дарить хотя бы сто слов и сто прекрасных предложений!

^ Созвездие учителей

Школа, где я учился, не была заброшенной.

Она была большая, прославленная и стояла в центре Тбилиси.

Чем же славилась моя мужская школа?

Было чем.

Размышляя об этом, я прихожу к выводу, что каждая школа имеет (во всяком случае, так это должно быть) своё созвездие учителей. Это созвездие может состоять из двух, из трёх, из четырёх, может быть, если повезёт, из семи звёзд. В крайнем случае, должна быть хоть одна звезда, светлая, яркая. Это созвездие учителей и создаёт славу той или иной школы.

Если из школы уйдёт созвездие учителей, спустя некоторое время слава школы погаснет.

Вот такое созвездие учителей прославило мою школу.

Его составляли всего три-четыре учителя. Среди них: Варвара Вардиашвили (учитель грузинского языка и литературы), Георгий Мгалоблишвили (учитель истории), Тамара Казахашвили (учитель математики).

Они, конечно, отличались друг от друга, но было нечто, что их объединяло и отличало от всех остальных. Это нечто было то, что я хочу назвать Педагогической Любовью, Учительской Любовью. Дать полную характеристику и раскрыть всю сущность такой Любви мне будет трудно. Однако я попытаюсь сделать то, что в моих силах. Для этого мне понадобится проследить за своей судьбой.

^ Мы очарованы. Что дальше будет?

Как ни странно, я – круглый двоечник до седьмого класса, потом – круглый троечник, а закончил школу на золотую медаль. Как это могло произойти?

Итак, я в седьмом классе, это 1945-1946 учебный год.

Мы узнаём, что грузинскому языку и литературе нас будет учить Варвара Вардиашвили. Это вызвало в нас восторг.

Мы были наслышаны о ней – все ученики из других классов любили её. Рассказывали об её удивительных уроках, о её доброте и внимательности, о том, как она помогает всем; говорили о её справедливости и о том, как она защищает своих учеников. «У неё нельзя не учиться», – говорили нам старшеклассники.

О ней шли легенды.

Она была заслуженным учителем. Дважды была награждена орденом Ленина.

Седая, полная, невысокого роста, с мягкой и спокойной походкой, обаятельная, с очаровательной улыбкой, с бархатистым голосом, который никогда не повышался, сдержанная, с ласковым и проницательным взглядом. Что ещё сказать? Незамужняя, бездетная.

Настал день.

Мы ждали её, и она вошла в класс.

Мы встали.

– Здравствуйте… – сказала она тоном и вибрацией, которые я, спустя годы, буду вспоминать и исследовать. По моему телу пробежали мурашки: это была необычная ласка, долгожданная.

И мы ответили ей не так, как здоровались с другими учителями, а так же нежно, тихо.

Потом она сказала:

– Спасибо…

За что «спасибо»? За то, что мы ответили на приветствие приветствием?

Но «спасибо» было искреннее.

Потом она направила свои мудрые глаза на каждого из нас. Посмотрела на меня тоже. Я утонул в них.

– Садитесь, пожалуйста… – сказала она.

Мы садимся.

Каждый из нас уже очарован.

Что дальше будет?

^ Что в имени учителя

В те годы я, разумеется, не был способен на обобщения, но сейчас, размышляя над тогдашним состоянием моего духа, могу сказать, в чём заключалась магическая сила влияния Варвары Вардиашвили: в её имени, которое строило в нас воображение о ней, и в первой встрече, которая превзошла наши ожидания.

Имя учителя может нести мощный воспитательный заряд, но, к сожалению, может быть и таким, от которого не надо ждать чего-то радостного.

Имя воодушевляет.

Имя запугивает.

Имя – ни рыба ни мясо.

Имя прославленное.

Имя дурное.

Разные бывают имена у учителей.

В имени Варвары Вардиашвили был заключён не столько опыт, сколько тихое горение, преданность, мудрость, терпение, понимание. Всё это, конечно, в педагогическом смысле. Это было особое сочетание того, что я хочу назвать Учительской, Педагогической Любовью. Любовь эта была с огранкой, как бриллиант. Она любила детей не абстрактно, а всех нас и каждого из нас в отдельности, каждого по-своему. Она любила нас и знала мудрость – как нас любить. И так как она берегла своё Имя и заполняла его лучшими педагогическими оттенками всю жизнь, то Имя её в будущих учениках, которые ещё не соприкоснулись с ней, вызывало почтение, почитание, трепет, настраивало их на взаимность.

Имя Варвары Вардиашвили вошло в наше сознание и настроило нас на лад созвучия, привело нас в готовность следовать за ней.

Вся школа звала её «Дейда Варо». «Дейда» в переводе на русский значит – «тётя», но семантика этого слова имеет следующий смысл: «мамина сестра». Дейда Варо для каждого её ученика была маминой сестрой. Это означало, что в ней была забота о каждом, каждый мог обращаться к ней за помощью, поддержкой, защитой; каждый мог надеяться, что найдёт в ней сочувствие, сострадание. Это означало большее: Дейда Варо сама спешила помогать, сорадоваться и сочувствовать, сама бралась на защиту того, кто в этом нуждался.

В школе не принято звать учительницу тётей, но в нашей школе это было принято только в отношении к Варваре Вардиашвили, надо было лишь набраться смелости и перешагнуть барьер условностей. Я только через год осмелился обратиться к ней «Дейда Варо», и это произошло само собой, естественно, ибо она действительно стала «сестрой» моей матери, то есть, второй матерью для меня.

Подарок

А теперь о первой встрече.

Мы были семиклассниками и, разумеется, не могли охватить всю полноту славы нашей учительницы. Ожидание наше было неопределённое: будет нечто необычное и обязательно прекрасное. Но что?

И то, что произошло, превзошло наше ожидание необычности.

Конечно, мы воспринимали нашу учительницу на фоне того опыта, который сложился у нас в общении с другими учителями. Кого-то из нас они сделали агрессивными и недоверчивыми, провоцировали на грубость, на конфликты. В ком-то зародили страх, апатию, неуверенность в себе. Кто-то стал злостным правонарушителем и непослушным. Некоторые стали нигилистами, другие – молчаливыми и послушными. Так «мы все учились понемногу чему-нибудь и как-нибудь».

Учителя входили на урок со строгим лицом и сразу выясняли выполнение домашних заданий; потом проводили строгий опрос и ставили отметки; потом пересказывали очередной параграф из учебника или упражняли в решении разных задач и примеров. Далее напоминали, что скоро будут контрольные работы. В конце задавали завтрашнюю порцию домашних заданий и удалялись. Каждый из нас наизусть знал, с чего начнёт и чем кончит урок тот или иной учитель. По логике вещей, они старались для нас, но мы принимали всё это как принуждение.

А новая наша учительница вошла с доброй, приветливой улыбкой, поздоровалась бархатистым голосом, сказала нам «спасибо», взглянула всем в глаза. Это уже было необычно. А потом – вдруг – спросила:

– Ребята, вы любите стихи?

Нам никто не прививал любовь к стихам; прежний учитель требовал от нас выучить наизусть заданное стихотворение и отбарабанить его на уроке. Никогда не задавал он вопроса, нравятся ли нам эти стихи.

Но на вопрос новой учительницы мы ответили – «да», ещё не зная, что за этим последует.

– Прекрасно, – сказала она, – давайте тогда почитаю вам стихи…

Она держала в руках сборник стихов. Книга была потрёпанная.

– Стихи я посвящаю каждому из вас… Читаю стихи для тебя, Гоги! Думаю, они тебе понравятся…

Она назвала имя ученика; откуда она его знает? Гоги, этот нигилист, от неожиданности растерялся.

Прочла она стихи удивительно искусно, стихи из высокой поэзии. Мы оказались под впечатлением.

Она выдержала паузу.

– Гоги, ну как стихи?

– Очень хорошие… – произнёс зачарованный Гоги.

Гоги воспитывался без родителей.

Ему никогда ни один учитель не посвящал ничего.

И другим тоже никогда не доводилось получить такой подарок от какого-либо учителя.

– Вам тоже понравились стихи? – спросила она нас.

– Да… – тихо и искренне прошептал весь класс.

– И моё чтение понравилось?

– Да… – опять прошептали мы.

– Тогда поаплодируйте мне, пожалуйста…

Мы поаплодировали.

– Спасибо, – сказала она, – а теперь посвятим стихи… – она окинула взглядом всех и остановила его на Гураме, – тебе, Гурам…

Седьмым или восьмым она назвала меня.

Сердце моё забилось звучно и быстрее от осознания своей значимости.

– Думаю, у тебя особая любовь к стихам, Шалва…

Её голос, мелодичность чтения, сами стихи вливались в мою душу как яркий свет, несущий какое-то странное, радостное, до сих пор не испытанное мною чувство; мне хотелось плакать… Она ведь читает стихи для меня, посвящает их мне!

Потом она спрашивает:

– Ну, как, Шалико… – она назвала меня ласкательным именем, – примешь мой подарок?

– Да… – произнёс я шёпотом и, наверное, подбежал бы к ней, обнял бы её. Но этого я не сделал, а, сидя за партой, стал украдкой смахивать слёзы.

Что я пережил тогда? Какое это было необыкновенное ощущение? Тогда я этого не знал, но теперь могу сказать: я почувствовал, что она меня любит, она признаёт меня, она моя, у меня есть Учитель…

Она моя

Как она нас любила?

Любила вот какими способами: на уроках языка мы превращались в лингвистов – исследовали, определяли, опровергали, устанавливали, открывали. Это происходило так, как на научном симпозиуме или в научных лабораториях. Или же, как будто собрались случайно или преднамеренно люди смежных специальностей и задели в разговоре какой-либо вопрос, в обсуждении которого мысль каждого имеет исключительное значение для понимания проблемы. Мы приучались делать это спокойно, с уважением друг к другу.

Время от времени она спрашивала:

– Не пора ли проверить, каким специалистом стал каждый из вас?

Это для неё были плановые контрольные работы, а для каждого из нас – проба собственных способностей и знаний. Она никогда не пугала нас последствиями таких работ, а возможность успеха перед нами никогда не закрывалась. Она – наша учительница – зарождала в каждом из нас устремлённость и торжественность.

Так я стал получать от неё первые пятёрки. Первые пятёрки получали и другие мои одноклассники.

На уроках литературы она любила нас тоже необычно. Уроки принимали вид художественного чтения. Читала сама, и мы слушали с упоением. Потом открыла среди нас нескольких чтецов, и они приходили с книгами разных авторов и читали.

Мы поневоле становились чтецами, литературными «критиками». Она не принимала слово «критика», когда надо обязательно искать недостатки и гордо на них указывать. Наша критика была, скорее всего, развитие и совершенствование наших литературных вкусов и интересов, путь поиска собственных оценок и мировоззрения. Она радовалась, когда видела в наших руках книги классиков литературы, книги утончённых поэтов. Внимательно выслушивала наши отзывы о них. Были случаи, когда обращалась к кому-либо из нас:

– Ты не мог бы дать мне эту книгу почитать на пару дней?

И когда с этой просьбой однажды обратилась и ко мне, я был очень горд и рад. А спустя пару дней, вернув книгу, сказала:

– У тебя хороший вкус, раз такие книги читаешь… Спасибо, я получила удовольствие…

Что ещё было нужно для того, чтобы я пристрастился к чтению? Я жадно искал книги. У меня ведь «хороший вкус», потому выбирал их. И она всегда замечала, что я читаю на этот раз, вела со мной непринуждённый разговор о книге, делилась своими впечатлениями.

«Я», «со мной»…

Я принял её и думал, что она только моя Учительница. Но потом, спустя годы, убедился: каждый из её бывших учеников тоже считал, что она была только его Учителем.

^ Мы смотрим на тихо плачущую учительницу

Самым лучшим чтецом в классе был Сандрик Ахметели. Он был сыном известного режиссёра Александра Ахметели, репрессированного в тридцатых годах. Мать, актриса, тоже была репрессирована. Наша учительница, разумеется, знала об этом и, полагаю, проявляла особую забот по отношению к нему.

Сандрик заявил на уроке:

– Я нашёл прекрасные стихи в отцовской библиотеке. Хотите, прочитаю?

– А вы хотите, ребята, послушать стихи? – обратилась она к нам.

Хотели, конечно.

Мы приготовились слушать.

Сандрик занял место перед доской, открыл книгу и начал читать. Когда он читал что-то литературное, он забывал обо всём, читал вдохновенно, с переживаниями.

На этот раз было тоже так.

Читает стихи – одно, второе, третье…

Мы не аплодируем, слушаем.

И вдруг видим: стоит наша учительница у окна, спиною к нам, держит в руке свой кружевной шёлковый носовой платок и вытирает слёзы.

Сандрик читает, а она плачет.

Сандрик поглощён стихами, не видит, что с учительницей происходит.

А мы слушаем стихи и смотрим на тихо плачущую учительницу.

Сандрик очнулся, когда услышал колокольный звонок об окончании урока.

Учительница с покрасневшими глазами подошла к Сандрику, поцеловала его в лоб и сказала:

– Дай мне, пожалуйста, этот сборник…

Позже мы узнали, что читал нам Сандрик стихи запрещённого автора, убитого в 30-ые годы, – Тициана Табидзе.

На этот раз она не вернула книгу своему ученику.

Спустя год с Сандриком произошла трагедия. Он узнал, что мать жива, она создала в Сибири кукольный театр и ставит спектакли для детей. Кто-то от неё приехал с письмом. Счастливый Сандрик поехал к тому человеку и забрал письмо, а на обратном пути попал под трамвай.

Это было большое горе для родных и для нас тоже: из нашего класса первым ушёл из жизни талантливый Сандрик, всеобщий любимец.

Моя учительница поручила мне написать прощальное слово и зачитать у гроба. Она не скрывала своих обильных слёз и рыдания. Сандрик, по-моему, первым обратился к ней «Дейда Варо» и в обращении не было ничего лишнего: она действительно заменяла ему мать.

^ Во мне поэтический дар

Однажды в начале учебного года она подозвала ме

www.ronl.ru

Как научить ребенка любить литературу

Как научить ребенка любить литературу?

Миронова Н. П.

Что такое литературный вкус? Целесообразно ли говорить о нем в дошкольном возрасте? Уверены: формировать представление о прекрасном, учить чувствовать слово, наслаждаться им необходимо с раннего возраста.

Художественная литература должна занимать в жизни ребенка важное место. Приобщение к книге – одна из основных задач художественно-эстетического воспитания дошкольника. Знакомство с доступными ему образцами художественной литературы и фольклора должно начинаться с первых лет жизни.

Известно, что дошкольное детство – определяющий этап в развитии личности, ибо в возрасте до 6 лет ребенок с интересом познает окружающий мир, “напитывается” разными впечатлениями, усваивает нормы поведения окружающих, подражает, в том числе героям книг. В результате приобщения к книге облагораживается сердце ребенка, совершенствуется его ум. Книга помогает овладеть речью – ключом к познанию окружающего мира, природы, вещей, человеческих отношений. Частое чтение литературных текстов, умелое его сочетание с жизненными наблюдениями и различными видами детской деятельности способствуют постижениюгребенком окружающего мира, учат его понимать любить прекрасное, закладывают основы нравственности.

Дошкольники уже в 3-4 года отличаются высокой познавательной активностью, стремятся расширить свой кругозор, вырваться за рамки той среды, которая их окружает. Главный их помощник этом – книга. К общению с ней они уже готовы: эмоционально реагируют на услышанное, улавливают и различают разнообразные интонации, узнают любимых литературных героев, сопереживают им. Наиболее активно они воспринимают малые жанры фольклора (потешки, прибаутки), песни игрового характера, сказки, стихи. Знакомство детей со стихотворными текстами целесообразно проводить на занятиях, а также во время прогулки, одевания, умывания, кормления. При этом дети вместе с взрослым разыгрывают сюжеты стихотворных произведений, прислушиваются к звукоподражаниям, созвучиям, рифмам.

Читательские интересы дошкольников постарше более разнообразны: им нравятся книги о животных, природных явлениях, детях, описания игровых и бытовых ситуаций. Главная ценность данного возраста – высокая эмоциональная отзывчивость на художественное слово, способность сопереживать, с волнением следить за развитием сюжета, ждать счастливой развязки, поэтому мы и говорим о возможности и необходимости формирования литературного вкуса с раннего дошкольного возраста. Особенно актуально это для нашей действительности, когда прилавки магазинов и киосков завалены яркими, броско иллюстрированными книжками для дошкольников. Но содержательная их сторона, к сожалению, часто примитивна и не только не прививает вкус, а наоборот, обедняет духовный мир ребенка, не развивает эмоционально-окрашенную, образную речь.

Важнейшей задачей взрослого становится отбор таких художественных произведений, которые действительно способствуют формированию литературного вкуса. В последнее время появилось множество обработок известных детских произведений, поэтому, выбирая ту или иную обработку, необходимо руководствоваться следующими правилами.

– Целесообразность использования данного произведения в детской аудитории.

– Его принадлежность к подлинному искусству.

– Художественность иллюстраций и их соответствие содержанию литературного произведения.

Приведем конкретные примеры.

Обратимся к финальной части русской народной сказки “Теремок”.

Первый вариант. “Пришел медведь и стучится:

– Кто в тереме живет?

– Я, муха-горюха.

– Я, мышка-погрызуха.

– Я, лягушка-квакушка.

– Я, заюнок-кривоног, по горке скок.

– Я, лиса – при беседе краса.

– Я, волк-волчище – из-за куста хватыш. А ты кто?

– Я вам всем пригнетыш.

Сел медведь на горшок, горшок раздавил и всех зверей распугал”.

Второй вариант. “Идет мимо медведь косолапый, ревет:

– Терем-теремок! Кто в тереме живет?

– Я, мышка-норушка.

– Я, лягушка-квакушка.

– Я, зайчик-побегайчик.

– Я, лисичка-сестричка.

– Я, волчок – серый бочок. А ты кто?

– А я медведь косолапый.

– Иди к нам жить!

Медведь и полез в теремок. Лез-лез, лез-лез – никак не мог влезть и говорит:

– Я лучше у вас на крыше буду жить…”.

Внимательно ознакомившись с этими вариантами, педагог скорей всего отдаст предпочтение второму как более понятному дошкольнику. Некоторые слова и выражения из первого варианта (“пригнетыш”, “хватыш” и др.) непонятны ему, а их запоминание и пересказ не способствуют формированию литературного вкуса.

В последнее время появились и разные обработки русской народной сказки “Колобок”.

Первый вариант. “Вдруг навстречу ему идет заяц:

– Колобок, колобок, я тебя съем!

– Не ешь меня, я тебе песенку спою, – сказал колобок.

Спел песенку и покатился дальше”.

Второй вариант. “Катится колобок по дороге, навстречу ему заяц:

– Колобок, колобок, я тебя съем!

– Не ешь меня, заяц, я тебе песенку спою:

Я, колобок, колобок,

Я по коробу скребен,

По сусеку метен,

На сметане мешон,

Да в масле пряжон,

На окошке стужон.

Я от дедушки ушел,

Я от бабушки ушел,

От тебя, зайца, подавно уйду!..”.

В первом варианте опущена песенка колобка, что, казалось бы, облегчает восприятие сказки, но без песенки колобка сказка теряет свое очарование. Художественный текст фактически превращается в сухое перечисление фактов, исчезает возможность наслаждаться народным слогом сказки, что не способствует формированию литературного вкуса ребенка.

Читательский кругозор дошкольника необходимо расширять, знакомить его с произведениями разных жанров и стилей, с детской классической русской и зарубежной литературой.

В связи с обсуждаемой нами проблемой целесообразно познакомиться с высказываниями студентов филологического факультета педагогического университета, будущих учителей литературы средних и старших классов.

“Литературный вкус надо формировать у ребенка с ранних лет. В первые годы жизни его следует приобщать к фольклору (пестушки, колыбельные песни, потешки, сказки и др.), а в возрасте 3-4 лет к русской классической детской литературе (А. Пушкин, К. Чуковский, А. Барто, Б. Заходер и др.). Включение ребенка раннего возраста в чтение способствует более осознанному выбору произведений для чтения в отроческие и юношеские годы, прививает любовь к чтению” (студентка 3-го курса Марина Бугакова).

“Литературный вкус дошкольнику необходимо развивать с 3-4 лет, читая сказки А. Пушкина, басни И. Крылова, рассказы Л. Толстого и др. Читать детям должны и родители дома, и воспитатели в детском саду.

Ребенок постарше уже самостоятельно делает выбор, и если он не знаком с классикой, его выбор вряд ли падет на настоящую литературу” (студентка 3-го курса Катя Комарова).

“Чем раньше знакомится ребенок с настоящей литературой, тем успешнее происходят его интеллектуальное развитие, а также “напитывание” грамотной литературной речью” (студентка 3-го курса Алла Абрамова).

“Любовь к искусству, литературе связана с любовью человека к слову вообще. Именно поэтому настоящая литература должна войти в жизнь ребенка в период, когда у него формируется и развивается речь. Дошкольники восприимчивы, способны глубоко чувствовать художественный текст, поэтому полюбившиеся им в раннем детстве литературные образы останутся с ними на долгие годы” (студентка 3-го курса Ирина Мережникова).

“Важно как можно раньше познакомить дошкольника с различными произведениями как русской, так и зарубежной литературы. Это позволит ему выбрать то, что действительно понравится. В раннем детстве ребенок художественный текст воспринимает на слух, поэтому важно, чтобы литературное произведение принадлежало к настоящему искусству, а не было бы убогимподобием его” (студентка 3-го курса Елена Коломиец).

Известны определенные методы, способствующие формированию и развитию литературного вкуса в дошкольном возрасте.

1. Выразительное чтение вслух способствует созданию у ребенка образных представлений, воздействует на эмоции и восприятие, помогает заинтересовать ребенка, вызвать у него желание вновь слушать знакомое произведение. Более того, чтение вслух приучает к внимательному слушанию текста. Выбирая эту форму работы с книгой, важно соблюдать определенные правила: четко выговаривать слова, читать не очень громко, но и не очень тихо, соблюдать паузы. Чтение должно быть эмоционально окрашенным, чтобы удержать внимание ребенка. Не секрет, что монотонное, однообразное чтение или чтение с запинками вряд ли будут слушать даже взрослые, какими бы интересными ни были читаемые произведения. Целесообразно выбирать небольшие по объему произведения, с динамичным сюжетом, повторами, что способствует более внимательному слушанию и более быстрому запоминанию текста. Для выразительного чтения вслух рекомендуем русские народные сказки: “Репка”, “Колобок”, “Теремок” (для младших дошкольников), “Василиса Премудрая”, “Иван-царевич и серый волк” (для старших дошкольников).

2. Использование иллюстративного комментария при чтении вслух младшим дошкольникам небольших по объему произведений, например стихотворений А. Барто, Б. Заходера, К. Чуковского. Методика работы следующая: воспитатель читает вслух художественный текст, дети показывают предметы и героев, изображенных на иллюстрации к книге. Например, взрослый читает стихотворение А. Барто “Слон”:

Спать пора! Уснул бычок,

Лег в кроватку на бочок.

Сонный мишка лег в кровать,

Только слон не хочет спать

Головой качает слон,

Он слонихе шлет поклон.

Младшие дошкольники показывают, где на иллюстрации расположены бычок, кроватка, мишка, слон, качающий головой, и т.д.

При выборе книг предпочтение надо отдавать тем иллюстрированным изданиям, где изображение животных, людей, предметного мира максимально реалистично.

3. Иллюстрирование старшими дошкольниками художественных произведений детской литературы. Взрослый может предложить детям нарисовать запомнившегося героя, понравившийся сюжет. Так, слушая “Федорино горе” К. И. Чуковского, дошкольники с удовольствием рисуют грязную посуду, убегающую от Федоры. Такая работа способствует развитию не только литературного вкуса, любви к чтению, но и творческих способностей, фантазии, воображения.

4. Литературные викторины. Их организацию необходимо досконально продумать, иначе неизбежны шум, гвалт и, что самое недопустимое, обиды и даже необъективность оценки детских достижений. Особое значение придается подготовительному этапу, который включает чтение книг, организацию книжной выставки, предварительное ознакомление с вопросами и т.д.

Примерные вопросы для литературной викторины:

Из какой русской народной сказки эти отрывки?

Курочка кудахчет:

“Не плачь, дед, не плачь, баба,

Я снесу вам яичко другое,

Не золотое – простое”. (“Курочка Ряба”.)

– Я мышка-норушка! А ты кто?

– А я лягушка-квакушка.

– Иди ко мне жить!

И стали они жить вдвоем. (“Теремок”.)

Кликнула кошка Машка мышку. Мышка за Машку, Машка за Жучку, Жучка за внучку, внучка за бабку, бабка за дедку… (“Репка”.)

К каким художественным произведениям относятся эти иллюстрации?

Волк, опустивший хвост в прорубь (русская народная сказка “Лисичка-сестричка и волк”).

Слон, оживленно разговаривающий по телефону (К. Чуковский “Телефон”).

Бычок, качающийся на доске (А. Барто “Бычок”).

Большой ящик, в котором лежат апельсины и Чебурашка (Э. Успенский “Крокодил Гена и Чебурашка”).

Вставьте недостающие слова в стихотворения А. Барто.

Идет… качается, Вздыхает на ходу:

– Ох, доска кончается, Сейчас я упаду! (Бычок.)

Я люблю свою… (лошадку),

Причешу ей шерстку гладко,

Гребешком приглажу хвостик

И верхом поеду в гости.

Нет, напрасно мы решили

Прокатить кота в машине:

Кот кататься не привык

Опрокинул… (грузовик).

(Самолет)… построим сами,

Понесемся над лесами,

Понесемся над лесами,

А потом вернемся к маме.

Назовите авторов следующих литературных произведений.

“Муха-цокотуха” (К. Чуковский).

“Сказка о рыбаке и рыбке” (А. Пушкин).

“Сказка о глупом мышонке” (С. Маршак).

“Мойдодыр” (К. Чуковский).

5. Кукольные драматизации. В современной методике дошкольного воспитания кукольным спектаклям уделяют серьезное внимание, поэтому следует досконально овладеть методами и приемами использования кукольных постановок. Дошкольники могут под руководством воспитателей или родителей заниматься изготовлением кукол, быть не только слушателями, но и полноценными участниками спектакля. Кукольный театр поможет ребенку более осознанно слушать литературный текст, ярче представлять героев, активнее следить за развитием действия.

Помимо указанных методов работы по формированию у детей литературного вкуса, взрослый должен владеть приемами, позволяющими включать художественное слово в повседневную жизнь ребенка. Например, надевая варежки ребенку на прогулку зимой, можно обыграть стихотворение Н. Саконской “Где мой пальчик?”. После дневного пробуждения прочитать стихотворение Е. Благининой “Наша Маша рано встала…”.

Важное условие успешной педагогической работы – сопровождение чтения игровыми действиями. Дошкольники способны слушать понравившееся им произведение многократно, сохраняя непосредственность эмоционального переживания. Этому способствует эмоциональная включенность в процесс чтения самого воспитателя, который занимает позицию зрителя или участника событий. Начинать знакомство с новой книгой можно с показа ярких цветных иллюстраций. Уже в раннем возрасте малыши учатся прогнозировать будущее чтение, отвечают на вопросы по иллюстрациям: “О ком эта сказка? Кто это? Кто к кому пришел в гости?” и т.п. Наиболее эффективно такое рассматривание книги с небольшой группой детей (не более четырех-пяти человек), когда каждого можно включить в беседу, каждому обеспечить доступ к книге.

Список художественных произведений, способствующих формированию литературного вкуса

Малые жанры фольклора: Детские песенки, потешки: “Идет коза рогатая…”, “Кошкин дом”, “Жили у бабуси…”, “Пальчик-мальчик…”, “Сорока, сорока…”, “Водичка, водичка…”, “Сидит белка на тележке…”, “Уж ты, радуга-дуга…”, “Гуля, гуля…”, “Петушок, петушок…”, “Вот и люди спят…”, “Поехали, поехали…”, “Наша Маша маленька…”, “Дождик, дождик…”, “Скок-поскок…”, “Солнышко катилось…”, “Ночь прошла…”, “Ты рябинушка…”, “Ножки, ножки…”, “Катился месяц…”, “Зайчишка-трусишка…”, “Огуречик, огуречик…”, “Иголка, иголка”, “Уж ты, котинька-коток”, “Ходит конь по бережку…”, “В печи калачи…” и д.р.

Русские народные сказки: “Коза-дереза”, “Петух да собака” (обр. К. Ушинкого), “Лисица и тетерев” (обр. Л.Н. Толстого), “Колобок”, “Теремок”, “Репка” (обр. К. Ушинского), “Курочка Ряба” (обр. К. Ушииского), “Соломенный бычок”, “Лисичка-сестричка и волк” и д.р.

Литературные сказки:

А. Пушкин “Сказка о рыбаке и рыбке”.

К. Чуковский “Муха-цокотуха”, “Федорино горе”, “Мойдодыр”.

Э. Успенский “Крокодил Гена и Чебурашка”.

Стихотворные произведения:

А. Майков “Голубенький, чистый…”.

А. Плещеев “Травка зеленеет…”.

А. Пушкин “Ветер по морю гуляет…”.

А. Блок “Зайчик”.

Д. Хармс “Кораблнк”, “Веселые чижи”.

А. Барто “Игрушки”.

В. Берестов “О чем поют воробушки”, “Веселое лето”, “Песочница”, “Карусель”, “Юла”.

С. Маршак “Сказка о глупом мышонке”, “Мяч”.

Э. Мошковская “Мчится поезд”, “Гав! Гав!”.

И. Токмакова “Как на горке”

Н. Саконская “Где мой пальчик?”.

Э. Успенский “Тигр вышел погулять”.

Рассказы:

Л. Толстой “Нашли дети ежа”, “Спала кошка…”, “У Вари был чиж…”, “Пришла весна…”, “Птица свила гнездо…”, “Тетя дала Варе меду…”, “Была у Насти кукла…”.

К. Ушинский “Петушок с семьей”, “Уточки”, “Коровка”.

Н. Калинина “Про жука”, “Как Саша и Алеша пришли в детский сад”.

В. Сутеев “Под грибом”, “Три котенка”, “Кто сказал “мяу” и др.

coolreferat.com

1.2 Понятие любви к ребёнку и её значимости в воспитательном процессе в произведении «Как любить ребёнка»

Как и все истинные педагоги, знатоки детской психологии, Корчак до конца своей жизни оставался в душе ребёнком. Наверное, стиль его письма, наиболее сведущие литературоведы назовут несовершенным. Короткие предложения, частые перепрыгивания с одной темы на другую, частые признания самого автора, что он не знает, как лучше выразить ту или иную мысль. Но это обманное впечатление. Каждая мысль, каждое утверждение Януша Корчака, порой противоречивые, иногда идущие в разрез с принятыми во всём мире теориями, на самом деле подтверждены многолетней практикой, долгими наблюдениями и кропотливым анализом детской души.

Произведения Корчака нельзя жёстко квалифицировать как педагогические, психологические или научно-физиологические, так же как нельзя уместить в жёсткие рамки живую психику ребёнка. Поэтому во многих его работах есть мысли и идеи, основанные на всех этих направлениях, в которых автор являлся безусловным специалистом. К таким многосторонним по содержанию произведениям относится одна из наиболее известных работ Януша Корчака – «Как любить ребёнка».

Это произведение врач полевого госпиталя Корчак писал в перерывах между боевыми действиями первой мировой войны. К этому времени он уже имел многолетний опыт врача педиатра, работы с детьми в летних детских лагерях и воспитателя в «Доме сирот». Как профессиональному педагогу и тонкому психологу, Корчаку, конечно же, есть чем поделиться с читателем. Однако, как и во многих других своих произведениях, он начинает свой рассказ интригующе – «Не знаю». «Я не знаю и не могу знать, как неизвестные мне родители в неизвестных мне условиях могут воспитывать неизвестного мне ребенка, подчеркиваю могут, а не хотят, могут, а не должны». И тут же Корчак мастерски защищает своё «не знаю». Это не признание своей некомпетентности, не роспись в беспомощности. «Не знаю» учёного – это начало его творческого исследовательского пути, это попутный ветер его научной мысли, это горизонт, который не даст остановиться и успокоиться на достигнутом, а всегда будет манить и призывать двигаться вперёд. Вот что имеет в виду Корчак, призывая: «… чтоб поняли и полюбили чудесное, полное жизни и ошеломляющих неожиданностей творческое «не знаю» современной науки о ребёнке».

Перед нами не произведение-наставление, не научная брошюра, содержащая ответы на наболевшие педагогические вопросы, а скорее размышления учёного, содержащие больше вопросов, чем ответов. И тот, кто терпеливо и вдумчиво прочтёт работу и вернётся к её началу, непременно отметит, что в заглавии скорее следует поставить вопросительный знак, чем точку: «как любить ребёнка?»

Свою книгу Корчак начинает обращением к матери, даже к будущей матери, которая только ещё готовиться к этому волшебному акту мироздания: появлению новой жизни. И заканчивает своё произведение автор, также обращением к матери призывая её быть первым и главным воспитателем своего ребёнка. Эта работа содержит так много наблюдений за жизнью и развитием детей с различных сторон, что может быть полезна и для профессиональных педагогов и для детских психологов, для физиологов и врачей педиатров (таким специалистом широкого профиля был Януш Корчак), что, увлекшись чтением можно забыть, кому на самом деле посвящена эта книга. А Корчак ставит всё на свои места, подчёркивая, несмотря на свой положительный опыт в воспитании детей сирот, огромное значение родительского воспитания.

Так как же всё-таки нам любить ребёнка? Какой совет нам даст пан Доктор?

Найти ответы на эти вопросы непросто ещё и потому, что каждое предложение, каждая фраза произведения это тезис, это глубокая мысль достойная обширнейшего анализа. Как же выделить из такого обилия мыслей главные, не потерять те, которые достойны особого внимания. Но Корчак сам ставит акценты и выделяет самые важные постулаты своей работы, которые он стремиться донести обществу. «Я взываю о Magna Charta Libertatis, о правах ребенка. Может, их больше, но я нашел три основных.

1. Право ребенка на смерть.

2. Право ребенка на сегодняшний день.

3. Право ребенка быть тем, что он есть».

Первый пункт несколько пугает, может быть это какая-то ошибка. Может быть, такое отношение было приемлемым тогда, в начале ХХ века. Но сейчас это звучит кощунственно. Каким образом слово «смерть» может соседствовать с такими понятиями как уважение, право и тем более любовь?

Корчак терпеливо обосновывает свою позицию. Он вынужден применить такой жестокий термин, потому что не может смягчить суровую правду жизни, должен быть до конца честным с читателем. Право ребёнка на смерть ни в коем случае не подразумевает право на суицид. Дело в том, что наш родительский страх потерять ребёнка иногда приводит к патологическим последствиям. И как раз сегодня, когда многие семьи имеют всего одного ребёнка, эта проблема особенно актуальна. Стоит привести в пример такую губительную, извращённую «любовь» бабушки, замечательно показанную в повести П. Санаева «Похороните меня за плинтусом». Именно об этом предупреждает Корчак. Руководимый таким страхом родитель, заслоняя своего ребёнка от опасностей окружающего мира, одновременно закрывает этот мир от ребёнка. Не давая ему возможность стать самостоятельной личностью, научиться на собственных ошибках и тем самым, подвергая его ещё большей опасности и риску гибели в будущем. «В страхе, как бы смерть не отобрала у нас ребёнка, мы отбираем ребёнка у жизни; оберегая от смерти, мы не даём ему жить». В те времена, ещё не было никакой законодательной базы о правах ребёнка, никто не представлял даже возможности существования детской милиции, комитетов по защите прав ребёнка. Но Корчак уже тогда видит всю опасность такой неразумной любви и призывает закон взять ребёнка под свою защиту.

И ещё, Корчак видит причину этого страха в нашем отношении к ребёнку, как к ещё не состоявшемуся человеку, который будто ещё и не живёт, а только готовиться к жизни, только ещё будет жить. Корчак же постоянно подчёркивает, что нам нужно понять, что ребёнок, не смотря на свой возраст и социальные предрассудки, укоренившиеся в мире, уже человек, что он имеет право на сегодня, как и любой другой член общества. Это утверждение проходит красной нитью через всё произведение и это второй пункт в его Великом Кодексе Свободы о правах ребёнка.

«Ты говоришь:

– Он должен… Я хочу, чтоб он…

И ищешь примера, которому он должен быть подобен, моделируешь жизнь достойную его».

«Вместо того чтобы наблюдать, чтобы видеть и понимать, берется первый пришедший в голову пример “удачного ребенка” и перед собственным ребенком ставится требование: вот образец, на который ты должен равняться».

Любить ребёнка (любовь по Корчаку) – это, прежде всего, принимать его таким, какой он есть. А разве это не истинное понимание любви вообще, не только родительской, но и в любом её проявлении: супружеской, дружеской, просто любви к ближнему. Корчак очень много говорит об этом, приводя многочисленные примеры из своего педиатрического опыта и опыта наблюдения за приютскими детьми. Он постоянно подчеркивает, что если дети разные, то это не означает, что одни хорошие, а другие плохие. Они просто разные. Отличительные черты характера ребёнка можно наблюдать с самого рождения. Новорожденные бывают от рождения наделены большей или меньшей терпимостью. Один сонный, медлительный, ленивый, сосёт слабо, крик тихий неэнергичный. Другой, напротив, легковозбудим, подвижен, спит чутко, сосёт взахлёб, кричит до посинения. Порой такое состояние доходит до болезни, ребёнка приходиться с трудом возвращать к жизни. Однако, замечает Корчак, эта болезнь не мешает младенцу вырасти во взрослого человека, наделённого сильной волей, сокрушительным упорством и гениальным умом и приводит в пример Наполеона, который в младенчестве заходился криком. Корчак предостерегает нас не путать «хорошего» ребёнка с «удобным».

«Современное воспитание требует, чтобы ребенок был удобен. Шаг за шагом оно ведет к тому, чтобы его нейтрализовать, задавить, уничтожить все, что есть воля и свобода ребенка, закалка его духа, сила его требований и стремлений».

И что в большей мере влияет на будущий характер и личные качества ребёнка – среда или наследственность? Корчак не отвергает не то и не другое, он просто подчёркивает, что недопустимо подходить к ребёнку шаблонно, ставить крест на его будущем по причине неудачной наследственности или плохой воспитательной среды.

«Скажи мне, кто твои родители, и я скажу тебе, кто ты – это верно не всегда. Скажи мне, кто тебя воспитал, и я скажу тебе, кто ты – и это не всегда верно».

Здесь Корчак ставит много провокационных вопросов и приводит множество примеров, когда из добропорядочной семьи может выйти сын-преступник, а в рядовой семье может вырасти ребёнок-гений или выдающаяся личность. И как определить границы между наследственностью и воспитательной средой? Беспутный, развращённый родитель передаёт свои качества по наследству или воспитывает в ребёнке отрицательные качества своим примером. У отца-алкоголика сын, скорее всего тоже будет предрасположен к пьянству, но может и наоборот возненавидеть этот порок и всю жизнь не прикасаться к бутылке.

Любовь по Корчаку – это наблюдение. Для того чтобы не применять к ребёнку шаблонные методы воспитания, для того чтобы найти к нему индивидуальный подход, мы должны сначала определить его индивидуальность, его наклонности, черты его характера. И сделать это можно только путём кропотливого, внимательного наблюдения. Как профессиональный психолог, Корчак, кроме ежедневного обычного наблюдения за жизнью ребёнка, подсказывает и другой, более эффективный путь. Более эффективно и качественно можно определить характер, узнать чувственные и умственные наклонности ребёнка и, следовательно, определить направление, в котором нужно прикладывать воспитательные усилия, можно в игре. Сейчас это может звучит не ново, но тогда в начале ХХ века мало кто относился серьёзно к детским играм. И Корчак, вместе с другими выдающимися воспитателями того времени: такими как А. С. Макаренко, В. А. Сухомлинским, были первооткрывателями в этом направлении. Для начала, следует разобраться, что понимает Корчак под игрой. Детская игра, по определению педагога-исследователя, это, прежде всего коллективное действие, игра для ребёнка это как работа для взрослого.

«Когда они вчетвером строят шалаш, копают куском железа, стекла, гвоздем, вбивают столбики, связывают их, покрывают крышей из веток, выстилают внутри мхом, работая молча, напряженно или лениво, не всегда совершенствуя, развивая дальнейшие планы, делясь результатами наблюдений – это не игра, это работа, пусть без достаточного навыка, несовершенными орудиями, с недостаточными материалами и потому малоэффективная и невыразительная по результатам, но зато организованная так, что каждый вкладывает в нее столько, сколько может, в зависимости от возраста, силы, умения».

Игра для ребёнка, это не просто развлечение, не просто способ времяпрепровождения, несерьезного, по мнению многих взрослых, но и, пожалуй, единственная область, в которой ребёнок может самовыражаться, проявлять инициативу в самом широком диапазоне. Наблюдая за игрой ребенка, мы понимаем какой он в жизни, в действии, какого поведения в обществе от него ожидать в будущем, каков на него будет «спрос» на рынке труда.

А что делать, если ребёнок в играх пассивен, если бежит детского веселья и шума, теряется в коллективе, замыкается в себе. Как нам найти подход к такому малышу, как правильно «любить» такого ребёнка? Как часто такие дети и без того страдающие от неприятия общества, от жестокого равнодушия, вынуждены дополнительно страдать от непонимания родителей. От постоянных подталкиваний, от осуждающих нареканий от попыток насильно заставить их активно играть и веселиться с остальными детьми.

«Вместо того чтобы понять, матери и здесь жаждут переделать, силой навязать то, что лишь неспешно и осторожно можно выработать в постоянном усилии на пути, усеянном опытом множества неудач, несостоявшихся попыток и болезненных унижений. Всякий бездумный приказ только ухудшает положение вещей. Слова “иди поиграй с детьми” наносят ему не меньший вред, чем “хватит тебе играть с ними”».

И снова пан Доктор на стороне ребёнка и ставит высокую планку для родителей и воспитателей. Нам хочется быстро и удобно, а он предлагает трудный, неспешный и осторожный путь. Предсказывает множество неудачных попыток и болезненных унижений и приоткрывает перед нами завесу, чтобы в очередной раз показать какая это трудная и ответственная работа – любить ребёнка.

Любить ребёнка по Корчаку – это значит, не относится к нему с пренебрежением. Отсутствие предвзятого отношения позволит воспитателю лучше понять его чувства, стремления, желания, а, следовательно, и к детским играм он будет относиться с большим пониманием. Следует признать правоту ребёнка, когда он выбирает с кем и в какие игры играть. Смириться с той истинной, что если дети не хотят играть по предлагаемому им сценарию, если они не активны, не проявляют интереса, то это не их вина, а непрофессионализм педагога.

Любить по Корчаку – это, прежде всего, быть с детьми честными. «Мы с упоением играем роль бескорыстных опекунов, умиляемся при мысли о принесенных нами жертвах,…»] Но обмануть ребёнка невозможно и он без труда раскусывает эти наши роли. Вначале они пробуют бороться с ложью, но потом, увидев всю бессмысленность борьбы, сами начинают водить нас за нос, подкупать, обманывать.

«Они подкупают нас просьбой, благодарной улыбкой, поцелуем, шуткой, послушанием, подкупают сделанными нам уступками, редко и тактично дают нам понять, что и у них есть кое-какие права, иной раз берут нас измором, а иной раз открыто спрашивают: “А что я за это буду иметь?”».

Наше нечестное отношение к ребёнку, служит первопричиной возникновения потаённой детской ненависти к деспотичной и, следовательно, несправедливой власти сильных и поэтому безответственных.

И здесь Корчак приводит неутешительный психологический портрет взрослого глазами ребёнка доподросткового возраста, который складывается благодаря такому отношению.

Взрослые не умны.

В этом возрасте ребёнок уже уходит от иллюзий о всезнающем взрослом. Он начинает догадываться, что когда мы на их вопросы отвечаем излюбленным «отстань, мне некогда», на самом деле не так уж заняты, мы просто не знаем ответа. Но не это главная причина, по которой дети считают взрослых глупцами. Ребёнок дошкольного возраста, может быть даже доподросткового возраста, имеет другое мировоззрение, которое можно смело определить как «правильное». Не имея ещё того жизненного опыта, не обладая ещё тем багажом знаний, которым располагаем мы, взрослые, ребёнок постигает этот мир скорее с помощью чувств, чем разума. Корчак, обозначая такое мировоззрение, цитирует слова двенадцатилетнего мальчика: « – Я понимаю, что вы говорите, но не чувствую». «Правильным» такое мировоззрение мы определили не по собственной прихоти, но исходя из библейского принципа. Именно на таких детей Иисус указал своим ученикам со словами: «… истинно говорю вам, если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство Небесное; итак, кто умалится, как это дитя, тот и больше в Царстве Небесном; (От Матфея 18:3-4)». Дети умеют ценить каждый день, каждое мгновение этой жизни, как великий подарок, искренне радоваться восходящему солнцу, журчащему ручью, пению птиц, новой игрушке. Они думают, если бы у нас было столько возможностей, как у взрослых, насколько более интересным и радостным мы могли бы сделать каждое мгновение этой жизни. А взрослые, обладая такой свободой и возможностями, совершенно не умеют ими пользоваться. Вместо того чтобы быть счастливыми, они постоянно чем-то озабочены, раздражены, на что-то злятся, кричат по пустякам. Вот почему взрослые в глазах детей выглядят патологическими глупцами.

Взрослые не добрые.

Дети начинают замечать что, окунувшись в суету этого мира, взрослым не хватает времени и на доброту. Да, они заботятся о ребёнке, одевают и кормят его, но дети начинают подозревать, что взрослые скорее вынуждены это делать, иначе ребёнок просто умрёт. И всё это на фоне постоянных запретов, часто не справедливых наказаний, унизительных насмешек и подшучиваний. Какой ещё вывод может сделать ребёнок, если, как мы уже сказали, постигает мир чувствами, а не умом. Рано дети начинают замечать нашу несправедливость, наше лицеприятие, нашу эгоцентричность. Взрослые не верят, когда им говоришь правду, а когда их обманываешь, верят, если это им удобно. Не это ли первые уроки вранья, так успешно нами преподаваемые.

Взрослые лгут.

Ребёнка не столько уже беспокоит та мелкая ложь, что если не заснёшь, то ночью тебя утащит серый волчок. К такому типу обмана они уже научились относиться с юмором. Детей скорее настораживает и отталкивает двуличие взрослых. Они велят говорить правду, а когда говоришь, злятся или обижаются. Ребёнок замечает, что взрослые в глаза говорят одно, а за глаза другое. Такая неискренность обескураживает детей. Как часто нам приходится попадать в неловкую ситуацию, или наблюдать её со стороны, когда ребёнок простодушно выдаёт такие секреты. Здесь Корчак обращает внимание на вредное влияние непоследовательного воспитания. Когда мы сначала говорим одно, а затем другое, когда за один и тот же проступок сначала следует строгое наказание, а в другой раз просто не обращается внимание, то такое отношение взрослых ребёнок оценивает несправедливым, а значит лживым.

Ребёнок страдает от того, что взрослые, занятые своими делами не хотят понять и выслушать его, что порой в ответ на радостную новость он получает упрёки и одёргивания. Этот опыт нескольких неуместных вопросов, неудавшихся шуток, неосторожно выданных тайн учит ребёнка относиться ребёнка к взрослым настороженно, «как к приручённым, но диким зверям, на которых никогда нельзя целиком положиться».

В результате многолетнего изучения психики ребёнка, Корчак отмечает, что кроме пренебрежения и антипатии, проявляемых в отношении детей к взрослым можно заметить некоторое отвращение. Здесь поражает умение Корчака понять детскую душу, перевоплотиться в ребёнка, чтобы заметить то, что взрослым кажется увидеть просто невозможно. Сквозь призму детского зрения взрослые действительно выглядят противно: толстые, красные, сопящие, кашляющие, беззубые, с колючей бородой, с отталкивающим запахом сигар. Сильный аромат духов вызывает у ребёнка такое же отвращение, как и запах пота, и ему нужно много раз объяснять, что духи не воняют, а пахнут очень хорошо. Противны детям принудительные ласки, объятия, поцелуи, похлопывания. Большинство детей терпеть не могут, когда их берут на колени, а если возьмёшь его за руку – он осторожно высвобождает её. Корчак отмечает, что такое поведение заметил у деревенских детей, и описал в своих педагогических произведениях ещё раньше знаменитый русский писатель и педагог Лев Толстой.[2] Взрослые позволяют себе фамильярность, бессмысленные вопросы, обидные насмешливые замечания.

«Ребенок чувствует себя более чистым, лучше воспитанным, более достойным уважения. Иногда он это и сам говорит.

– Он боится есть, боится сырости. Трус. Я вот совсем ничего не боюсь.

Раз они боятся, пускай сами и сидят на печи, нам-то почему они все запрещают?».

С сожалением Корчак констатирует, что едва ли не единственное доброе чувство, которое ребёнок постоянно к нам питает, это жалость.

Скажете, Корчак преувеличивает, возможно. Но из такой откровенной позиции учёного, даже если она несколько ошибочна, можно увидеть насколько он на стороне ребёнка. Может быть, именно в этом и заключается главный секрет его успешной педагогической деятельности, его плодотворного воспитательного влияния на самых так называемых «трудных» детей.

Любить по Корчаку – это, значит, не поддаваться обману, что ребёнок может долго довольствоваться ангельским мироощущением, что мы сумеем скрыть от него невежество, бессилие, противоречия, наши поражения и горечи – и то, что у нас нет формулы счастья. И здесь Корчак говорит слова, которые идут в разрез со всеми традиционными методиками воспитания: «Как наивен рецепт самоучек от педагогики, что детей следует воспитывать последовательно; что отец не должен критиковать действия матери; что взрослые не должны ссориться при детях; что служанка не должна лгать, будто “господ нет дома”, когда звонит нежеланный гость». Опять же с этим утверждением можно спорить, можно назвать его кощунственным, но в этом весь Корчак. Ведь не даром он назвал свою работу «Как любить ребёнка», а не «Пособие по правильному воспитанию детей». Что даёт ему право на такие смелые утверждения, какой секрет знает пан Доктор? Может быть тот, который открыл первым ученикам Христа апостол Павел: «что любовь всё покрывает»?

Любить по Корчаку – это понимать, что «настоящим» бывает не только ребёнок в своих бурных проявлениях радости и горя, когда он так контрастно отличается от нас. Но следует также замечать периоды его спокойных настроений, когда он погружён в глубокие раздумья, когда он переживает новые загадочные впечатления, моменты болезненных удивлений и унизительных сомнений. То есть те моменты, в которые они так похожи на нас. Корчак отмечает, что хотя ребёнок и не умеет думать как взрослый, это не мешает ему по-своему задумываться над взрослыми проблемами. И вообще, отличительный процесс мышления ребёнка скорее обусловлен недостатком опыта и знаний, чем имеет какие то психологические особенности. Здесь учёный отмечает, что на этой стадии активный и пассивный темпераменты детей превращаются в разные типы мышления: реалистический и рефлексивный. Исходя из этого, Корчак снова подчёркивает недопустимость шаблонного подхода в педагогике. Индивидуальный подход к воспитанию, как мы уже подчёркивали, по его глубокому убеждению, это, прежде всего, принятие ребёнка таким, какой он есть. Ребёнок с реалистическим типом мышления верит или не верит, в зависимости от воли авторитета, удобней, выгодней верить; рефлексивный расспрашивает, делает выводы, возражает, бунтует мыслью и делом. Будет непростительной педагогической ошибкой противопоставлять неосознанный бунт первого жажде познания второго. Эта ошибка затрудняет диагноз и делает негодной воспитательную терапию.

Стараясь вложить в свою работу как можно больше опыта, размышлений и идей, Корчак раскрывает многие вопросы, с которыми сталкивается воспитатель. Это и сложный внутренний мир дошкольника, и физиологические и психологические проблемы роста и полового созревания, и трудности психологического становления подростка. Но на какие бы направления не отвлекалась творческая мысль учёного, он снова и снова повторяет главные, по его мнению, принципы воспитания. Нужно понимать, а, следовательно, постоянно изучать ребёнка, принимать его таким, каков он есть, и осознавать всю сложность и многогранность психики ребёнка.

«Душа ребенка так же сложна, как и наша, полна аналогичных противоречий, находится в трагическом борении с извечным: хочу, но не могу, знаю, что надо, но не могу.»

А отсюда вытекает необходимость индивидуального подхода к каждому воспитаннику, требующего от воспитателя огромного труда. Корчак уверен, что, не смотря на все преграды и трудности, которые неминуемо встретятся педагогу, решившему идти по столь трудному пути, непременно будет и награда. Но награда эта, конечно же, не имеет материальных основ, что никогда не останавливало настоящих педагогов, педагогов по призванию. Эта награда может быть гораздо ценнее и выше материальных ценностей.

«Воспитатель, который не вдалбливает, а освобождает, не тянет, а поднимает, не угнетает, а способствует формированию личности, не диктует, а учит, не требует, а спрашивает, вместе с ребенком переживает множество вдохновенных минут. Ему не раз придется затуманенными от слез глазами смотреть на борьбу ангела с дьяволом, где белый ангел одерживает победу».

Таким образом, главная идея произведения Януша Корчака «Как любить ребёнка», суть его воспитательного метода и призыв ко всем педагогам, это то, что, прежде всего, нужно изучать ребёнка. Наблюдать, стараться понять, проникнуть в его внутренний мир. Это суть его «творческого «не знаю»», которым он начинает произведение, этим же обуславливается его признание в несовершенстве своей работы в заключении. Потому что не может быть совершенных методик по воспитанию, так же не возможно достичь совершенных результатов в педагогическом процессе.Поэтому Корчак и не призывает стремиться к совершенству, а призывает любить ребёнка. Именно любовь может сгладить неизбежные ошибки, именно из неё должен черпать силы воспитатель. Но важно иметь правильное понимание этой любви, не путать её с унизительным умилением, а ещё хуже того с губительной, неразумной любовью, обусловленной страхом за жизнь и безопасность ребёнка, не дающей ребёнку самостоятельно развиваться и часто приводящей к непоправимым последствиям. Не отвергая полезного опыта и наработанных педагогических методик, Корчак подчёркивает важность, особенно для матери, для родителей, самостоятельного наблюдения, изучения и постижения собственного ребёнка. Это главное правило, которое сделает родительскую любовь действительно плодотворной, позволит уйти от многих ошибок в воспитании навязываемых шаблонными методиками. Это не простой путь, и Корчак прекрасно осознаёт это, он прекрасно знаком с тем «замкнутым кругом» в который попадает большинство родителей, инстинктивно принимая те методы воспитания, которые переняли сами от своих родителей.

«Мы не в силах изменить нашей взрослой жизни, потому что воспитаны в неволе, мы не можем дать ребенку свободу, пока сами живем в оковах».

Здесь Корчак говорит вовсе не о политической неволе оккупированной Польши, это другие оковы и путы – запрет и принуждение, укоренившееся в традиционном воспитании. Но, не смотря на это, Корчак видит и другую, прекрасную творческую сторону воспитательного процесса. Это радости озарений педагога, воспитателя, родителя, рождаемые в тишине созерцания. По мнению этого замечательного педагога – ничто не может быть ценнее таких минут. И он призывает будущую мать: «Будь же готова к долгим часам вдумчивого одинокого созерцания…»

Итак, в результате анализа произведения Януша Корчака «Как любить ребёнка», нами были выделены основные принципы, которые Корчак вкладывает в понятие этой любви и стремиться донести обществу.

Любить ребёнка (любовь по Корчаку) – это, прежде всего, принимать его таким, какой он есть.

Любовь по Корчаку – это наблюдение. Для того чтобы не применять к ребёнку шаблонные методы воспитания, для того чтобы найти к нему индивидуальный подход, мы должны сначала определить его индивидуальность, его наклонности, черты его характера. И сделать это можно только путём кропотливого, внимательного наблюдения.

Любить ребёнка по Корчаку – это значит, не относится к нему с пренебрежением.

Любить по Корчаку – это, прежде всего, быть с детьми честными.

Любить по Корчаку – это, значит, не поддаваться обману, что ребёнок может долго довольствоваться ангельским мироощущением, что мы сумеем скрыть от него невежество, бессилие, противоречия, наши поражения и горечи.

Обобщив все эти тезисы, можно выделить главную мысль произведения Януша Корчака «Как любить ребёнка», суть его воспитательного метода и призыв ко всем педагогам, воспитателям, родителям – это то, что, прежде всего, нужно изучать ребёнка. Наблюдать, стараться понять, проникнуть в его внутренний мир. Это главное правило, которое сделает родительскую любовь действительно плодотворной, позволит уйти от многих ошибок в воспитании навязываемых шаблонными методиками.

Заключение

В ходе анализа была выявлена главная идея педагогических произведений Януша Корчака – воспитатель должен любить детей. Любовь эта должна строиться в первую очередь на неподдельном уважении к ребёнку, к его проблемам, труду познания этого мира, его праву сознательного ответственного выбора. Любовь эта должна проявляться внутренне на глубоком изучении ребёнка, терпеливом и вдумчивом наблюдении, вдумчивом анализе результатов наблюдения и отсюда, выработки индивидуального для каждого ребёнка воспитательного подхода. Внешне эта любовь должна выражаться в тесном сотрудничестве с ребёнком, в стремлении пробуждать в нём скрытые таланты, оживлять в нём лучшие чувства и строить воспитательный процесс интересно и увлекательно.

В результате анализа произведения Януша Корчака «Как любить ребёнка», нами были выделены основные принципы, которые Корчак вкладывает в понятие этой любви и стремиться донести обществу.

Любить ребёнка (любовь по Корчаку) – это, прежде всего, принимать его таким, какой он есть.

Любовь по Корчаку – это наблюдение. Для того чтобы не применять к ребёнку шаблонные методы воспитания, для того чтобы найти к нему индивидуальный подход, мы должны сначала определить его индивидуальность, его наклонности, черты его характера. И сделать это можно только путём кропотливого, внимательного наблюдения.

Любить ребёнка по Корчаку – это значит, не относится к нему с пренебрежением.

Любить по Корчаку – это, прежде всего, быть с детьми честными.

Любить по Корчаку – это, значит, не поддаваться обману, что ребёнок может долго довольствоваться ангельским мироощущением, что мы сумеем скрыть от него невежество, бессилие, противоречия, наши поражения и горечи.

Обобщив все эти тезисы, можно выделить главную мысль произведения Януша Корчака «Как любить ребёнка», суть его воспитательного метода и призыв ко всем педагогам, воспитателям, родителям – это то, что, прежде всего, нужно изучать ребёнка. Наблюдать, стараться понять, проникнуть в его внутренний мир. Это главное правило, которое сделает родительскую любовь действительно плодотворной, позволит уйти от многих ошибок в воспитании навязываемых шаблонными методиками.

Все произведения этого замечательного педагога-мыслителя обладают одним удивительным свойством. В своих работах, Корчак, как бы не даёт готовых ответов, а заставляет читателя задуматься, читать между строк, самому, вместе с автором погружаться в размышления. Поэтому, прочитав его произведение, написанное в увлекательном художественном стиле, читатель сразу же испытывает желание перечесть его ещё раз, и всякий раз открывает для себя что-то новое.

Список использованной литературы

1. Корчак Януш. Избранные педагогические произведения /Пер. с пол. К.Э.Сенкевич; Сост. и авт. примеч. Е.С.Рубенчик; Под. ред. и предисл.

М.Ф.Шабаевой; [Послесл. И.Неверли]. – М.: Просвещение, 1966. – 470 с.

2. Корчак Януш. Как любить ребёнка// Lib.ru: Библиотека Максима Мошкова – Режим доступа:http://lib.ru/KIDS/KORCHAK/rebenok.txt

3. Корчак Януш. Избранные произведения //Куб – электронная библиотека – Режим доступа:http://www.koob.ru/korczak_janush/

4. Амонашвили Ш. “Смеяться и плакать вместе с детьми”: [Беседы с педагогом-гуманистом Ш.Амонашвили о педагогике и высших авторитетах в педагогике – Я.Корчаке, В.О.Сухомлинском] /Ш.Амонашвили //Смена. – 1999. – №1. – С. 26-27

5. Левин А. Януш Корчак – мыслитель и педагог /А.Левин //Памяти Корчака: Сб. ст. – М., 1992. – С.7-17.

6. Атаров Н. Предисловие /Н.Атаров //Корчак Я. Как любить детей /Я.Корчак; Пер. с пол. К.Э.Сенкевич. – М.: Знание, 1968. – С.3-7. – То же. – М., 1973. – С.3-9.

7. Демакова И. Как нам научится любить своих учеников: [О пед. идеях Я.Корчака] /И.Демакова //Нар. образование.- 2001.-№7.-С.147- 152.

8. Зюзюкин И. Под Знаменем цвета надежды: [О пол. писателе и педагоге Я.Корчаке, 1878-1942] /И.Зюзюкин //Смена. – 1996. – №6. – С.134-140.

9. Брандис Е. Я.Корчак и его книги для детей и о детях /Е.Брандис // Брандис Е. От Эзопа до Джани Родари. – М.: Дет. лит., 1980. – Ч.2: Переводная книга последних десятилетий, 1942-1977. – С.287-290.

10. Дижур Б. Счастье быть нужным детям: [О личности и пед. деятельности Я.Корчака] /Б.Дижур //Урал. – 1978. – №12. – С.146-149.

11. Санаев П. Похороните меня за плинтусом. МК-Периодика, 2007, 184 с.

12. Неверли И. Живая связь: Отрывки из кн.: [О пол. педагоге Я.Корчаке] /И.Неверли; Пер. с пол. Э.Гессен //Иностр. лит. – 1978. – №3.С.231-239.

13. Есин А.Б. Принципы и приемы анализа литературного произведения: Учебное пособие. – 3-е изд. -М.: Флинта, Наука, 2000. – 248 с.

14. Липчинская О. Ю. Реферат “Педагогические взгляды и педагогическая деятельность Льва Николаевича Толстого”. 2010. – Режим доступа: http://tolstoy.lit-info.ru/review/tolstoy/008/794.htm

15. Библия.

16. Википедия. Свободная энциклопедия// Режим доступа: http://ru.wikipedia.org/

17. Гонопольский А.М. Подростковая психотерапия. Основные проблемы воспитания детей // Гонопольский А.М.

studfiles.net

Оставить комментарий